На пути Орды - Андрей Горюнов

– И что? – спросила Дороня.

– Что – «что»? Завтра будем копать!

– Проснись-ка, Афанасич, – Коля потряс старика за плечо. – Пойдем, свежим воздухом подышим чуть-чуть, – дело есть.

Разбуженный среди ночи, старик захлопал глазами и встал с груды овчин, постеленных на полу и служивших ему постелью.

– Стряслось что?!

– Да нет. Пока Бог миловал. Давай на крыльцо выйдем, а то тут ненароком всех разбудим.

Только в сенях Афанасич заметил под мышкой у Николая небольшой ларец.

– Гонец татарский только что привез. Глянь-ка. Кружки какие-то, овалы. Вроде серебряные. И на каждой лепешке печать с двух сторон. А это вообще не поймешь – то ли грузило, то ли поплавок. Из серебра. Наверное, все же грузило… Что это такое?

– Это деньги, Николай. Которые вот на грузило смахивают, – это киевские гривны…

– Много здесь денег?

Афанасич запустил руки в ларец и дотошно перемешал серебро, убеждаясь, что в глубине ларца все те же кружки, овалы да «грузила», – без обмана.

– Четыре Берестихи купишь.

– Ага. Тогда вопрос номер два. Где бы это спрятать? Здесь, в Берестихе, прятать нельзя, – кто знает, что случится завтра.

– Зачем прятать? – удивился Афанасич. – Лучше сразу выкинуть и никому не говорить. От них не будет счастья.

– От денег?

– Ну да. От тех, которые с неба упали. От чужих денег. Не будь татар под стенами, ты б что – раздал бы эти деньги?

– Раздал.

– И все пошло бы прахом: пропили, прогуляли… Драки, обиды: я – умный, ты – дурак, а нам поровну досталось! И пошло-поехало… Пять-шесть убийств, – спьяну-то, – самое малое, что ждет. А бабы на сласти детишкам, себе на обновки сейчас же горстями кидать начнут… Быстрее, быстрее, пока мужики-то не пропили все! Народ-то истосковался в бедности, понимаешь? Одному-двоим эти деньги впрок пойдут, – мельницу, крупорушку выстроят, пасеку купят, либо во Псков-Новгород переберутся, дело заведут, товар-ладья, торговать станут, детей там ремеслу какому выучат, грамоте. У нас-то дыра тут. Иной раз и не поймешь, хрестьяне мы или Перуну-Яриле молимся. …Но это двое-трое, кому деньги в пользу, поднимутся. А у большинства до осени ничего не останется, поверь: уж я-то Берестиху знаю. А если скажешь им: «Не смей! На черный день!» – так вообще ничего не тронут. У нас как тут? Черный день, он всегда впереди. Уже и голову тебе срубили, – вон голова твоя, под копытами коня твоего верного, на земле волчком вертится. Вертится, глаза закатывает, а сама думает: «Нет-нет! Не черный день еще! Потом похуже станет, знаю! Сейчас еще терпимо, по травке да под копытами… А может стать поплоше. Приберегу я казну-то!» У нас тут так: либо до последнего вздоха зубами скрипеть, либо все под метелку: среднего не дано!

– И у нас так же, Афанасич. Это все понятно. Но это так в мирное время. А сейчас – война. И вон в леске – стоят ордынцы. Завтра будет мясорубка, сеча, крупное мочилово. А значит, деньги нужно схоронить. Но не здесь же, не в Берестихе, верно?

– Можно схоронить на удалении… – кивнул Афанасич.

– Не просто на удалении, а в таком месте, которое знает каждый житель Берестихи. Чтобы те, кто уцелеет, могли без труда найти и воспользоваться. Трудная задача?

– Ну да. Спрятать? Спрятать! Но в таком месте, которое все наши знают, – старик задумался. – Да нет, нету такого места, Николай. …Конечно, все знают Високовский бор, – так ведь бор ведь! А нужно место малое, так ведь?

– Так. А вот, Афанасич, нет такого места, где все чего-нибудь добывают, – червей для рыбалки копают или кремни – искру высекать, или краску – охру там добывают, сурик какой-нибудь… Мел – побелку, печку белить? Или соль – простую, поваренную, а?

– Да нет, Коля, такое место для клада тоже не годится. В такие места не только ж наши ходят. Там все копаются, кому не лень. Схоронишь там, ну что? Исчезнет через две-три луны, я думаю. Случайно натолкнулся кто из чужих, – и аминь!

– Во проблема-то! Деньги есть, а деть их некуда. …У нас, в двадцатом веке, тоже, кстати, так же…

– Придумал! Придумал, Коля! Есть такое место! В пятнадцати верстах отсюда. Урочище, поляна рядом. На поляне – холм. Называется Придатель. Так вот на самой макушке холма этого и надо ларец закопать!

– Не понял. Почему там?

– Объясню. Есть у нас такое предание, что на холме на том во времена оные жил Трувор, конунг варяжский, предводитель, князь по-нашему. И он там закопал где-то клад – приданое своей дочери, Рагнеды, – страшной на вид, гласит былина, сил не было смотреть, до того ужасна на вид была. Ну, зато пела она божественно. Так вот приданое Рагнеды – драгоценности самоцветные этот Трувор закопал, по преданию, там, куда ни один жених не сунется. Понял? А наш мужик, Перхач, восемь весен назад загадку эту разгадал и клад выкопал!

– Где ж он был закопан-то?

– А прямо под кроватью невесты! Трувор-то этот, конунг варяжский, умом ехиден был зело, ну, стало быть, и схоронил приданое прямо под ложем своей страшной на вид дочки, – какой жених, дескать, к ней в постель сунется? Близко не подойдет!

– Понятно.

– Ну вот Перхач-то как клад добыл, так все свое хозяйство, дом, – тут, в Берестихе, – бросил, даже продавать не стал. Двинул с семьей сразу в Новгород и там купцом знатным сделался. Ему клад на пользу пошел! Но он и нашел его, скажу тебе, не случайно: мужик головастый, Перхач, просто мудрец! И работящий, – в руках все горело! А наши все, конечно, от зависти с ума-то и посходили. У нас ведь люди остолоп на остолопе, а в душе оглоеды, прости Господи, живоглоты. Окрылились с находки той, весь холм перекопали, думали, что и для них Трувор чего приберег. Ну, для всех, – вспомнив, Афанасич рассмеялся. – Клад для каждого. У вас ведь тоже такое было, когда люди с ума посходили и строить начали, этого… Забыл!

– Коммунизм!

– Так же вот наши. Клада уж нет давно, а они еще три лета там рылись, кумнизм свой искали…

– Но ничего не нашли, конечно?

– Конечно! Клад ведь один бывает, не для всех! Так вот место там – как раз то, что надо. Все его знают, – именно то самое место, где Перхач нашел. Точно знают, вот оно! И никто там копать не будет: последний сумасшедший, дед Улов, – и то уж три года, как рыться там бросил!

– Понятно. А если там татары встанут либо вообще чужие какие?

– Нечего там им делать. Безлюдье. Грабить некого. Ничего там нет. Ни выпасов, ни покосов, ни бортей, – ничего. Речка была, да сейчас ручей почти, – пересохла. Только ландыши собирать да комаров кормить. Холм бурьяном зарос, остатки каменных стен кой-где на верхушке. Три креста – глыбы каменные внизу. Литва, поди, в древности поставила. Вообще место недобрым считается.

– Годится. Кого бы туда послать?

– А когда послать-то собираешься?

– Прямо сейчас, конечно.

– Пошли моего Сеньку. Сейчас поскачет, завтра часа в три пополудни вернется. Он не сплохует. И клад зароет, и…

– Что «и»?

– И нас зароет, – кивнул Афанасич, склонив голову. – Когда вернется…

– А вот это ты брось! – одернул старика Аверьянов. – Знаешь, чего мы с тобой будем завтра в это время делать?

– Что? – спросил старик, не утирая вдруг проступивших слез.

– Петь с тобой будем! Плясать будем!

– Нет, Коля, нет… Все головы сложим завтра к полудню…

– Не убежден!

– Сенька б остался хотя бы в живых…

– А можно, я тоже останусь? – Аверьянов обнял старика за плечи и подмигнул.

– Можно, – кивнул Афанасич. – Тебе можно.

– С вами. Со всеми! – встряхнул Коля деда. – С одним Сенькой мне скучно будет. Ты ж мне в отцы, Афанасич, годишься, а мне тебя ж и утешать приходится! Сие ли, старче, не западло есмь?! Ну, или как там это по-вашему: «забздеши-психоваши-главу потеряши»?.. Жизнь только начинается, Афанасич, – уж ты поверь мне!

Едва забрезжил рассвет, как трое разведчиков, мокрые от росы и слегка вздрагивающие от холода утреннего тумана, были введены охраной в шатер Чунгулая.

Темник уже не спал.

– Они уходят?

– Нет, мой повелитель. Ворота села еще закрыты.

– Вы слышали что-нибудь?

– Нет. Ни криков, ни скрипа нагружаемых телег, ни рева скота – ничего.

– Деревня спит мертвым сном?

– Нет, повелитель! Около четырех десятков мужчин и три десятка женщин работают в поле, со стороны заката от села…

– Что они делают в поле в ночную пору?

– Они роют могилы, мой повелитель…

– А женщины вяжут кресты из стволов, которые им доставляют другие мужчины из леса…

– Большие кресты?

– В рост воина.

– Мы думаем, что они готовят себе кладбище, разгадав твои планы, мой повелитель…

– Боюсь, хитрый Афар, ты принимаешь желаемое за действительное, – ехидно хмыкнул Чунгулай. – На них сейчас можно внезапно напасть?

– Не думаю. За полем следят часовые. Даже Илим не смог незаметно подкрасться к ним ближе полутора полетов стрелы.

– Его обнаружили?

– Да. Заметили. Стали стрелять стрелами, которые летят вдвое дальше, чем стрелы из лука. Очень короткие стрелы. Илим еле успел скатиться в овражек и скрыться.