Коптский крест - Борис Батыршин

Когда Сергей Алексеевич Никонов только прибыл в Москву, он, подобно другим офицерам, приезжающим в старую столицу с командировками, собирался остановиться в гостинице. Однако старшая его сестра, тридцатипятилетняя рыжеволосая Нина Алексеевна, уже пятнадцать лет как вышедшая замуж за путейского инженера Дмитрия Сергеевича Выбегова, и слушать не захотела ни о чем подобном. Она решительно пресекла разговоры о гостинице или меблированных комнатах и вынудила обожаемого младшего брата поселиться в их московском доме.

Выбеговы обитали на Ивановской горке, в Большом Спасоглинищевском переулке, во флигеле бывшей усадьбы Алабова. Дом этот был собственный инженера; занимая высокий пост в правлении Николаевской железной дороги, Дмитрий Сергеевич жил на широкую ногу, держал выезд и был очень рад приезду шурина. Морские офицеры были редкими гостями в Первопрестольной, и путейцу, поигрывавшему по средам в Английском клубе[119], льстило такое родство.

Кроме инженера с супругой в доме в Спасоглинищевском обитали двое их детей – младшая, девятилетняя Настя, и старший, тринадцатилетний Сережа, тезка лейтенанта. Мальчика теперь дома не было – он год как поступил в Первый Московский кадетский корпус и покинул родные стены.

Одну из комнат на втором этаже занимала четырнадцатилетняя Варенька Русакова, дочь родной сестры инженера, проживавшей в Ярославле. Отец Вареньки, майор-артиллерист, тяжко раненный на Шипке, скончался три года назад. Вдова его, будучи сильно стесненной в средствах, выхлопотала для дочки место в Елизаветинской женской школе, созданной в одна тысяча восемьсот семьдесят седьмом году для дочерей офицеров, погибших на Балканах. Весь первый год Варенька прожила в пансионе при школе, но потом Нина Алексеевна убедила мужа взять племянницу в дом.

С момента, как Никонов обосновался в доме Выбеговых, отношения между ним и Варенькой установились самые сердечные. Девочка души не чаяла в лейтенанте и готова была даже влюбиться: блестящий, молодой морской офицер – нешуточное испытание для барышни в самом что ни на есть романтическом возрасте. Однако же лейтенант умел повести себя тактично, не допуская Варю до той черты, за которой родственная близость принимает опасный характер.

Умница Варя все поняла – и они с лейтенантом стали друзьями. И уже сама с наслаждением подкалывала гимназических подруг, которые всякий раз при виде Никонова впадали в смятение. А вот Марина Овчинникова, одноклассница Вари, скорее подыгрывала ей. На нее, конечно, тоже производил впечатление молодой моряк; однако же, будучи барышней практичной, Марина романтических иллюзий не питала.

Сам же Никонов вел себя с девочками ровно, иронично и весьма свободно – это несказанно льстило им, позволяя ощутить себя взрослыми барышнями в обществе блестящего кавалера.

Вот и сегодня лейтенант застал в гостиной Варю с Мариной. Барышни, благовоспитанно присев в книксене, сразу же принялись рассказывать о своем, животрепещущем: оказывается, зайдя по пути из гимназии в кофейню за пирожными, подруги опять чуть не попались гимназическому начальству: только на этот раз начальством оказался не латинист Вика-Глист, а худая, нервная классная дама из женской гимназии. Девочки в последний момент сумели спрятаться за необъятную купчиху, громогласно выбиравшую глазурь на заказанный ко дню ангела торт, и тем избежали заслуженного наказания.

Никонов посочувствовал треволнениям барышень – и, кстати, принялся расспрашивать их о гимназических делах. Интерес этот был продиктован отнюдь не одной только вежливостью…

Дело в том, что после двухнедельного перерыва лейтенант собрался наконец возобновить поиск подростков, продавших ему открытку с японским броненосцем. Первым делом он навестил букиниста Рукавишникова. Но Акакий Севостьяныч не смог помочь клиенту: мальчик, продававший коллекцию, куда-то запропал. А раз уж он избавился от собрания – значит, потерял к этому занятию интерес. Рукавишников, правда, обещал расспросить мальчишек, меняющихся в его лавке открытками; но обнадеживать клиента не стал.

Оставалась последняя ниточка. Приказчик из оружейной лавки, доставивший на квартиру Никонову винчестер, припомнил, что видел мальчика в обществе дяди, преподавателя женской гимназии – как раз той, в которой учились Варя и ее сегодняшняя гостья.

Уже через час моряк узнал массу интересного. Выяснилось – этот гимназист был девочкам прекрасно знаком, мало того – он оказался кузеном Марины. Знали барышни и второго мальчика, того самого, который, по словам приказчика, «ловко управлялся с револьвером». Припомнилось и недавнее происшествие в кофейне – оказывается, именно этот самый «американец» и спас Вареньку от некстати появившегося латиниста.

Окрыленная вниманием собеседника, Марина поведала захватывающую историю о путешественниках из Русской Америки, вернувшихся на родную землю, несмотря на тысячи опасностей – бурные моря, дикие персы, горные перевалы Азии. Лейтенант слушал, усмехаясь про себя: ему-то прекрасно было известно, что из Сан-Франциско в Бомбей регулярно ходят пароходы, а через «дикую Персию» давным-давно проложены железные дороги, и путешественники, вместо того чтобы испытывать судьбу с верблюжьим караваном, всю дорогу спят в мягком вагоне.

От Никонова не укрылся румянец, проступавший на щечках кузины, когда та говорила о мальчике-американце; особенно Варя оживилась, когда речь зашла о пикнике в Петровском парке. А когда лейтенант заявил, что и сам намерен посетить велосипедный праздник (не чуждый спорту и не стесненный в средствах, Никонов выписал из Лондона бицикл новейшей конструкции), девочка принялась уговаривать взять ее с собой. Лейтенант обещал и, отыскав приличный предлог, простился с юными собеседницами.

Глава 2

– Что ж, друзья, подытожим наши дела за последнюю неделю. – И Олег Иванович повернул к мальчикам экран ноутбука.

Все трое сидели в гостиной дома номер двенадцать по Гороховской улице. Олег Иванович арендовал это жилье на самых что ни на есть законных основаниях – пару дней назад курьер доставил наконец заказанные в Америке документы. Заокеанские полиграфисты не подвели – качество исполнения было высочайшим: водяные знаки мутно проглядывали сквозь бумагу, а буквы, казалось, были написаны гусиным пером. Отметка бакинской таможни тоже была на месте. Правда, визитом в околоток обойтись не удалось: иностранными подданными ведала канцелярия градоначальника. Но и там формальности были улажены неожиданно быстро: мундирный чин, принимавший документы, вполне удовлетворился данными Семеновым объяснениями. Более того, прекрасно представляя себе все особенности провинциального делопроизводства, чиновник заверил, что раньше чем через месяц-полтора документов ждать не стоит – на окраинах империи не привыкли торопиться.