Античная философия истории - Алексей Федорович Лосев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
8. Аристотель в IV в. до н.э. потому явился завершителем классической философии истории, что он представил себе платоновскую диалектику времени и вечности гораздо нагляднее и гораздо конкретнее, с максимально возможным для классики приближением к вещественно-материальной человеческой истории. Он впервые дал проанализированную теорию родовой общины и столь же глубоко проанализированную теорию рабовладельческого полиса, оставив то и другое не просто на стадии позитивно-эмпирических наблюдений, но возводя то и другое на ступень общего состояния космоса.
У Платона отношение идеи и материи мыслится как отношение отца и матери, а возникающее из этого брака детище есть любая реальная вещь. Таким образом, родовые отношения трактуются у Платона космологически. Но то же самое Аристотель сделал и с рабовладением. У него получается так, что все на свете и в логике, и в физике, и в обществе, подчиняется одно другому, и это подчинение Аристотель назвал рабством. Поэтому весь космос у Аристотеля, начиная с низших форм материи и кончая Умом-Перводвигателем характеризуется сплошной рабовладельческой структурой. Этим самым Аристотель конкретизировал теорию Платона и показал в наглядной форме чем, собственно говоря, является родовая община и рабовладельческий полис в глазах синтетического теоретика времени и вечности.
9. Прогрессивный и регрессивный характер античной философии истории. Вспоминая то, о чем мы говорили в самом начале нашей работы, а именно, те необходимые категории, без которых невозможно никакое построение философии истории, мы сейчас должны сказать, что все эти категории прекрасно представлены в античности и что не буржуазной Европе, но именно древней Греции принадлежит честь систематического построения философии истории. Мы утверждали, что для философии истории необходимо полноценное использование таких категорий, как становление (или движение и изменение), развитие и специфически общественное развитие.
Никто в Европе не понимал так глубоко процесс становления и чистого, и заполненного, как Гераклит и Эмпедокл. Никто в Европе не понимал так глубоко принцип индивидуализации с необходимыми для него инфинитезимальными методами исследования, как это было у Левкиппа и Демокрита, включая также идею вечного прогресса. Фактографически-прагматическую историографию мощно демонстрировали Фукидид, а также Платон и Аристотель. Эти достижения греческого классического гения необходимо считать безусловно прогрессивными, и последующие за античностью типы философии истории возможны были только с использованием этих античных достижений.
Тем не менее справедливость заставляет сказать, что вся эта греческая классическая философия истории обладает рядом особенностей, которые мы в настоящее время можем считать только весьма ограниченными и для последующего времени регрессивными. Дело в том, что античная философия истории всегда ограничивалась только теми горизонтами, которые предоставляла ей или первобытная общинно-родовая формация, или рабовладельческий полис. Но общинно-родовое сознание, объясняя природу и космос, переносило на них только свои же собственные общинно-родовые отношения. А это, как мы говорили ранее, превращало общинно-родовую идеологию исключительно в мифологию, притом ограниченную непосредственными и никак не проанализированными материально-чувственными ощущениями. Если бы в те времена могла существовать философия истории, то она была бы философией всеобщей и нераздельной слитости времени и вечности.
Огромным прогрессом в античности была рабовладельческая формация, сменившая первобытную общинно-родовую формацию, поскольку она отделила умственный труд от физического и потому стала глубинной основой для теоретизирования над древним мифом.
Но тут же, однако, выяснилось, что последнее и самое высокое, самое совершенное и самое художественное бытие – это видимый, обоняемый и осязаемый и вообще чувственно воспринимаемый космос, с правильным и вечным движением образующего его звездного неба. Материально-чувственная ограниченность высшего бытия была таковой же и для индивидуума, который оказался неспособным проявить все заложенные в человеческом обществе бесконечные возможности. Это необычайно сужало и ограничивало античную философию истории и навсегда оставило ее на ступени таких концепций, как вечное возвращение, периодические мировые пожары, душепереселение и душевоплощение. Историческая же фактография была и здесь возможной и достаточно развитой. Однако в чистом виде она оказалась и не могла не оказаться чересчур кратковременной, а в смысле теоретического анализа исторических методов – совершенно не проанализированной[5].
Таким образом, огромные достижения античной философии истории сопровождаются также и необычайной ограниченностью, вытекающей из лежащих в ее основе социально-исторических особенностей античности вообще. Впрочем и здесь необходимо проводить более тонкий подход к античной философии истории. Когда в полисный период в связи с разделением умственного и физического труда появилась потребность мыслить отвлеченными категориями, то вместо богов, демонов и героев и буквально понимаемой мифологии появилось учение о разных мифологических областях, отождествленных раньше с соответствующими богами и демонами, а теперь трактуемых уже без всякого антропоморфизма, т.е. в виде абстрактных категорий материальных стихий земли, воды, воздуха, огня и эфира. Но это значит, что необходимым образом появилось также и неантропоморфное учение о соотношениях этих стихий (уплотнения, разрежения, сжатия, расширения, движения, взаимопревращения) и тем самым представление о чувственно ощущаемом космосе, внутри которого эти стихии действовали. Поэтому астрономизм классической философии истории навсегда остался в памяти человечества как один из самых ярких и своеобразных типов философии истории вообще.
Все же, однако, ошибаются те, кто в такой классической философии истории отрицает вообще всякий историзм. Ведь это вечное и правильное движение небесного свода является только предельным обобщением всякой внутрикосмической, а в том числе и человеческой, жизни. Человеческую жизнь, и внешнюю и внутреннюю, ничто не мешало в те времена рассматривать и самостоятельно, отдельно, вплоть до тоже достаточно ярко выраженной фактографически-прагматической историографии.
Но античная трагедия периода классики свидетельствует нам о гораздо большем. Оказывается, было вполне возможным отпадение отдельной личности от этого общекосмического и вечного, неукоснительно правильного чередования времен. Это отпадение часто мыслилось и драматически, и даже трагически. Достаточно вспомнить общеизвестную трагедию Эдипа и Антигоны, чтобы удостовериться в том, как, несмотря на вечно неукоснительное круговращение космоса в себе, внутри него были и не могли не быть душераздирающие события, и вполне драматические, и вполне трагические. Да и вся человеческая история, если даже ограничиться только Геродотом и Фукидидом, тоже представлялась античному сознанию как нечто полное драматизма и трагизма. Поэтому из астрономического характера классической философии истории ни в каком случае невозможно делать того вывода, что здесь не было ровно никакого чувства историзма. Этот историзм в своей основе действительно был астрономический. Но в реальном развертывании он обладал всеми чертами человеческой борьбы, неустанных человеческих исканий, постоянных подъемов и падений, постоянного драматизма, а часто даже и самого подлинного трагизма.
Если в начале этой работы мы говорили о трех основных интерпретациях философии истории, то в отношении приведенных у нас материалов из античности можем с полным правом сказать, что
