Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В одном его нельзя судить слишком строго. Для Мюрата война была игрой, а правила игры, как их понимал он, ограничивались скачками по полю боя в пестрой одежде и участию в похожих на спортивные поединках с соперниками, которые придерживались тех же правил. Он был совершенно не приспособлен для командования арьергардом, несмотря на то что никто не мог сравниться с ним во время наступления. Он также был намного глубже, чем все его сверстники, вовлечен в политику и имел дополнительное препятствие, будучи мужем бессердечной, жадной, обожающей интриги шлюхи, лишенной всяких добрых порывов. Мюрат не страдал от нехватки мужества. Никто не мог бы показать пальцем на человека, который повел 80 эскадронов против укрепленных артиллерийских батарей при Эйлау и совсем недавно при Бородине. Чего не хватало Мюрату, так это постоянства, сострадания и преданности, такой, как у Нея или людей вроде него. Любопытно, но менее чем через три года их обоих фактически за одни и те же преступления приговорят к расстрелу[71].
Также необходимо напомнить, что солдаты вроде Даву, Лефевра, Евгения и Мортье перешли через Неман в компании Мюрата, и совершенно напрасно искать среди них трусов. Для них кампания закончилась, став гибельной, кровавой, страшной неудачей. Их долг, как они сами его воспринимали, состоял в том, чтобы собрать оставшихся солдат, дисциплинировать их и довести до ближайшего города, где стоял гарнизон и где они могли отдохнуть и поправить оружие и амуницию в ожидании вторжения русских на запад.
Защищать Ковно, если в этом будет необходимость, теперь остался только один Ней, который должен был дать беглецам время, чтобы переправить больных и раненых через полузамерзшую реку, на которой перемежавшиеся мороз и оттепель превратили льдины в зубчатые пики и предательские ямы.
* * *
Гарнизон Ковно состоял из 700 немцев. Ней сразу же включил их в свой арьергард и разместил на стенах, на которых уже красовалось порядка 24 орудий. Казаки не заставили себя ждать. После первого орудийного залпа большинство немцев разбежались, побросав мушкеты и кинувшись к реке. Ней упрямо собрал еще один отряд и продолжал бой. Время от времени он сам разряжал мушкет в нападавших, но теперь русские начали окружать город, что представляло угрозу для отступления, поэтому он в сопровождении генерала Жерара и четырех рядовых стал отступать к мосту.
К этому времени, когда уже почти стемнело, все, кто мог идти или кого могли нести товарищи, переправились на другой берег, некоторые беглецы шли организованным строем, большинство же в диком беспорядке. Несколько самых храбрых солдат перешли реку по льду, большинство прошло по мосту, среди них был Бургойнь вместе с 60 гвардейцами своего полка. Сержант благополучно добрался до противоположного берега, но сразу за мостом он поскользнулся и скатился с берега Немана. Казалось, что покровитель русских Святой Николай не хотел его отпускать, и только с неимоверными усилиями он вскарабкался обратно, выбравшись рядом с повозкой, груженной деньгами, которую методично грабили, даже когда с другого берега доносился грохот сражения. Бургойню предложили его долю, но он отказался. Тем не менее он обменял свой никуда не годный мушкет на другой, хозяин которого был занят сбором 40-франковых монет. Сержант Гранжье, верный товарищ Бургойня вернулся, чтобы найти его, крича: «Ты где, малыш, иди за мной!»
В ту ночь отряд, решив, что худшее позади, свернул с дороги и занял помещение на маленькой ферме, хозяин которой как раз зарезал корову. «Это был хороший знак, — говорит Бургойнь без всякой иронии, — и с этим мы легли спать!» Подходящий комментарий для последней стадии пешего отступления длиной в 550 миль на «диете» из конины.
Когда уцелевшие солдаты из егерей готовили суп на ужин, с другой стороны Немана прозвучали последние выстрелы кампании. Ней сформировал еще один арьергард, добавив к своему генералу и четырем рядовым 30 отставших солдат, французов, итальянцев и немцев, оказавшихся здесь по случаю или из-за личной преданности. Теперь их было 36, и они перешли через мост в девять часов вечера того же дня. Последним, кто шел по мосту, был маршал Ней, повернувшись лицом к своим преследователям и стреляя в них из мушкетов, брошенных другими. Дойдя до берега, он бросил оружие, которое нес с собой в Неман, и с трудом побрел через лес в сторону Гумбиннена.
На следующий день, 15 декабря, осунувшийся рыжеволосый человек в военной форме с трудно различимыми знаками отличия постучал в дверь дома доктора в городе, который, по счастью, был занят генералом Дюма. «Вот и я!» — сказал он, и, когда Дюма осведомился о личности вошедшего, он ответил: «Вы меня не узнаете? Я Мишель Ней, арьергард Великой армии!» Дюма уставился на оборванную, взъерошенную фигуру с таким изумлением, что был, наверное, не в состоянии что-либо вымолвить в ответ. «Попросите кого-нибудь принести мне супа, — сказал Ней раздраженно, — я чертовски проголодался!»
Глава 11
«Лестницы не созданы для того, чтобы перепрыгивать через ступеньки!»[72]
1
С географической точки зрения великое отступление закончилось. Россия и Литва остались позади, и переправившиеся через Неман солдаты направлялись теперь через Восточную Пруссию в города-крепости Кенигсберг и Данциг или через номинально подчинявшееся французам Великое герцогство Варшавское в сторону Вислы.
За шесть месяцев до этого любой француз или союзник французов мог в сравнительной безопасности передвигаться по этим территориям. Его военная форма была гарантией того, что по дороге местные жители не откажут ему в еде и ночлеге. Теперь все изменилось. Леса и равнины Польши и Пруссии таили в себе не меньшую опасность, чем западные русские провинции. Великая армия прошла 550 миль в поисках безопасного места и времени, необходимого для перевооружения и восстановления армии, чтобы накормить вконец изголодавшихся уцелевших, дать приют и обеспечить медицинский уход больным, но французов ждало еще одно ужасное разочарование. Здесь было мало прибежища и еще меньше провианта, кроме частей, сохранявших военный порядок, или офицеров в звании полковника и выше, или тех,
