От! От! От винта! - Павел Дмитриев

— Да… — я начал просматривать невзрачные, много раз правленные от руки, а потом взятые под скрепку листочки-требования на всякую мелочевку. — Там что, полкило героина кто-то вписал?

— Хуже! — мрачно подтвердил Анатолий, размещаясь в свою очередь на стуле. — А при чем тут немецкое лекарство для морфинистов?[399] Или ты что-то другое имел в виду?

— В смысле? — от удивления я оторвал глаз неровных машинописных строчек. — Какое лекарство?!

Но Федосея Абрамовича явно мало интересовали наркотики:

— Да вот же! — он неожиданно изящно протянулся через стол и ткнул мощным, прокуренным до желтизны ногтем в нужную строчку. — Спирт для секретной ЭВМ, — продолжил он, понизив голос. — Между прочим, вам надо, так могли и сами забирать его, а оно как будто мне надо? Нет, я конечно не против, но порядок и вообще не положено, хотя есть у нас на складе спирт, литров тридцать, именно столько я готов вам отлить, прямо хоть сейчас.

— Какая ЭВМ? — я попытался вникнуть в тему. — Что за спирт? Какое лекарство? Мне ничего не нужно!

— Да ваша ЭВМ, понятное дело, что секретная, раз вы к ней никого не пускаете, — аккуратно гнул свою линию снабженец. — Вот для нее все и сделали по норме расхода, семьсот сорок грамм на месяц, отдельной строкой.

— Спирт? — зачем-то переспросил я. — Так и написано, «для секретной ЭВМ»?

— Угу, сам не видишь разве, — подтвердил Анатолий, и с недоброй укоризной покачал головой. Не иначе, зомбирует его Семичастный у меня за спиной.

— Да ну вас к лешему… — не на штуку обиделся я. — Вы что, всерьез решили, что я мог такую глупость сделать?

— А нах. а подписывал не глядя?! — в ответ деланно набычил Анатолий. И видя мое притворное раскаяние, выдал совсем детское заключение: — Вот ж. па!

— Но ведь успели остановить бумагу! — порадовался я. Появление «секретной» ЭВМ в официальной документации НИИ суть явный перебор для паранойи времен разгара холодной войны. — Значит молодцы! Осталось только найти злодея, который эту подлянку сотворил…

Однако рассмеяться мне не удалось. Какая-та мягкая, но сильная рука внезапно перехватила горло. Одновременно тот же самый незаметный враг ударил меня в грудь, причем не просто так, тупая боль мгновенна расползлась по всему телу, от кистей сжатых в кулаки рук до пяток. И самое плохое, навалилась сильнейшая слабость. Так что я смог только прохрипеть:

— Воды дайте!

Дальше было движущееся полотенце перед мордой лица, противные таблетки под языком, скорая, и испуганное до мраморной белизны лицо жены. Все подозревали, что я получил классический сердечный приступ, и встал на прямую дорогу советского руководителя-подвижника, а именно «пяток инсультов, пара инфарктов, смерть на рабочем месте в пятьдесят лет, торжественные похороны за счет профсоюза, и в окончание — крашенная серебрянкой пирамидка с красной звездой». Расстроился и я, но диагноз врачей реально обрадовал, оказывается, я элементарно перегрелся на солнце, и заработал пустяковый тепловой удар. Однако поверили в это только непосредственно общавшиеся с медиками Катя и Анатолий. Да я и не пытался никого убедить — в СССР подобное извращенное «самопожертвование» и наплевательство на собственное здоровье не сказать что поддерживалось официально, но… Руководитель «без инфаркта» многим казался «ненастоящим»! Так что мне только и осталось, как начать курить, причем желательно не менее пары пачек сигарет в день, и можно было окончательно «сойти за своего».

Что до злосчастного спирта, то расследование было не долгим. Я сильно подозревал шаловливый разум Федора, но… На самом деле врагом трудового народа оказался благополучно уволившийся сантехник. Этот гад умудрился походя бросить совет одной из недалеких монтажниц, и та, не сильно задумываясь, вписала «спирт для секретной ЭВМ» рядом с канифолью, набором надфилей, скальпелем, и прочей чепухой. Далее бумага совершила эпическую победу бюрократии над секретностью, обрастая подписями и солидностью, она пошла через двух машинисток, мастера, начальника участка, зама по науке, меня… Какая-то девочка из бухгалтерии даже нашла норму расхода, и исправила количество с посконного «литра» на «обоснованные» «семьсот сорок граммов», а главбух «шлепнула» свою подпись. И только Федосей Абрамович спас нас с Анатолием от… Уж не знаю точно, насмешек или выговора.

Без последствий мое «выпадение в осадок» все же не обошлось. Не миновала недели, как меня с Катей, пригляд в виде Анатолия, и чуть не половину сотрудников очень аккуратно, но настойчиво погнали в отпуск. Да я и не возражал, чувствовал, что три года непрерывной нервотрепки изрядно подкосили накопленный на египетских и турецких «олклюзивах» запас терпения. Но Форос, по всей вероятности, казался товарищу Шелепину слишком близким к натовской Турции, Кобулети к Ирану, Юрмала, посетить которую я был весьма не прочь, к ФРГ и Финляндии, Алаколь — к Китаю, который, к слову сказать, в этом мире успел развязать небольшую ядерную войну против своих же граждан в Шанхае, а потом стремительно повторил подвиг СССР от 1992 года и развалился на десяток враждующих между собой кусков…

А если без фантазий, то все было куда прозаичнее. Ничего кроме опостылевшей турбазы никто и не попытался предложить. Узковата оказалась клетка, и решетки в ней совсем не золотые. Только после моего категорического отказа «потому что изабелла», тяжелые колеса бюрократии провернулись, и скрепя от возмущения выдали «мандат» на безвестную деревеньку, живописно раскинувшуюся по берегу небольшой подмосковной речушки.

Я с Катей и Надеждой, Анатолий с женой Люсей и сыном-дошкольником разместились в небольшом, но все же двухэтажном кирпичном доме, который до революции явно числился «дворянским гнездом», впрочем, совсем небогатым — по площади он примерно соответствовал коттеджу моих оставшихся в будущем родителей. Однако планировка отличалась в корне, тут четко прослеживалась господская половина, и комнаты прислуги. В которых, кстати сказать, и на 50-ом году революции жила экономка, она же кухарка, и ее муж, классический деревенский мужичок, любящий выпить, поболтать, но при этом способный справиться с любой задачей по хозяйству. Голову даю на отсечение, по совместительству — осведомитель, а то и штатный агент КГБ.

Потянулась пасторальная идиллия, без телевизора и телефона, зато с рыбалкой на зорьке, грибами, и прочими ягодами. Общение в минимуме, вместо клуба — небольшой магазин, открывающегося только по приезду машины с хлебом, который, кстати, немногочисленные коренный жители близлежащей деревни растаскивали на прокорм прожорливой частнособственнической скотины новомодными полиэтиновыми пакетамии с портретами Че Гевары и Светланы Аллилуевой. Обделенные дачники-арендаторы, которых вопреки моим ожиданиям оказалось целая уйма, вяло ругались. Вот только мои потуги на знакомство Анатолий мягко пресек, видимо и без самодеятельности ведомство Семичастного проявило чудеса изворотливости, обеспечивая эффективную, но совершенно незаметную охрану.

Недели через две я полностью втянулся в неспешный деревенский быт. Загорел, сбросил пару лишних килограммов, дочка Надежда перестала бояться цветов, шмелей, муравьев и смело дергала за уши местных барбосов и барбосок. Катя и Люся увлеклись заготовками на зиму, из-за этой блажи нам с Толей пришлось скупить все «довоенные» запасы березового сока — уж очень настойчиво жены трясли с нас трехлитровые банки. Значительно выросли мои рыболовные скиллы — никогда бы не подумал, что на плохо просушенный стебель бамбука, с привязанным на кончик обрывком лески на 0,2 мм, и огромным ржавым крючком, можно вытаскивать из прикормленного перловкой омута вполне приличных подлещиков. Так что я совсем перестал вспоминать про работу, рассудив, что она точно не волк, и за месяц далеко не убежит.

Как я ошибался! Взрощенные на Ленинской «Искре», коммунисты никогда не забывали про силу печатного слова, поэтому в газетах недостатка не было. Население использовало это благо цивилизации… Разными способами. Выполняя заветы партии в равнении на рабочий класс, я поневоле освоил «удобства на улице», где и завел милую привычку читать свежую прессу, что называется, «в процессе».

Именно в такой момент, за три дня до окончания отпуска, мой взгляд уперся в фотографию товарища Лукина, который, казалось, даже в типографском виде блестел лысиной в узких лучиках солнца, пробивавшегося сквозь щели немудреного сооружения. Сначала аж зажмурился, представив судьбу данного конкретного кусочка «Труда». Лениво пробежал глазами по заголовку, на который явно не хватило воображения журналиста: «Советские интегральные схемы — самые большие в мире». Лишь затем, откатом, пришло осознание смысла, который был прост как мычание привязанного недалече теленка — в Зеленограде наконец-то «пошел» первый в мире микропроцессор, способный заменить сотни, или даже тысячи, обычных логических элементов.