Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

Солнце ушло за холмы, когда они вернулись к Пушкину.

– Только на танцах на анарской турбазе я жалел, что не знаю русский…

– Читай…

– Но с Зосей я что-то говорю…

– Кто такая Зося?

– Со мной в автобусе живет…

Пчела, может, из того же улья, что и убитая Ясоном Ясоновичем, села на пышную ляжку третьего заместителя. Ее постигла та же участь.

– Читай!

Тарзан читал:

В глуши, во мраке заточеньяТянулись тихо дни моиБез божества, без вдохновенья,Без слез, без жизни, без любви…

В Маффет ежедневно стала приезжать “Волга”. Шофер курил “Казбек” со сторожем. Тереза в можжевельнике грызла землю. Тарзан учил стихи Пушкина.

Деревенский милиционер Муртаз Хомерики, обладатель стеклянного глаза, предупредил Тарзана: деревне не нравится, что на утеху “высокопоставленных жоп”, как выразился Муртаз, Тарзан должен кривляться, читать стихи, стоя на памятнике Сталину.

Тарзан не внял предупреждению. Тереза повезла его в ателье индивидуального пошива. Портной Меликян не знал, как шьется камзол и прочие атрибуты одежды начала девятнадцатого века. Но раз партия велит, Меликян снял с Тарзана мерки и обещал через неделю сшить что-то похожее на пушкинские наряды.

В тот день, когда Тарзан примерял камзол, на перевал Семь Колоколов приехал газик. Два работника райкома посадили туристку Зосю в облепленный грязью вездеход и увезли куда-то, откуда она не вернулась. Тарзан нашел на примусе записку: “Уехала в Арзамас. Буду скучать. Целую. Зося”.

Тарзан разжег примус, стал варить сосиски, купленные в буфете райкома. Засмеялся, вспомнив, как сегодня, свернув с шоссе, они с Терезой поехали короткой проселочной дорогой. Неожиданно Тереза остановила машину, велела шоферу выйти погулять, собрать ежевику, и… Тарзан засмеялся сладким видениям.

Тарзану нравилось ездить на черной райкомовской “Волге”. Ему нравилось бывать в кабинете Тугуши, показывать Ясону Ясоновичу сшитые портным Меликяном наряды. Ему нравилось на виду всего города взбираться на мраморный постамент и репетировать свой номер. Ему нравилось, что заместитель Тугуши давала ему курить египетские сигареты.

Ночами в холодном автобусе он шептал сонным овцам:

Во тьме твои глаза блистают предо мною,Мне улыбаются, и звуки слышу я:Мой друг, мой нежный друг… люблю… твоя… твоя!

Приближался день приезда пушкинистов. Анарский райком партии гудел, как встревоженный улей. Надо было организовать застолье на восемьдесят человек. Отряд поваров закалывал баранов, индюков, речка Храмка взрывалась динамитами, серебряные форели падали в плетеные корзины. В лесу был застрелен кабан – Василий Павлович Мжаванадзе, святой отец всех грузинских коммунистов, любил кабаньи шашлыки…

– Что с тобой, Векуа?

– Замоталась, Ясон Ясонович.

Бледная, с бинтами на длинных ногах, с исхудалым задом, который совсем недавно пышно распирал ее платье, Тереза все эти два месяца пропадала в Маффете, обучая долдона-пастуха стихам Пушкина.

– Запри дверь, Тереза…

Тереза заперла дверь кабинета секретаря райкома, села на дубовый стол, через две минуты слезла с него. Открыла задвижку. Тугуши зашел в личный туалет.

Наступил тот день… С утра лил дождь. Гостей ожидали к обеду. Кортеж машин, выехавший вчера из Тбилиси, где завершилась официальная часть всемирного форума “Пушкин на Кавказе”, должен был остановиться во Мцхетах, далее в Пасанаури, там ночной банкет, утром короткий заезд на родину Важи Пшавелы. Дождь и пшавский завтрак, который мог затянуться, заполняли тревогой душу Тугуши.

В полдень из-под темных туч сверкали молнии, грохотал гром. Тарзан стоял на мраморном кубе, накрытый листом целлофана. Он нервничал, повторял, повторял: “Стою над снегами у края стремнины”. Он смотрел на мокрых пионеров с букетами роз, на оркестр духовых инструментов, на Терезу, шептал ей с высоты куба: “Во тьме твои глаза блистают предо мною”.

…В соседнем Пасанаури пушкинисты, одуревшие от адских выпивок, с трудом несли свои животы к машинам, стоявшим в дубовой роще. Пьяный монгольский пушкинист неожиданно вскочил на местного коня и куда-то унесся вместе с ним. Ждали его час. Вернулся конь один, без монгольского пушкиниста. Нашли его еще через час спящим в поле с одной туфлей. Искали вторую туфлю – не нашли… Долго ждали, когда выйдет Василий Павлович Мжаванадзе. К бронированной машине его вела молодая жена. Святой отец грузинских коммунистов шептал:

– Когда я принимал Александра Дюма, Лаврентий Павлович Берия предупредил: с ним не состязайся в выпивке. Пьет, как верблюд.

Святой отец грузинских коммунистов, когда напивался, путал времена, эпохи – и Дюма, и Берию сажал за один стол воспоминаний.

Мжаванадзе огляделся по сторонам, увидел в машинах головы храпящих пушкинистов: японцев, финнов, англичан…

– Пить не умеете, фраера! Поехали!

Вдоль Арагви вытянулась вереница из черных машин. Спалось хорошо. Через час показалась Анара. Помощник Мжаванадзе повернул голову к заднему сиденью и услышал шепот: “Не останавливайся, проезжай, нет сил”. Чуть приоткрыв глаза, Мжаванадзе увидел памятник Пушкину. Памятник снял цилиндр. “Что за бред”, – подумал Мжаванадзе и упал в глубокий сон. Дождь барабанил по стеклам. Машины одна за другой проехали мимо Тарзана Кобаидзе. Играл духовой оркестр. Какая-то из машин остановилась, вышла молодая поэтесса, посмотрела на памятник.

– Это вы, Александр Сергеевич?

Чья-то рука затащила поэтессу в машину. Она, задыхаясь, говорила что-то бессвязное, ей одной понятное:

– Он ангел, а вы гад… Такие, как вы, задушили его! И он убит… и взят могилой!!!

Машины пушкинистов проехали. Тарзан не мог понять, что происходит: “А мои стихи?” Он спрыгнул на землю, погнался за пушкинистами, матерясь по-русски и по-грузински… Скатился по травяному склону и оказался впереди кортежа, выехавшего из-за поворота. Тарзан поднял камень. Польский пушкинист Матей Пивовский протер очки и близоруко вгляделся в мокрую фигуру на дороге. Изумился:

– Пушкин! Камни кидает!

…На перевале Семь Колоколов туман. Среди овец, пощипывающих хилую траву, лежал Тарзан Кобаидзе. Его зло высмеяла деревня.

Из тумана выплыла шаровая молния, но Тарзан не видел ее, он спал. Ему снился сон: по снежному полю едет карета. Останавливается. Из кареты выходит Александр Сергеевич Пушкин.

– Здравствуй, Тарзан!

– Здравствуйте, Александр Сергеевич! Куда так рано?

– Еду стреляться с Дантесом…

Скрипит снег под ногами поэта.

– Хотел познакомиться поближе, распить по бокалу, но, видимо, не удастся… опаздываю, жаль.

Во сне появляется Ясон Ясонович Тугуши. Он говорит поэту: