Вернуться по следам - Глория Му

Иру он сразу невзлюбил – за то, что она мешала работать, за то, что никогда сама не чистила Аякса и после тренировок бросала его в деннике нерасседланным.

Другие парни были рады услужить ей, всегда помогали подняться в седло и оказывали другие знаки внимания, Геша же обзывал козой и жестоко насмехался, стоило ей дать малейший повод для этого.

Это было странно, ведь Геша славился умением обращаться с женщинами, даже страшная, свирепая и толстожопая, как дракон, тетка-бухгалтерша из парковой администрации была с ним любезной (ну, насколько может быть любезным дракон), называла Гермесиком, а меня при встрече пичкала мерзкими, липкими карамельками, будучи уверена в том, что я младшая Гешина сестра.

Я удивлялась и приставала к Геше:

– Геш, а ты не можешь ее как-нибудь обезвредить? – Я подразумевала Иру.

– Обезвредить?! – ярился Геша. – Пороху в жопу напхать, подпалить и ганэ на Марс, в открытый космос, если только так. Ты посмотри, ну посмотри, обратно собачья свадьба!

Я послушно смотрела, как трое парней увиваются вокруг Иры, заглядывая ей в глаза, и начинала хихикать, а Геша закипал пуще прежнего:

– И не фиг ржать! Мне че, увольнять всех? Это ж не работники, это ж кобелюки неумные! Я ж ломакой их теперь до дела загнать не могу!

Наблюдая, как разваливается любовно отлаженный Гешей рабочий процесс, я с грустью думала, что зря посчитала Иру Артемидой. Она не Артемида, она Цирцея, и от ее злых чар люди превращаются в свиней. Я имела в виду не только конюхов, но и себя – до появления Иры я и не знала, что способна на такие скверные мысли и поступки, словно она одним своим присутствием пробуждала в людях все самое плохое, что дремало себе тихонечко в закоулках мыслей.

Однако больше всего меня беспокоил Геша. Я никак не могла поверить, что он может по-настоящему злиться на женщину, какой бы она ни была. Геша как-то раз сам обмолвился в одной из обычных наших отдыхательных бесед о том, что восточные мужчины (к которым он с гордостью себя причислял) никогда не относятся к женщинам всерьез, не обижаются на них, ничего такого – потому что считают их неразумными существами. Злиться на женщину, воевать с ней – это все равно что воевать с ребенком или там с верблюдом, то есть недостойное дело.

И теперь меня смутно терзало несоответствие Гешиного поведения с тем, что я знала об этом человеке. Нет, он не стал бы так обращаться ни с одной женщиной, он готов был поцеловать любую жабу, и все они превращались в каких-никаких принцесс, потому что трудно не стать принцессой или хотя бы не попытаться, если тебе создают для этого все условия.

Геша смешил их, льстил им, выслушивал их, они ему нравились – и от этого начинали нравиться и себе. С ним было легко.

Почему же с Ирой он ведет себя так грубо?

Сперва я подумала, что Геша влюбился в Иру. Ну у нас в школе мальчишки часто так себя вели – дергали за косички и всячески изводили именно тех девочек, которые им особенно нравились.

Но нет, ведь Геша взрослый, и у него много других женщин, которых он никогда не «дергает за косички». Что же тогда?

И тут в мою голову заползла чудовищная мысль: вовсе не в Иру влюбился Геша, он влюбился в Лилю.

Именно к Лиле он относился иначе, не так, как к другим женщинам. Всегда серьезно ее выслушивал, называл только по имени (ко всем остальным, вне зависимости от возраста и близости знакомства, он обращался «красавица») и говорил, что Лиля – голова.

Любую другую женщину, даже дракона из бухгалтерии, Геша мог игриво шлепнуть по заднице, с Лилей же никогда не распускал руки, относился с уважением.

И он так по-особенному на нее смотрит, с такой специальной улыбкой, а на Иру злится потому, что та все время ругает Лилю и мешает ей, как же я раньше-то не догадалась?!

Мысль эта нисколько мне не понравилась, но я не знала, что делать. Все, к кому я относилась с уважением – и папа, и дед, и Геша, – учили меня не совать нос в чужие дела. Тем более – в любовные дела.

О любви я знала достаточно много. Техническая сторона вопроса не была для меня тайной – как для любого ребенка, выросшего в деревне; кроме того, я прочла много всяких книг – и «Отелло», и «Жизнь взаймы», и «Мастера», в конце концов. Ну и «Ромео и Джульетту», конечно.

Сама я ни разу не влюблялась так, как в книжках, хотя давно, в детстве, любила одного мальчика, и мы даже собирались пожениться, но это была самая обычная любовь, точно так же я любила Гешу или папу, например, ничего особенного, а из книг я знала, что взрослые из-за любви творят всякие глупости и безобразия.

Несколько дней я промаялась, не зная, на что решиться, но потом подумала, что Лиля – мой друг и Геша – мой друг, поэтому мне надо обязательно его предупредить.

Проваландавшись на конюшне до позднего вечера и дождавшись, пока все, кроме Геши, разойдутся по домам, я подошла к нему и мрачно буркнула:

– Надо поговорить.

– Надо так надо, – весело подмигнул мне Геша, – токо ты покорми сперва, а потом уж с разговорами приставай.

Я молча развернулась и пошла в Гешин кабинет готовить ужин.

– Малáя!.. Эй, малáя! Чего стряслось-то? – крикнул Геша мне вслед, но я не остановилась.

Я поджарила лук, вывалила в сковородку оставшиеся с обеда макароны, банку тушенки – туда же, а в чайник сунула маленький кипятильник – у нашей электроплитки была всего одна конфорка.

Когда Геша пришел, все было готово. Он втиснулся за стол в углу, поглядывая на меня вопросительно, но я, все так же молча, поставила перед ним тарелку с макаронами и кружку крепкого, сладкого чая.

– Не, мы так не договаривались, – обиженно сказал Геша, положив ложку на стол. – Ты чего накуксилась? Морда как могильная плита, я че пропустил?

– Ты ешь. – Я подтащила табуретку, села напротив Геши. – Ничего такого, просто разговор.

Геша пожал плечами, быстро уплел макароны и принялся за чай.

Я пошарила по полкам и поставила на стол надорванный пакет с твердокаменными пряниками.

– Ну?! Не томи. – Геша потянулся за пряником.

– Геша, скажи мне по-честному… – Я вздохнула, собираясь с духом. – Ты влюбился в Лилю?

Геша подавился пряником и закашлялся, разбрызгивая чай.

– Малáя, ты че, белены объелась?! Чаю с лютиками попила?!! Это че за на фиг вообще?!

– Нет, ты послушай, я серьезно. Лиля очень хорошая, и ты хороший, но если ты в нее влюбился, то, понимаешь… ну… Ты на ней не женись, хорошо?

Мне было так неловко, что я не могла поднять на Гешу глаза. Уши пылали.

После паузы Геша тупо спросил:

– Почему это?

– Потому что… Ну потому, что ты… У тебя… Ну ты бабник, Геша, извини. А бабникам нельзя ни на ком жениться, ни за что, от этого одно горе. Верь мне, я точно знаю…

Я шмыгнула носом и посмотрела на Гешу. Он тихо сидел с надгрызенным пряником в руке, на столе у кружки стыла лужица чаю.

– Так, – наконец сказал он. – Так. Ну-ка, дай подумать… Мамку я твою видел. И деда видел. Папку вот че-то не приметил… Развелись?

Я кивнула. Потом помотала головой. Потом снова кивнула.

– Это че такое – да-да-нет-да?

– Они не разводились. Сначала мама от него ушла… Мы с мамой… А потом он умер.

– Так. – Геша положил пряник, выбрался из-за стола, сел на корточки рядом с табуреткой и взял меня за руки: – Ты, это… не реви…

– Я не реву. – Я и не плакала.

– Ну и… и молодец, что не ревешь. Малáя… Глоша, ты, это… ты зря не того… не беспокойся. А то я сам не знаю? Кто я и кто Лиля? У меня всего образования три класса и два коридора, а у нее родоки – начальство вон какое, и вообще… Она ж золотая голова, такая девка, ну сама подумай, она ж на меня и не взглянет…

– Другие же смотрят, – сказала я.

– Э, так то ж другие… Лиля не такая, она серьезная… Так и она сама знает, чего я стóю. Вон бабы табуном текут, я ж и не скрываю… А ее б я ни в жизнь обманывать не стал, точно тебе говорю!

– А, это ты сейчас… А потом не сдержишься. Папа говорил – это натура такая…

Геша рассмеялся, встал и потянул меня за руку:

– Пошли уже, чучело, на остановку тебя отведу.

– Не-а, я пешком.

– И не думай, среди ночи по парку шастать! Пошли, сказал.

Я остановилась, глядя на него снизу вверх, и спросила:

– Геш, так ты точно не будешь на ней жениться? Обещаешь?

– Обещаю, – серьезно кивнул Геша. – Да она и сама за меня не пойдет, так что не ссы, малáя, все в поряде будет.

А зимние соревнования прошли хорошо. Мы удачно выступили и в произвольной программе, и в конкуре, младших детей сразу расхватали, как горячие пончики, остались всего четыре человека – те, что сами хотели, и мы пятеро, старшая группа.

Всякие важные шишки снова поздравляли Лилю, хотя тренером старшей группы официально была объявлена Ира. Я видела, как она стояла чуть в стороне с серым, неподвижным, словно бетонный блок, лицом.

Лиля же выслушивала очередное поздравление и вымученно улыбалась – каждый раз после всяких приятных слов ее непременно мягко журили за то, что она занимается несерьезными вещами: «Ну, милая, здесь вам не цирковое училище, хотя, бесспорно, ваша самодеятельность впечатляет».