Рыжеволосая бестия - Мэг Хатчинсон

— А что с его матерью?

Отложив последнее из растений, которые он пересаживал в горшки, Иосиф вздохнул и покачал головой.

— Леди Амелия… — В его голосе, еще секунду назад пропитанном ядом, послышались сочувствующие нотки. — Жалко мне эту женщину. Ребенок должен приносить матери радость, а ее сын испоганил ей всю жизнь. Теперь еще и сбежал, оставив расхлебывать кашу, которую сам же заварил… Вот что я тебе скажу, Пол: по этому подлецу давно тюрьма плачет, и, если бы сейчас Марлоу был здесь, я бы собственными руками его туда упрятал.

И Иосиф был не одинок в своем желании!

Пол вошел вслед за другом в небольшое, освещенное тусклой лампой здание, носившее название Холл-энд-коттедж. Он едва сдерживал свой гнев. Проходимец, который выдавал себя за Каина Линделла, рассказал не только о том, каким образом Банкрофт Марлоу добывал деньги, чтобы расплачиваться с карточными долгами. Он поведал о нем и такое, за что хозяина поместья следовало бы отправить на виселицу. Вот только сначала его нужно найти и вернуть в Англию…

А ведь рано или поздно это обязательно произойдет, подумал Пол. Где бы этот негодяй ни прятался, он его найдет и заставит ответить за все.

— Леди Амелия… — снова заговорил Иосиф, наливая другу стакан настойки из бузины. — По Холлу ходят слухи, будто она тоже собирается съезжать.

Пол отпил вина и, наслаждаясь его восхитительным вкусом и крепостью, стал перекатывать на языке чудесный напиток. Иосиф Ричардсон обладал многими достоинствами, и не последним из них было умение делать изумительное вино.

— А эти слухи… — Горячая, как огонь, темно-красная жидкость разлилась по горлу. — Ты считаешь, всему этому можно верить?

Прежде чем ответить, Иосиф тоже сделал глоток вина.

— Я тебе так скажу: все, что происходит в Банкрофт-холле, тут же становится известно слугам. Зачем им что-то придумывать, если этот паскудник, их хозяин, и так достаточно вытворяет, чтобы было о чем судачить.

Может, это и так. Пол посмотрел на искрящееся мириадами рубиновых искорок вино у себя в стакане.

— Но откуда они могли узнать, что леди Амелия тоже собирается покинуть дом?

— На следующий день, после того как Банкрофт уехал, — пояснил Иосиф, — в Холл наведались полицейские. Они хотели побеседовать с хозяином, но его уж и след простыл, поэтому им пришлось разговаривать с его матерью. О чем они там толковали, слуги не могли узнать, потому что перед дверью в ее гостиную поставили молодца в форме. Тем не менее я слышал от прислуги, что, как только полицейские ушли, леди Амелия заперлась в своей комнате и никого к себе не пускала. После этого с ней разговаривал лишь один человек. Когда ушел и он, из хозяйской гостиной, по словам слуг, доносился плач.

— Кто-то из инспекторов вернулся?

— Нет, Пол. — Иосиф покачал головой. — Из-за полиции леди Амелия не стала бы так убиваться. Обо всем этом мне рассказал Джевонс; он в Холле служит дворецким, поэтому частенько слышит такое, чего ему слышать, вообще-то, не полагается. Так вот, судя по тому, что стало известно Джевонсу, Марлоу заложил Банкрофт-холл вместе со всем имуществом банку. Но сроки выплат давно истекли, и теперь банк решил забрать поместье. Правда, человек из банка сказал, что руководство согласилось дать леди Амелии отсрочку в три месяца, чтобы она выкупила закладную.

— Как мог Банкрофт пойти на такое?.. Как он мог бросить мать в таком положении?

Иосиф Ричардсон помолчал, задумчиво глядя на искрящееся в стакане вино. В ту секунду перед его глазами проносились видения минувших лет: мальчик, со смехом обрывающий крылышки у красивой бабочки; подросток, хлещущий кожаной плеткой в чем-то провинившегося конюха; юноша, срывающий платье с дрожащей от страха девушки; стоящий рядом с могилой своей супруги мужчина, глаза которого сверкают не от горя, а от удовлетворения. Образ человека, выросшего в жестокости и лжи, вызвал отвращение. Иосиф качнул стакан, и лицо, которое на мгновение словно проступило на поверхности вина, лицо Марлоу Банкрофта, исчезло.

— Одного того, что он способен оставить мать расплачиваться со своими долгами, достаточно, чтобы назвать его негодяем и свиньей, — жестко произнес Иосиф. — Но кто знает, какие еще грехи лежат на нем?

По меньшей мере об одном из них Пол знал. Он сделал еще глоток, но сейчас даже не почувствовал терпкого вкуса, потому что в душе у него бушевало пламя. Банкрофт выслал Алису Мейбери из страны и, возможно, даже убил ее! За это ему еще предстоит ответить!

Все это ерунда, буря в стакане, разыгравшееся воображение. Алиса задумчиво расстегивала пуговицы на блузке. Сэнфорд Роули просто зашел поздороваться и справиться о том, как она устроилась, — ив этом нет ничего дурного. А все ее глупая подозрительность. Как говорится, у страха глаза велики.

Во время обеда Алиса чувствовала неловкость и стыд. Она злилась на себя за мнительность и пыталась отогнать навязчивые мысли, не дававшие ей покоя. Что мог подумать о ней Сэнфорд Роули, когда увидел, как она испугалась, и понял причину этого страха?

Сняв блузку, Алиса прополоскала ее в тазике с водой, которой минуту назад умывалась, и повесила на спинку единственного в этой крошечной каюте стула. Конечно, полноценной стиркой это не назовешь, но, поскольку сменного белья у нее нет, ничего другого не остается. Алиса видела, какие взгляды бросали собравшиеся в столовой пассажиры на ее изношенную юбку, дешевую хлопковую блузку и прохудившиеся туфли. Сняв панталоны, Алиса заметила на них маленькое алое пятнышко и тут же содрогнулась от воспоминания, которое так часто терзало ее душу. Она вспомнила мужчину, в глазах которого горела похоть, а руки сильно и грубо сжимали ее грудь, вырванную из-под покрова; мужчину, который жестоким ударом сбил ее с ног и изнасиловал.

Бросив панталоны в таз, Алиса принялась отстирывать пятно — так же яростно, как в тот страшный день она скребла щеткой свое тело. По щекам заструились слезы.

Сможет ли она когда-нибудь забыть кошмар, до сих пор преследующий ее? Или ужас, пережитый в тот день, будет до конца жизни с ней?

Ответ на этот вопрос знает любая женщина, подвергшаяся подобному унижению. Разложив мокрое белье на стуле, Алиса натянула на себя свою единственную ночную рубашку. С годами воспоминания, возможно, потускнеют, но отделаться от них ей вряд ли удастся. Они всегда будут оставаться где-то в глубине, на самом донышке ее сердца.

— Почему, отец? — прошептали дрожащие губы. Боль, обрушившаяся на Алису, заставила ее обратиться к тому единственному человеку, чья любовь согревала ее безрадостное детство. — Почему жизнь так жестока?