Непослушное дитя биосферы - В. Дольник

Социалистические утопии мыслители конструировали с глубокой древности неоднократно, и все они на бумаге выглядели гладко. Однако попытки их реализовать в какой угодно форме — от религиозного братства до индустриального государства — терпели неудачу, проваливаясь в овраги врожденных программ поведения. В итоге получался «реальный социализм». Людям могло казаться, что они строят, а на деле они разрушали достижения предшествующих формаций; им казалось, что они карабкаются к сияющим вершинам, а на деле они скатывались в яму, воронку экономической неэффективности, бесправия, морального опустошения и духовного оскудения.

Если социализм легко достижим, но не такой, какого хотят, то коммунизм — утопия недостижимая. Коммунизм утопичен потому, что он не соответствует никаким нашим инстинктивным программам. Такое общество невозможно для людей даже на короткий срок. Все попытки его установить проваливались тут же. Для него нужен ни много ни мало, как другой человек. Коммунисты попробовали вывести такого человека путем искусственного отбора, уничтожая десятки миллионов «недостойных жить при коммунизме», но оказалось, что подходящего материала для селекции нового человека среди людей просто нет.

Общественные насекомые (термиты, осы, пчелы, муравьи) имеют иные инстинктивные программы и на основе их образуют коммунистическое общество, где царят рациональные и справедливые правила поведения, которые все выполняются честно, ответственно и инициативно, а пища распределяется в соответствии с потребностями каждого. Для них коммунистическая цивилизация была бы осуществима. Зато, появись там строители социализма или свободного предпринимательства, они потерпели бы крах, а их идеи объявили бы утопическими. Ибо муравьи — животные муравейниковые, а не политические. Аристотель понял, что поведение человека задано его первобытным, животным прошлым. Тьма комментаторов билась над фразой «человек — животное политическое», ища в ней некий темный, иносказательный смысл и отбрасывая буквальное прочтение.

Критика нечистого разума

Аристотель жил в эпоху, когда в Древней Греции демократические государства умирали одно за другим, уступая олигархии, а македонские цари Филипп и сын его Александр начали создавать автократическую империю с замахом на мировую. Так что Аристотель хорошо знал, что автократия и олигархия — не единственные формы взаимоотношений, на которые способна «общительная природа человека». Она способна создать и демократию. О ней мы поговорим несколько позже, а сейчас взглянем, до чего же додумались за 2,5 тыс. лет те философы, начиная с Платона, для которых демократия была случайным и тупиковым эпизодом античной истории, а главным путем человечества казалось строго иерархическое государство. А додумались они до «органической теории» (Кант и другие немецкие философы). Государство и право, согласно ей, создаются не на основе человеческого опыта и рассудочной деятельности людей, а даются свыше как уже готовый надорганизм. Государство имеет пирамидальную структуру во главе с монархом, желательно просвещенным и обязательно абсолютным по власти.

В этой теории для нас с вами как этологов примечательно одно: смутное осознание того, что принципы, по которым собирается пирамида, и характер действий людей (мораль, этика и право) людьми не придуманы, а заданы как бы изначально. Кем? Кант думал, что Богом, а мы с вами — что инстинктивными программами, доставшимися нам от длинного ряда дочеловеческих предков, живших совсем в иных условиях. Дальше у нас с вами и авторов «органической теории» опять будет расхождение: мы-то знаем, что эти программы несовершенны, многие из них не хороши для современного общества, некоторые просто гнусны, а философы считают их идеальными, верхом совершенства. С нашей точки зрения, следуя этим программам, построишь нечто мерзкое и кровожадное, а с точки зрения философов — идеальное государство всеобщего благополучия.

Дальнейшее развитие этого направления философской «мысли» очевидно: для успешного построения такого государства ему нужно предоставить (или оно должно взять само) неограниченные полномочия над людьми, оно должно стать выше законов, даже собственных. В XX веке Муссолини, Гитлер, Ленин, Сталин и их многочисленные последователи осуществили на практике теорию этатического тоталитарного государства во всей мощи и блеске. Эти гигантские эксперименты на сотнях миллионов людей показали, что на основе тотального подчинения общества иерархическому принципу и обезьяньих инстинктов образуется пожирающее людей чудовище. Оно несравненно безобразнее тех обществ, в которых жили, руководствуясь теми же инстинктами, но в других условиях предки человека.

К сожалению, опыт мало что дает человечеству. Поэтому тоталитарные режимы будут возникать снова и снова, если с ними не бороться. Ведь они регенерируют и самособираются.

Можно сказать, что Аристотель понимал, что авторитарные государства используют для своего утверждения и самосохранения цемент ненависти. Они воспитывают в своих подданных не дух высокой добродетели, совсем не чуждый человеку, а дух низменной ненависти к в значительной мере вымышленным врагам, внешним и внутренним. В глубокой древности авторитарные режимы нашли и все три возможных объекта, три меньшинства, на которые демагоги и правители направляют ненависть подданных: инородцы, иноверцы и богатые вкупе со знатными. В XX веке нацистское государство использует для разжигания ненависти инородцев, фундаменталистское государство — иноверцев, а коммунистическое — буржуев.

В сущности для тоталитарного государства второстепенно, какой именно человеческий материал сгорает в его печах, подпитывая ненависть. Когда кончатся буржуи — можно перейти на иноверцев, кончатся и они — приняться за инородцев. Легкость смены идеологической маскировки вкупе с упомянутыми выше способностями к регенерации и стихийной самосборке делают тоталитаризм совсем не таким обреченным на быстрое вымирание, как это сейчас многим кажется.

Демократия — плод разума, но не только его

К счастью для нас, иерархические программы — не единственные программы общения, заложенные в нас когда-то естественным отбором. Есть альтернативные программы, на основе которых мы можем строить иные отношения.

Такое поведение называется альтруистическим. Стая дельфинов-белобочек поднимает к поверхности воды больного товарища, чтобы он мог дышать воздухом.

Объятия и улыбки

Все обезьяны легковозбудимы, раздражительны, агрессивны, обидчивы и злопамятны. И при этом весьма общительны. Довольно противоречивое сочетание, не правда ли? Неудивительно, что у них есть много способов смягчать конфликты. Выше мы говорили о ритуалах приветствия, улыбках, похлопывании по спине и дележе пищи. Особую роль играют объятия. Наши ближайшие из ныне живущих родственников — шимпанзе — очень любят обниматься. Они могут подолгу сидеть, обняв друг друга и получая от этого удовольствие и успокоение. Но еще чаще шимпанзе обнимают один другого, чтобы снять или предотвратить раздражение и обиду. И вполне успешно. Читатели знакомы с одним видом этих обезьян, но существует другой вид (или подвид) — карликовый шимпанзе, гораздо менее известный. Этот на редкость добродушен. Он улыбается, как добрый, счастливый ребенок. Карликовые шимпанзе живут группами и соблюдают иерархию, но тратят на выяснение своего ранга не много времени. Зато они отдают много времени взаимному успокоению и умиротворению — улыбкам, объятиям, чистке друг друга, в том числе и «выискиванию вшей» в голове.

Все эти программы умиротворяющего поведения (включая и перебирание волос на голове) есть и у нас, и мы умеем ими пользоваться. Люди, как и карликовые шимпанзе, способны поддерживать отношения, в которых агрессивность сведена до самого минимума, иерархия не мешает дружескому общению, а само это общение ободряюще и приятно. Соответствующие традиции и воспитание позволяют очень многого добиться. Когда-то американцы открыли магический эффект одной из форм — улыбки — и начали обучаться как можно чаще ею пользоваться. Улыбка воспроизводилась на тысячах плакатов, ею сияли на своих портретах и фотографиях самые популярные в стране люди. Таблички «улыбнись!» появились на дверях офисов и кассах магазинов. Прошло время — и Америка научилась и привыкла улыбаться. Европейцам поначалу американская затея казалась странной и даже лицемерной. Но, увидев результат — смягчение агрессивности, — и они стали учиться магической улыбке. Секрет ее в том, что, когда два человека одновременно улыбаются друг другу, иерархическая программа каждого из них воспринимает улыбку как мягкую, но уверенную в себе готовность к отпору, а другая программа — как поощрение. В итоге «где-то там» принимается подсознательное решение, что в данном случае можно не бояться и обойтись без выяснения иерархического ранга, сразу признать встречного равным себе.