По ту сторону безмолвия - Джонатан Кэрролл

Крутя руль, я стал повторять раз за разом: «Мне нужно спокойствие, а не самообладание». Я твердил это на Уилшир, петляя меж красных и желтых задних габаритных огней. Повторял на бульваре Ла-Сьенега, ведущем к аэропорту: «Мне нужно спокойствие, а не самообладание».

В баке почти кончился бензин. Я заехал на заправочную станцию и остановился возле колонки самообслуживания. Кассир в будке посмотрел на меня в бинокль. Сидя не более чем в тридцати футах от меня, он смотрел на меня в бинокль: вдруг я грабитель? Отличная идея для «Скрепки», но жизнь, в которой я занимался этой работой, сейчас казалась далекой, как Берег Слоновой Кости. Я подошел к будке и просунул под пуленепробиваемое стекло, которое даже крылатой ракетой не высадить, двадцатидолларовую купюру. Кассир посмотрел ее на свет, проверяя, не поддельная ли она. Его лицо выражало крайнюю подозрительность. Сколько раз его ограбили или попросту напугали до чертиков?

— Много попадается фальшивых двадцаток.

— Могу себе представить.

Мама когда-то говаривала: «Плохо себя чувствуешь — и видишь мир в черном цвете». По дороге в аэропорт в тот вечер меня преследовали тревожные, исполненные тоски и муки картины, начиная с того кассира с биноклем. Вот пьяный, который орет что-то, стоя посреди проезжей части, вот две полицейские машины, с визгом затормозившие возле какого-то дома, и полисмены, выскакивающие из них с пистолетами наготове. Вот перед входом в «Фэтбургер» шайка темнокожих подростков, все в одинаковых черно-белых бейсболках с эмблемами «Окленд Райдерс» и ветровках. Наверное, человек пятнадцать, на вид отчаянные головорезы. Дорога стала шире и теперь поднималась к холмам, истыканным нефтяными скважинами. Уличные фонари заливали нас своим фальшивым слепящим оранжевым светом. В проносящихся мимо машинах мелькали уродливые, мрачные лица. Водители с приплюснутыми головами, похожие на ласок, лысых крыс и безгубых хорьков рвались вперед, так стремясь куда-то попасть, что даже их головы были сплющены перегрузкой предвкушения. Маленький ребенок на заднем сиденье «хёндая» прижался к окну руками и открытым ртом. Красивая женщина с длинными белокурыми волосами, сидящая на пассажирском сиденье, поглядела на меня разочарованным, безразличным взглядом. Что, если она мертва? Что, если в мире, который я знал, внезапно сгустился мрак и жуть, из-за того, что случилось нынче вечером с моим сыном? Или он всегда был таким, только сейчас с моих глаз спала пелена?

Я прибавил скорость. Времени до отлета было достаточно, но я хотел скорей попасть в аэропорт, отчаянно надеясь, что меня успокоит вид чистых длинных скучных коридоров и пластиковых стульев, на которых сидишь, глядя в никуда, дожидаясь момента, когда сможешь сесть в самолет и еще несколько часов смотреть в никуда.

Еще не доехав до Лос-Анджелесского аэропорта, вы уже замечаете самолеты, которые перед приземлением снижаются над автострадой. Летя в восьмидесяти футах над землей и опускаясь, все ниже, они кажутся огромными. Даже больше, чем на летном поле. Когда они медленно приближаются к земле, все остальное на их фоне кажется игрушечным; вы в восторге от их размеров и того, что они ручные, от того, что вы можете в любой момент на них полететь, стоит только купить билет.

Я оставил машину на долгосрочной стоянке и быстро зашагал к зданию аэропорта. Был вечер буднего дня, мимо проезжали редкие машины.

У входа в аэропорт всегда толпятся охваченные волнением и трепетом, томящиеся в ожидании встречи люди. Объятия, поцелуи, радость на лицах тех, кто только что приземлился и выходит на свежий воздух после долгих часов, проведенных в самолете. Подъезжают и отъезжают машины. Кроме того, все несутся со всех ног. Несутся, чтобы успеть в аэропорт, несутся из аэропорта. Мир движется, словно в ускоренной съемке. Где сейчас Линкольн? Несется через страну к двум людям…

— Позвони! Просто позвони им!

Когда ты во власти стресса, самое очевидное в голову не приходит. Не успел я оказаться в аэропорту, как меня осенила мысль позвонить Майерам и как-то предупредить. Я стал дико озираться в поисках телефона. Вон он! Хорошо, что, уходя из дому, я захватил пригоршню мелочи, — звонок будет не из дешевых. Я набрал справочное Нью-Джерси и во второй раз спросил номер телефона Грегори Майера. Да будут благословенны кнопочные телефоны. Сколько уходило времени, когда в спешке приходилось накручивать диски старых аппаратов. А теперь: тык-тык-тык — и вас соединили. Нелепо так торопиться, когда Линкольну до приземления еще четыре часа, но я спешил. Щелчок, соединение, и у Майеров в тридцати пяти сотнях миль отсюда зазвонил телефон.

— Здравствуйте. Вы позвонили Майерам, но сейчас дома никого нет. Пожалуйста, оставьте свое имя и сообщение, и мы перезвоним вам, как только сможем. Спасибо за звонок.

Писк сигнала и требовательное молчание, ожидающее, когда вы заговорите. Я не мог придумать, что сказать. За одну минуту? Если бы я сказал: «Будьте осторожны с мальчиком, который к вам приедет. Он думает, что вы его родители, и может быть опасен», они могли бы вызвать полицию или испугаться так, что все еще больше запуталось бы и усложнилось. Что, если бы мне позвонил незнакомец и сказал такое? Я бы подумал, что это или странный розыгрыш, или что звонил садист. До отлета я еще четыре раза пытался дозвониться до Майеров, но попадал на автоответчик. Как это повлияет на их встречу с Линкольном? Будут ли они дома, когда он доберется до места? Если нет, если их нет в городе, и они не вернутся еще несколько дней, как это на нем скажется? Что он станет делать? Ждать? Не выплеснув свою злость и разочарование, сядет на самолет и полетит куда-то еще? Зная нашего сына, я бы сказал, что он подождет немного, а потом вернется домой. Я не знал, какой вариант хуже.

Хотя самолет летел полупустым, меня угораздило сидеть рядом с женщиной, которая заговорила в тот миг, когда я опустился в кресло, и не умолкала, пока я не поднялся, сказав, что у меня ужасно много работы, и не пересел. В таком состоянии мне было не до вежливости. В Нью-Йорке я буду всего через несколько часов, и я хотел, как можно основательнее, все обдумать. Когда мы приземлимся, на раздумья времени не будет.

Как только мы поднялись в воздух, по проходу пошла стюардесса, спрашивая, кто что желает выпить. Я бы убил за двойную порцию чего-нибудь покрепче, но прикусил язык и попросил имбирного эля. Я вымотался и тотчас после выпивки заснул бы. Сидя у иллюминатора, я смотрел, как самолет накренялся и делал вираж, потом взял курс и выровнялся над чернотой и желтыми огнями, мерцающими внизу. Я вспомнил, как ехал в аэропорт и смотрел на садящиеся самолеты. Какое романтическое и возвышенное зрелище. И каким одиноким и маленьким я чувствовал себя сейчас, поднимаясь в то же самое небо.