Бег по краю - Галина Таланова

Она теперь часто думала о том, что религия, в сущности, – очень мудрая вещь, помогающая «выживать». Смирись: это Бог послал тебе испытание, а Бог не даёт испытаний не по силам… Это не ты виноват – всё было предначертано свыше, а значит, ничего нельзя изменить и переиначить – и стало быть нечего бить себя кнутом по спине и расчёсывать затягивающиеся мокнущей корочкой раны. Ничего не изменишь. Твоим близким там хорошо. Это тебе плохо без них. Но Бог оставил тебя здесь. Значит, ты должен завершить все их и свои дела тут. Человек заканчивает свои земные дела и начинает небесные. Ещё немного прожить здесь одному, чувствуя себя пылинкой, нет, даже не пылинкой, пушинкой от одуванчика, у которой отломилось семечко, и она уже никогда не пустит зелёные побеги, упрямо раздвигающие ещё не засохшие после бурного таяния снегов комки земли, по которым бегут нитки чужих корней, похожих на капилляры, – и ты снова увидишь своих родных и близких… Потерпи немного ещё. Ещё помучайся… А тот, кто остаётся на земле, обязательно ещё встретится со своими любимыми и близкими, ещё услышит наяву их постоянно мерещащийся нетающий голос, будто указывающий путь средь ухабов и рытвин: «Ты меня слышишь? Не оступись!» Ещё окажется в их нежных объятиях, надёжно заслоняющих стеной из пуленепробиваемого стекла от разгулявшихся ознобных ветров, завывающих волком на сторожевой цепи в тёмном переулке, в котором притулился твой скособоченный домишко. Ещё немного прожить здесь одному – и ты снова увидишь их, своих близких, смотрящих на тебя пока будто сквозь запотевающее стекло, принесённое с промороженной улицы…

Но как же быть тогда с Василисой? Ведь ей тогда не место среди добрых людей? Её дочь совершила страшный грех… Бог даровал ей жизнь, а она выкинула этот подарок, причинив нестерпимую боль своим родным. Она просто не захотела терпеть и смиряться. Не побоялась быть одна там среди мира огня и теней… Не оставила им надежды на встречу.

Андрей как-то сказал ей, что вспоминая свою прошедшую жизнь, он часто думает, что всё, что в его жизни случается, что кажется несправедливым, от чего в глубине груди зарождается тупая боль с приступами глухой беспросветной тоски, однажды, будто потайная дверь в стене, открывает вход в другую, новую и счастливую жизнь. Как это правильно: «Что ни делается – всё к лучшему». Пусть поначалу у тебя тупая боль в груди, отдающаяся раскатами отбушевавшей грозы, что внезапно, точно шквалистый ветер, переходит в острую, ломающую сухие стволы деревьев с обнажившимся дуплом, изъеденным жучком-дровосеком, вырывающую их из размякшей почвы с корнем и играючи бросающую их на землю, словно отгоревшую листву. Спустя время ты однажды понимаешь, будто проснувшись на пляже в солнечный день и недоумевая, как провалился в столь глубокий, хоть и недолгий сон, что, если бы не несчастье, то и счастлив бы ты сейчас не был…

Если права пословица, а пословицы должны быть правы, то тогда, что она должна в своей жизни ещё ждать? Её жизнь подходит к бессмысленному концу и не оставит от себя даже остатков от разрушенной постройки. Как будто была стена, разделяющая жизнь на две половины: ту, где она жила одна, и ту, где перестала существовать как независимое целое и стала главной вращающейся шестерёнкой, а потом уже как-то незаметно для себя самой превратилась в вечно крутящийся моторчик. А теперь снова стала одна. Вечно крутящийся моторчик без шестерёнок. Никого не надо приводить в движение. Бессмысленное кручение, даже воздух не согревающее своим верчением. Как на месте Берлинской стены почти в одночасье выросли гигантские современные небоскрёбы, своей громадой заслоняющие не только руины от самой стены и стирающие из памяти людские трагедии, но и делающие небо с овчинку…

99

Лидия Андреевна с удивлением поняла, что больше у неё никого нет. Ей казалось раньше, что друзья понятие незыблемое, если они настоящие. Но молчал даже телефон. За полгода ей позвонили два человека. Один – дважды, другой – один раз…

Лучшая подруга, уехавшая в другой город, в коротеньком письме обещала позвонить и выражала своё сочувствие. Полгода спустя Лидия Андреевна получила от неё повторное послание. В нём подруга извиняющимся голосом оправдывалась, что она, по-видимому, неправильно записала Лидины телефоны. Да, действительно, и в домашнем, и в рабочем номере, была перепутана одна цифра. Но как раньше-то та до неё дозванивалась? Нет, Лидия Андреевна не осуждала подругу, у той была семья… Но почему-то она ясно видела, как подруга сверлит глазами свою только что поклеенную яркими цветастыми обоями стенку, боясь встретиться с Лидией Андреевной близорукими глазами…

Лидия Андреевна написала письмо ещё одному их с Андреем сокурснику, который тоже был влюблён в неё когда-то, близко дружил с Андреем и бывал у них и дома, и на даче. И опять ответа она не получила, хотя так ждала его. Ведь у них были общие воспоминания, а в её жизни таких людей почти не осталось. Она знала, что адрес правильный, и не могла понять, как так можно запросто своевольным росчерком недрогнувшей руки перечеркнуть всё то хорошее, что было в их молодости? Да, её жизнь покатилась где-то за флёром нависших и беспросветных туч к закату… Об этом можно было догадываться по сгущению сумерек, от которых уже хотелось прищуриться, чтобы пояснее разглядеть очертания предметов. Но ведь и сокурсник был не молод, он был даже старше её, так как до учёбы в институте успел оттрубить в армии и поступил в университет, проработав где-то на машиностроительном заводе пять лет. Она знала, что у него ещё в молодости была язва желудка и сильная гипертония. И она не собиралась ничегошеньки менять в своей жизни… Она уже всех похоронила. Хватит. Больше никого терять она не собирается. Но ей так одиноко, будто в узком пересохшем колодце, куда она случайно соскользнула, пытаясь дотянуться до воды, которая ей померещилась на дне… Ей стало бы легче, получи она письмо от этого человека, так как он знал и любил её любимых, и ей казалось, что можно запросто толкнуть, как в молодости, дверь в его жизнь, сесть в кресло и всё-всё рассказать о том, что наболело, токает и нарывает, разрывает грудь и не даёт дышать, так как отсутствует чувство выдоха… Просто войти – и продолжить незавершённый двадцать лет тому назад разговор… Сначала она вообще решила, что он болен, живёт на даче или находится в отъезде и поэтому почту не просматривает. Но чем больше дней проходило (они сначала измерялись неделями, потом уже месяцами), понимала, что в их прошлое просто не хотят возвращаться. Всплывшие на поверхность воспоминания подогнали веслом к лодке, пока никто из близких этого не увидел, нагнулись над водой и даже подержали в ладонях, чувствуя их тяжесть и немного боясь, что они выскользнут. Пугаясь не того, что ускользнут, а именно выскользнут – и придётся снова подгонять их к лодке тяжёлым веслом, вытащив его из уключин, и грозя потерять равновесие в ветреную осеннюю погоду. А подгонять их было нужно, чтобы быстренько привязать камушек потяжелее и пустить плыть обратно. Она словно тянула и тянула из озера подсознания свои воспоминания и не могла вытащить до конца, будто тяжёлые сверкающие сети, набитые живой запутавшейся в них рыбой…

Она всё время ловила себя на мысли, что собирается прийти домой и рассказать о том, что у неё опять произошло на работе, кто и что сказал, и что она об этом думает. Она, конечно, тут же спохватывалась, что рассказать теперь свой день совсем некому, никто её не услышит и не поймёт… Но на другой день это её желание «всё рассказать» выныривало снова.

Она почти перестала готовить. Только раз в неделю, в воскресенье. Варила себе гречку или рис на всю неделю, брала кашу на работу, дома же вечерами не ела теперь, а, придя с работы, просто ложилась на диван, вытянув и положив на маленькую подушечку отёкшие за день ноги, с сизыми ручейками вздувшихся вен. Она лежала и тупо смотрела в потолок. Иногда ей казалось, что все её последние годы – какой-то дурной сон. Стоит только тряхнуть головой – и проснёшься, увидишь на соседней кровати Андрея, с присвистом похрапывающего так, что хотелось с силой пнуть его ногой. Иногда Лидия Андреевна даже проваливалась в рваный сон, но вскоре всплывала из небытия в его прореху, будто оказывалась на поверхности проруби. Появление на поверхности всегда сопровождалось одной и той же мыслью, что это – не сон. Состояние это было как застоявшаяся в озере вода в безветренную погоду. Вода и не прибывала, и не уходила в грунт: подводные ключи постоянно пополняли уходящую в почву воду.

100

И снова, и снова Лидия Андреевна тянула из тёмного озера свои воспоминания, чувствуя, что ветхая сеть опять зацепилась за корягу, разорвалась, и она что-то не сможет уже вытащить на незамутнённую поверхность никогда.