Ночной принц и я - Елена Холодная

Мать Бродяги подняла на меня глаза. Бледно — голубые, как кубики льда, они словно рентген посветили меня насквозь. Я заворожено рассматривала смуглое красивое лицо. Иссиня-черные вьющиеся волосы, такого же цвета брови, нос с чуть заметной горбинкой, "гусиные лапки" веером расположившиеся в уголках глаз, маленькие морщинки вокруг рта, словно женщина не привыкла много улыбаться. Только холодные глаза выделялись на фоне остального. Меня словно током ударила, когда я поняла, кто передо мной. Цыганка. Что-то в последнее время больно часто я вижу представителей этого кочевого народа…

— Да, — ответил Лекс.

— Саша, можно я немного поговорю с твоей девушкой. О Максиме, — слез словно и не было. Старушка подобралась и стала сразу моложе лет на пять — семь.

— Конечно, — мужчина уставился на меня, и я нехотя улыбнулась. И почему каждая цыганка так и норовит со мной поговорить? — Галина Николаевна, только недолго. Скоро конец прощания. А я хотел бы дать Алисе шанс поблагодарить Максима. Хотя бы посмертно.

Она кивнула, цапнула меня за руку и потащила подальше от всех людей в угол, почти не освещаемый свечами и падающим из окон светом. В маленьком закоулке царил полумрак.

— Вижу не зря мой сын пожертвовал собой ради тебя. Ты очень умная, смелая и расчетливая для своего возраста. Но при этом преданная и влюбленная. В тебе прекрасно сочетается то, что в остальных не может ужиться вместе. Ты можешь казаться холодной, как айсберг, но твоя стихия огонь. И поэтому ты балансируешь на грани. Всегда. Между разумом и безумством, между любовью и ненавистью, между счастьем и отчаянием, между жизнью и смертью. Если ты не найдешь выход, если ты не сможешь преодолеть себя, то замужество обернется горем, счастье — бедой, муж — извергом.

Меня словно молния поразила. Да что они все зациклили, то мама, то Елизавета Андреевна, то сейчас вот мать Максима.

— Спасибо за предупреждение, — поблагодарила я женщину. — Но я сама выберу свой путь. Это МОЯ жизнь.

— Не ошибись, девочка. От твоего выбора зависят жизни.

— Алиса, — сзади раздался голос Лекса, избавив меня от щекотливой ситуации, — там скоро закончится прощание. Пойдем.

Лежащие в гробах муж с женой казались просто спящими. Чуть бледноватыми и только. Подойдя поближе, я с ужасом поняла какой они были красивой парой. Брюнет и эффектная тоненькая блондинка. Макс, как и при жизни, сейчас лежал в дорогом черном кашемировом костюме, Аня была одета в бежевое платье с короткими рукавами. Единственное, что напоминало о похоронах это белые церковные покрывала и со специальной полосочкой на лбу из бумаги, туда, куда надо было поцеловать.

— А зачем очки? — я обернулась к Лексу, кивая на черный аксессуар, надетый на Максиме.

— Гримеры решили, что так будет лучше, там, на глазах, вата положена, поэтому пришлось надеть очки, — шепотом объяснил мне жених.

— Понятно, — кивнула я.

Очередь постепенно приближалась. Кто-то просто клал цветы в гроб, говоря несколько слов, кто-то стоял по две-три минуты в чем-то объясняясь или просто прося за что-то прощения. В основном это были взрослые мужчины, но я заметила и двух женщин с маленькими детьми на руках, которые пришли попрощаться с Аней. Они минут пять стояли у гроба, держа за руку покойницу, и что-то сквозь слезы говорили ей. Одна то и дело вытирала свободной рукой катящиеся по щекам соленые капли. Потом они поцеловали Анюту в лоб и быстро затерялись в толпе.

— Алиса, твоя очередь, — подтолкнул меня к гробу Максима Лекс.

Я отвела глаза от Анюты и уставилась на мертвеца.

— Максим, — прошептали губы, — прости меня. Прости, если сможешь. Была бы моя воля, я бы никогда не втравила тебя в это. Я забрала у тебя всё, ничего не дав взамен. Я правда не хотела. Ведь под ту машину должна была попасть я, а не ты. Прости… пожалуйста… и спи спокойно. Пусть земля тебе будет пухом.

— Молодец. Все правильно сказала. С Аней прощаться будешь? Хотя уже времени не осталось.

Лекс отвел меня в сторонку, когда сам коротко простился с Бродягой, сказав ему что-то типа: "Прощай, Брат! Пусть земля тебе будет пухом". Через пять минут похоронный кортеж уже тронулся на кладбище. Я смотрела в окно, вспоминая как мы разговаривали с Максом на балконе тогда, в первый мой вечер, как он, по рассказам Павла, домчал нас до больницы за считанные минуты, тем самым спася мне жизнь… А я вот не смогла отплатить ему тем же. НЕ сумела.

— Не думай, просто отпусти, — вывел меня из прострации голос любимого.

— Не могу. Он спас меня, а я не смогла сохранить ему жизнь. Это нечестно.

— В нашей жизни мало что честно, малыш. И добро не всегда побеждает зло. Жизнь не сказка, а люди не боги. И повторю снова, не ты причина его смерти, а та, которая вела эту чертову "Ферарри".

— Я поняла… но ПРИНЯТЬ сейчас это не могу. Пока не найдена та девушка, виноватой останусь я.

На кладбище всё получилось как-то скомкано, все друг за другом бросили пригоршню земли в каждую из трех могил, потом ямы достаточно быстро засыпали, водрузили деревянные кресты (памятники, как мне сообщил Лекс, должны были поставить только завтра) и "украсили" холмики венками.

— Ты не попрощалась с Анютой. Если хочешь, можешь сделать это сейчас, — шепнул мне Лекс, когда уже все стали расходиться по машинам, чтобы ехать на поминальный обед. — Я подожду тебя в машине, а Елисей покараулит тебя в сторонке.

— Хорошо, — кивнула я, присаживаясь около небольшого холмика.

Лекс отошел, и скоро я услышала, как хлопнула дверь машины, стоящей на подъездной дорожке к кладбищу.

— Аня, прости меня за то, что я отобрала у тебя мужа. Если сможешь, то прости. Я найду убийцу, и он заплатит сполна за ваши жизни. И ещё, если бы твоя дочка осталась жива, мы бы с Лексом позаботились о ней так же, как ты бы заботилась о ней сама, — вдруг вырвалось у меня само собой. Я поправила венки и на прощание прошептала. — Спи спокойно, дорогая.

К машине я шла на ватных ногах. Вот и все. Я никогда не увижу Максима, не услышу смеха Ани, когда-то развеселившего грустившую меня. Вспомнилось, как они пришли вместе. Тогда я ещё подозревала их обоих в покушениях на меня, поэтому старалась вести себя естественно и не давать узнать о моих подозрениях.

Воспоминание шестое.

Все уселись в кресла, а Анютка расположилась на диване, предварительно спросив меня, можно ли ей полулечь. Сидеть было неудобно — живот был слишком большим. Она несколько раз ойкнула, прежде чем занять удобное ей положение.

— Что случилось? — спросила я, видя как кривится её личико.

— Пихается. Видимо футболисткой будет. Ой, — она вновь вздохнула, — вот неугомонная.