И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата - Сборник статей

У природы есть в запасе много способов утешить человека в тяжком горе: гений в силах противостоять превратностям судьбы; честолюбец – бороться с опасностями, человек добродетельный – сносить наветы клеветников, однако перед лицом насмешки мы беззащитны: ворвавшись в нашу жизнь незаметно, она обращается против нас и исподволь порочит даже самые наши достоинства.

Легкомысленное презрение чинит расправу над чистейшим энтузиазмом, насмешка отнимает у страдающего человека все те прекрасные слова, которые даровала ему природа; энергические выражения, непринужденный тон, даже поступки – поступки, продиктованные великодушием, – все это невозможно без веры в одобрение окружающих; для благородных душ холодные шутки смертельны.

Насмешник не прощает привязанности к чему бы то ни было в мире; он издевается над всеми, кто принимает жизнь всерьез и продолжает верить в неподдельные чувства и великие цели. Поступки его, пожалуй, продиктованы своеобразной философией: насмешник – гений разочарования, заставляющий всякое душевное признание замирать на устах, не позволяющий свободно излиться даже гневу, топчущий надежды юношей. Лишь наглому пороку нечего опасаться его уколов53.

Видя или, по слову В.А. Соллогуба, «воображая себя осмеянным и поруганным в большом свете», Пушкин, надо полагать, прекрасно понимал, что Геккерны и их сторонники умело пользуются тем самым оружием, которое ввела в обиход вольтерьянская культура насмешки, и хотел обратить его против своих врагов. Самым смешным персонажем в ПС оказывается не простодушный Дюлис, а великий насмешник Вольтер, трусливо избегающий дуэли ценой отказа от своего любимого детища. Именно так, согласно пушкинской версии, вели себя в сходной ситуации оба Геккерна: чтобы избежать поединка, младший был вынужден отречься от своей «великой и возвышенной страсти» и, как писал Пушкин в неотправленном ноябрьском письме его приемному отцу, «играть роль столь потешную и жалкую, что <…> (Н.Н. Пушкина. – А.Д.), удивленная такой пошлостью, не могла удержаться от смеха»54, а старшему пришлось, согласившись на брак Дантеса, отказаться от безраздельной близости с «сыном»-любовником.

Пушкин отнюдь не был уверен в том, что его версия событий возьмет верх даже после публикации мистификации-памфлета. Когда в финале ПС английский журналист предполагает, что, если бы «вызов доброго и честного Дюлиса» стал известен современникам, над ним все равно надсмеялись бы как «в философических гостиных», так и в большом свете (VII, 352), за этими словами прочитываются опасения Пушкина, что и полное знание главных обстоятельств его ссоры с Геккернами не склонит общественное мнение в петербургских гостиных и залах на его сторону. Поэтому в ПС он обращается не только к современникам, но и к «грядущему поколенью» – к тем, кто, подобно вымышленному английскому журналисту, предаст гласности и прокомментирует историю несостоявшегося поединка. Английский журналист, пишущий через семьдесят лет после обмена письмами между Дюлисом и Вольтером, дает участникам столкновения такую нравственную оценку, которую, как хотел верить Пушкин, когда-нибудь получит его несостоявшаяся дуэль. Задумывая ПС, он, естественно, не предполагал, что через месяц конфликт с Геккернами вспыхнет с новой силой и разрешится его гибелью, и, должно быть, боялся другого исхода – того, что скандал постепенно сойдет на нет, надолго оставив пятно на его репутации. В таком случае ему приходилось надеяться только на справедливый суд потомков, которые разберутся в происшедшем и, как английский журналист, гневно осудят его обидчиков и клеветников.

В последние годы жизни Пушкин нередко пытался представить себе, как о нем вспомянут внуки, и вести с ними то серьезный, то шутливый разговор. Не станем обсуждать хрестоматийные примеры – концовку «Вновь я посетил…» и «Памятник», а обратимся к поздним записям в пушкинском дневнике. Описание бала в Аничковом дворце Пушкин, по его словам, оставляет «в пользу будущего Вальтера Скотта»; упоминая костюм Бобринского на придворном маскараде, он делает в скобках «Замеч<ание> для потомства», а когда ему недосуг пересказать новейшие сплетни, иронизирует: «Шиш потомству» (VIII, 43,46). При этом он отлично понимал, что потомство может судить о прошлом не менее превратно, чем пристрастные очевидцы. Для того же номера «Современника», где должен был быть напечатан ПС, Пушкин готовил статью «О Мильтоне и Шатобриановом переводе „Потерянного рая“», в которой резко отзывался об искажении образа Мильтона в романе Альфреда де Виньи «Сен-Марс» и особенно в «скучной и чудовищной» исторической драме Гюго «Кромвель». Будучи сам поэт, пишет Пушкин, Гюго «худо понял поэта Мильтона» и оскорбил «великую тень», представив «строгого творца» «жалким безумцем», «ничтожным пустомелей», «посмешищем развратного Рочестера и придворных шутов», который «в течение всей трагедии, кроме насмешек и ругательства, ничего иного <… > не слышит; правда и то, что и сам он, во все время не вымолвит дельного слова. Это старый шут, которого все презирают и на которого никто не обращает внимания» (VII, 337-338). Как заметил М.И. Гиллельсон, этот резкий выпад в адрес французских писателей имеет явный автобиографический подтекст и по тону напоминает ПС55. Думаю, что мы вправе рассматривать обе статьи как две взаимосвязанные и взаимодополнительные части единого плана объяснения с современниками и «потомством», который Пушкин наметил в конкретной ситуации – в период относительного затишья после ноябрьских потрясений – с расчетом на длительную борьбу за свою репутацию. В ПС он дает основную схему событий, акцентируя мотивы оскорбленной семейной чести, лукавого обмана и насмешки над благородным простодушием; в статье о Мильтоне требует от властей, общества, товарищей по цеху и «потомства» уважения к достоинству поэта, с негодованием отвергая навязываемую ему роль «старого шута» и «ничтожного пустомели». 25 января 1837 года, когда Пушкин написал письмо, обращенное к барону Геккерну, его первоначальный план литературной самозащиты потерял всякий смысл. Вот почему статья о Мильтоне не была дописана, а ПС почти сто лет оставался, по сути дела, непрочитанным.

Примечания

1 Щеголев П.Е. Дуэль и смерть Пушкина. СПб., 1999. С. 264. У Щеголева напечатано «свои», что не согласуется с французским существительным мужского рода «pastiche», стоящим в единственном числе. Заметим также, что предлог «на» в записи Тургенева – это, по-видимому, калька с французского «sur» в значении «о чем-то, о ком-то».

2 Ср., например: «В 1837 г., в последний месяц жизни, он (Пушкин. – А.Д.) пишет статью <…> в которой излагает забавный эпизод, имевший место между Вольтером и дальним родственником Орлеанской девы, оскорбленным легкомысленной поэмой» ( Мокульский С. Вступление // Вольтер. Орлеанская девственница. М.; Л., 1924. Т. 1. C.XLI).

3 См.: Козмин Н.К. Примечания к историко-литературным, критическим, публицистическим и полемическим статьям и заметкам // Сочинения Пушкина. Л., 1929. T. IX (2). С. 981–982; Лернер Н.О. Замаскированный Пушкин // Лернер Н.О. Рассказы о Пушкине. Л., 1929. С. 190–198.

4 Лернер Н.О. Указ. соч. С. 195–197.

5 Томашевский Б.В. Пушкин и Франция. Л., 1960. С. 127.

6 Bethea D.M. Realizing Metaphors: Alexander Pushkin and the Life of the Poet. The University of Wisconsin Press, 1998. P. 87–88.

7 Благой Д.Д. Главою непокорной. (Ключ к последнему произведению Пушкина) // Благой Д. Д. Душа в заветной лире: Очерки жизни и творчества Пушкина. М., 1977. С. 443.

8 Там же. С. 444, 446,447,449.

9 Битов А. Статьи из романа. М., 1986. С. 231–247.

10 См.: Сурат И., Бочаров С. Пушкин: краткий очерк жизни и творчества. М., 2002. С. 217; Binyon Т.]. Pushkin: A Biography. London, 2002. P. 601.

11 Сайтанов В. А. Прощание с царем // Временник Пушкинской комиссии. Л., 1986. Вып. 20. С. 42, примеч. и.

12 Фомичев С.А. Последнее произведение Пушкина // Русская литература. 1987. № 3. С. 72–83; Фомичев С.А. Праздник жизни: Этюды о Пушкине. СПб., 1995. С. 209–237.

13 Фомичев С.А. Праздник жизни… С. 229, 235–236. Аргументацию исследователя, и без того весьма шаткую, существенно ослабляют фактические ошибки, допущенные при обсуждении истории публикации и восприятия «Орлеанской девственницы» (с. 225). К сожалению, некритическое отношение к работе С.А. Фомичева успело отразиться в эдиционной практике: уже в двух изданиях Пушкина ПС без всякого обоснования был перенесен в раздел художественной прозы; см.: Пушкин А.С. Собрание сочинений: В 5 т. СПб., 1994. Т. 4. С. 248–250; Пушкин А.С. Полное собрание художественных произведений. СПб., 2002. С. 824–825.

14 Абрамович С. Предыстория последней дуэли Пушкина, январь 1836 – январь 1837. СПб., 1994. С. 162 и примеч.

15 См.: Genette G. Palimpsetes: la littérature au second degré. Paris, 1982. P. 36–39.