Грешная женщина - Дениза Иган

– Знаешь, у доктора Марлоу есть эфир, хлороформ и опиум.

Сначала Морган просто не поверила своим ушам. Потом бешенство заставило ее вскочить с кресла и рвануться к двери, но Уорд схватил ее за плечо.

– Отпусти меня! Будь ты проклят, отпусти меня! – Она стучала кулачками по его груди, потом попыталась расцарапать лицо. Отпустив плечи, он схватил Морган за запястья и резко опустил ее руки вниз в какой-то страшной пародии на их первую ночь, когда она еще была умирающей с голода уличной бродяжкой по имени мисс Браун, а он – простым морским капитаном. По щекам Морган текли слезы, она начала всхлипывать от досады, бессилия и обиды. В отчаянии всматривалась она в его лицо в поисках своего нежного капитана. Все исчезло, его глаза превратились в ледяной кремень.

Пронзительная боль, потом что-то в животе словно лопнуло. По ногам заструилась теплая жидкость, а потом – Морган в ужасе посмотрела вниз – вода хлынула между ног, образуя на полу лужу. Тут же началась невероятно сильная схватка. Морган обмякла, уцепившись за Уорда.

Он обнял ее за талию. Морган, всхлипывая, прижалась к нему.

– Ненавижу тебя. Я ненавижу тебя.

И в первый раз за этот день в сердце его прокралось чувство вины. Черт возьми, да что же он за человек такой?! Он должен…

– Ладно, – сказала она, подавив рыдание. – Зови своего Ховарда.

И чувство вины испарилось, сменившись любовью – торжеством и чистой, абсолютной любовью.

Глава 24

Морган трижды выходила замуж – два раза в церкви и один – в гостиной покойного мужа. Однако четвертое венчание по своей оригинальности разбило предыдущие в пух и прах. Вместо подвенечного платья на Морган была ночная рубашка. Она не стояла перед священником, а лежала в постели, обливаясь потом из-за липкой августовской жары и схваток, сотрясавших тело. Рядом стоял жених. Он держал ее за руку. Двое свидетелей стояли в дверях – доктор и сиделка. Доктор ругался, беспомощно глядя на Морган, а сиделка возмущалась тем, что ситуация совершенно безнравственна. И среди всей этой неразберихи священник проводил церемонию, невнятно проговаривая текст обряда, пропуская целые абзацы и снова к ним возвращаясь, пока, наконец, измученная болью и обидой Морган не испустила долгий пронзительный вопль. Доктор рванулся вперед, но Уорд удержал его.

– Еще рано.

– Ради Бога, сударь, позвольте мне помочь ей!

– Не раньше, чем она станет моей женой.

– Если вы хоть чуть-чуть ею дорожите, то позволите мне заняться делом!

Морган была в ярости – им-то всем не больно! Она закричала еще громче, выдохнув в конце:

– Ненавижу вас всех!

Преподобный Ховард покачал головой:

– Нельзя такое говорить, ведь вы только что поклялись любить и уважать…

– Черт возьми, – сквозь зубы процедил Уорд, – кончайте читать ей нотацию и, ради Бога, пожените нас скорее! Если бы вы поспешили, то уже давно бы все закончили!

– Поспешил? Так что же вы мне сразу не сказали, что вам нужна короткая церемония? Пожалуйста. Ну-ка, что у нас тут… обеты, обеты, молитвы, обеты, молитвы… ага! А теперь я объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.

– Если я это сделаю, она меня убьет. Дайте мне эту проклятую лицензию! Морган, ты должна ее подписать.

– Ты шутишь, – прохрипела она сквозь красную пелену ярости.

– Должна.

– Будь ты проклят! – Она выхватила бумагу у него из рук, нацарапала на ней свое имя и швырнула обратно.

Уорд бросил документ на стол и с удовлетворением сказал:

– Сделано. Доктор, вот вам ваша пациентка.

– Наконец-то, – рявкнул доктор, бросился к постели и потянул простыню вверх.

Уорд мотнул головой священнику:

– Я оставил бутылку рома в гостиной. Пейте сколько хотите, только будьте так любезны, воздержитесь, от рвоты.

Боль снова опоясала Морган. Доктор велел ей поднять ноги. Она выругалась, но он мягко попросил:

– Пожалуйста, мадам, я только хочу помочь. Превосходно. Хильда, мой саквояж, будь добра. Мистер Монтгомери, вы уже можете уйти.

Сквозь полуприкрытые веки Морган увидела, что Уорд нахмурился.

– Я остаюсь.

Доктор резко свел брови.

– Ну уж нет! Когда я принимаю роды, мужчинам вход запрещен!

Хильда покачала головой. Очередной раскат грома возвестил начало грозы.

– Я присутствовал во время зачатия и до сих пор был здесь. Я останусь до самого конца.

– Вы понимаете, что я могу отказаться принимать роды?

Уорд едва заметно усмехнулся.

– Я понимаю, что вы человек порядочный и не оставите бедняжку наедине с таким чудовищем, как я.

Схватка ослабла, и тут же началась следующая, еще сильнее, но с каким-то непонятным ощущением – потребностью тужиться…

– Он уже выходит! – ахнула Морган.

Доктор быстро повернулся и совсем откинул простыню.

Это тянулось бесконечно. Схватки сотрясали ее тело, доктор командовал: «Тужьтесь!» – сверкала молния, грохотал гром, а в окна вливался прохладный сладкий воздух. Уорд, на которого ни доктор, ни сиделка больше не обращали внимания, стоял на коленях у кровати, держал Морган за руку и между схватками бормотал ласковые слова – те, от которых воздерживался до этой женитьбы. Ей то хотелось надрать ему уши, то отшвырнуть его подальше от кровати, то завизжать, завопить и отлупить ею до бесчувствия. Но потом он обтирал ей лицо прохладной влажной салфеткой и покрывал короткими поцелуями ее лоб. О, как она его тогда любила, как просила быть рядом – и как ненавидела, когда ее снова пронзала боль, разрывая на части! Морган умоляла дать ей эфира, хлороформа, опия…

Наконец появилась головка ребенка. Еще схватка, потом пришлось долго и мучительно тужиться, и вот уже наружу выбрались плечики. Ее дитя выскользнуло в мир.

– Мальчик! – воскликнул доктор так, словно этот ребенок был чудом из чудес. Он высоко поднял младенца и легонько шлепнул. Ребенок негодующе завопил.

Боль кончилась – началась жизнь.

Уорд улыбнулся той самой широкой улыбкой, укравшей сердце Морган.

– Сын, Морган, – сказал он, поглаживая ее по ладони. – Лиланд Реджинальд Монтгомери.

– Монтгомери, – повторила она, зажмуриваясь.

– Мэм? – спросила озадаченная Хильда. – Вам все еще больно? Доктор Марлоу…

Морган вздохнула и открыла глаза.

– Со мной все в порядке. Могу я увидеть своего сына?

Улыбаясь, Хильда положила младенца на кровать между ней и Уордом. Волосики у малыша были черные, как ночь. Он перестал вопить и свел вместе бровки. Морган прыснула.

– Сердишься, мой хороший? – прошептала она. – Ты просто прелесть.

Сердце ее сжалось, горло перехватило – нежность, восхищение и горько-сладкая любовь.