Под прикрытием (СИ) - Зеленин Сергей

Первый подобный случай во всей военной истории!

После смерти Сталина, кратковременный взлёт – когда лично Лаврентий Павлович Берия, как специалиста стратегической авиации пригласил Голованова к обсуждению методов использования только что созданного ядерного оружия в возможной Третьей мировой войне.

Этого ему не простили!

После очередного «подковёрного» государственного переворота и, убийства Берии и его сторонников - Голованова уволили из рядов Вооружённых Сил со смехотворной пенсией. Чтоб прожить, большой семье приходилось заниматься огородничеством на оставленной из милости даче и продавать по электричкам собранные в соседнем лесу ягоды. Написанные Александром Евгеньевичем мемуары «Дальняя бомбардировочная…», в которых он отказался упомянуть про встречу с политруком Брежневым и про полученные от него «ценные» советы, издали в сильно усечённом виде только после его смерти в 1975 году.

А, ведь благодаря им мы знаем слова Сталина, сказанные после Тегеранской конференции:

«Я знаю, что когда меня не будет - не один ушат грязи будет вылит на мою голову. Но я уверен, что ветер истории всё это развеет…».

***

- …Что это ты на меня так странно смотришь, товарищ Свешников? Признал во мне кого из знакомых, что ли?

Его голос вернул меня к реальности.

- Навряд ли, среди моих знакомых имелись когда-либо такие…, - привстав, я показал рукой его рост от пола, - за исключением разве что - Владимира Маяковского.

Голованов, враз оживился – видать ему сильно польстило сравнение с уже довольно известным пролетарским поэтом:

- Ты знаешь Маяковского, Серафим?

С лёгкой небрежностью завсегдатая аристократических салунов, я отвечаю:

- Будучи проездом через Москву с Польского фронта, как-то совершенно случайно зашёл в кафе «Стойло Пегаса» - где тусуются футуристы и имажинисты… Пролетарские поэты, то есть. Смотрю – на сцене читает стихи какой-то «дяденька-достань-воробушка»:

« - Дней бык пег.

Медленна лет арба.

Наш бог бег.

Сердце наш барабан».

Голованов поморщился, как от недозрело-кислого:

- А, Сергея Есенина не доводилось видеть?

- «Есенина»? Ну, а как же! Как сейчас помню - в «Доме печати» давали крохотные ломтики черного хлеба с красной икрой и воблой, кроме того – благоухающий почему-то яблоками и мятой чай, разумеется - без сахара. Сижу, слушаю литературный спор на тему: кто больше соответствует революционной действительности - футуристы или имажинисты. Вдруг, кто-то как заорёт: «Я тебя сейчас застрелю!».

Голованов сидел и слушал, развесив уши. Продолжаю вешать на них «лапшу», нагло копирайтя из одной книжки22 про те – до изумления удивительные и «нескучные» годы:

- …Смотрю – один из посетителей, достав из кармана здоровенный «Кольт», направил его черное дуло на другого: «Молись, хам, если веруешь»!

- Он, что? Контуженный или просто взбесился – перепив?

- Да, нет… «Контуженый», это я. Этот же, впоследствии оказался Яковом Блюмкиным.

- Тот, что убил германского посла Мирбаха?! – ахнул Голованов.

- Тот самый…, - согласно киваю, - а «взбесился» он оттого, что этот артист шторой свои ботинки вытер: «При социалистической революции хамов надо убивать! – кричит Блюмкин, обрызгивая нас слюнями, - иначе ничего не выйдет. Революция погибнет…».

Делаю трагическую паузу, зловеще вращая глазами и затем:

- …И, убил бы и, поделом - если бы не один блондин и я, не повисли б у него на руках.

- А при чём здесь Есенин?

- Так этот «блондин» и был – Сергей Есенин! Он отобрал у Блюмкина пистолет и сказал: «Ты, что – опупел Яшка?! Пусть твоя пушка успокоится у меня в кармане». А тот ему: «Отдай, Сережа, отдай! Я без револьвера, как без сердца».

- Они, что – друзья?

- Яков Блюмкин для всех поэтов – друг! Говорят, Николая Гумилёва…, - понижаю звук до громкого шёпота, - ну, того – питерского поэта, он водил в ЧК – показывать «как расстреливают». По его же просьбе…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- Правда, что ли?

За этим вопросом стояло: «Ну и порядки у них в столице!».

- Так среди «бомонда» говорят - сам при этом не присутствовал, врать не буду. Но, Гумилёв ему свои стихи посвятил:

«Человек, среди толпы народа

Застреливший императорского посла,

Подошел пожать мне руку,

Поблагодарить за мои стихи…».

Голованов, задумчиво говорит:

- Значит, что-то такое между ними было… И, чем эта история закончилась?

- Да. Нормально всё! Когда Игорь Ильинский – тот «хам», весь бледный ушёл восвояси, Есенин отдал Блюмкину его «Кольт» и, затем мы с ними славно ещё посидели за чаем…

Вообще-то, собираясь познакомится с будущим маршалом - к разговору с ним я заранее особенно не готовился и, сейчас вволю импровизировал. Главное – обратить на себя внимание, чтоб запомнил.

По моему, это мне определённо удалось!

Рассказываю Голованову одну за другой истории из того же «источника» - несколько перевирая, конечно. Тот, видно насытившись беседой о поэзии, вдруг спохватился:

- Извини, а ко мне у тебя какое-то дело, Серафим?

Конечно умолчав кое о каких – о ныне существующих обстоятельствах своего положения, рассказав вкратце свою «легенду», я произвёл - безусловно положительное впечатление о своей скромной особе. Затем, поведал о своей - якобы возникшей «проблеме»:

- Хочу вот перебраться в Нижний Новгород - где уверен, я смогу принести больше пользы для рабоче-крестьянского государства… Но, нигде меня в советские учреждения или предприятия не берут. Не подскажешь, Александр, где можно - хотя бы временно, устроиться электриком?

Если ничего не получится с «Бразье» - будь он неладен, то скорее всего - так и придётся сделать. Поэтому, этот разговор в любом случае лишним не будет.

- Даже и не знаю чем тебе помочь, Серафим…

Голованов перебрал с десяток вариантов - даже с его точки зрения не подходящих для меня.

Поговорили ещё о кое-о чём малозначительном, в комнатушке заваленной всяческим электротехническим хламом, для меня представляющих острый исторический интерес: бухты провода в тканевой оболочке, фарфоровые изоляторы, эбонитовые выключатели, лампы накаливания с угольными нитями… Инструменты и средства защиты – пассатижи, отвёртки с деревянными лакированными ручками, диэлектрический коврик, резиновые перчатки, чёрная изолента… Даже, зачем-то противогаз образца Первой мировой войны.

Очень интересно!

Как в музее истории электротехники - я только головой и успевал вертеть, рассматривая такие раритеты.

Наконец, Голованов посмотрев в окно, начал собираться и, сделав мне жест рукой «на выход»:

- Однако, пора мне домой – уже вечереет! Извини, Серафим, что ничем не смог тебе помочь…

С грустью вздохнув, я выхожу из каморки.

- Да, конечно – я понимаю… Тяжёлое время для молодого пролетарского государства… Разруха, безработица, уличная преступность… Не разрешишь ли остановиться у тебя на недельку, Александр?

Тот, аж опешил от неожиданности и, моей наглости:

- «Остановиться»?!

- Ну, да! Где-то же надо пристроиться на ночлег, а кроме тебя - я никого в Нижнем не знаю.

Вижу – смущён и растерян! После такого «душевного» разговора, просто так взять и «послать» человека в пешее эротическое «путешествие» - это надо быть конкретно отмороженным. Поэтому, этот детина только промямлил:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Извини, конечно – но условия у меня стеснённые…

Широко, со всей приязнью улыбаюсь:

- Да, ты шибко не беспокойся: мне только ночевать, а днём я буду искать работу. Как только найду – тотчас съеду. Ну, а если не найду, возвращусь к себе в волость.

- Ещё раз – извини, но я с мамой живу и, она…