Сильнее времени (Фантастический роман с иллюстрациями) - Александр Казанцев

Но вместе с тем в нас много различий. Взять хотя бы передние, свободные от ходьбы конечности. Как поразило меня поначалу, что руки у людей кончаются пятью, а не тремя пальцами! Вероятно, в этом огромный стимул развития, большая ловкость, приспособленность к труду. В основу счета у людей положено число пальцев на руках. И несмотря на то что десять число неудобное, делится только на два и пять, эта система легла в основу их цивилизации. Насколько совершеннее наш счет! По три пальца на четырех конечностях — дюжина! Она делится на два, три, четыре… и на шесть. В древности у людей тоже были дюжины, они и поныне измеряют время дюжинами часов в половине суток. И в году — дюжина месяцев. Но это не наше влияние, ибо никогда разумные существа нашей планеты не посещали другие звездные миры.

Ничто так не огорчило меня, как неспособность сравняться с людьми в ходьбе. Ах, если бы они видели меня, преследующего, настигающего, побеждающего гнусного хара! Но здесь передвижение на моих слишком тонких ногах было для меня мукой. А люди ходили, увлеченно ходили. Им давно известно колесо, они умеют строить машины на колесах, еще недавно служившие им всюду для передвижения. Однако люди добровольно отказались от них в городах, между домами. Они еще пользуются механизмами для перевозки грузов или больных. Во всех остальных случаях — ходят!..

Они уверены, что отказ от привычных функций органов приводит к ослаблению мышц и хрупкости сосудов, к болезням и преждевременной старости. В прежнее далекое время желание физически не трудиться порождалось угнетением и несправедливостью общества. Ныне человек решил обратиться к ходьбе, которая поможет организму вернуть его нормальное состояние. Чтобы описать нынешнее отношение людей к ходьбе, я должен был бы написать гимн ходьбе или даже бегу. Нет мускула, части тела, органа, включая центральный мозг, которые не принимали бы участия в этом физическом действии человека.

Впервые я увидел земную девушку, о которой упомянул выше, когда она вместе со своим другом бежала по дорожке великолепного леса к берегу реки, откуда я любовался видом на древний город.

Бегущие бежали просто так — они никуда не спешили, они заряжались в беге силой, бодростью, весельем… Увидев меня, подошли ко мне и сели рядом со мной на скамейку. Мы начали говорить о моем восприятии мира (они сразу узнали меня и с помощью моего преобразователя речи рады были говорить со мной). Я спросил, что заставляет людей быть такими, чтобы их сообщество могло существовать: не требовать больше того, что каждому дано, отдавать все, что каждый может, думать о других больше, чем о себе.

— Почему заставляет? У нас нет принуждения, — сказал друг девушки.

— Казалось бы, только страх может заставить быть таким, как надо обществу. Но у вас страха нет?

— Страха нет. Есть совесть, — ответил молодой человек.

— Совесть? — Я заинтересовался и попросил объяснить, как применить ее к сообществу.

— Есть такая поговорка у людей — «не за страх, а за совесть»! — сказала девушка.

— Как же она создается, формируется, развивается? — допытывался я.

— Воспитание — это теперь главное, — пояснила девушка.

— Беда, когда прежде образование превалировало над воспитанием, — вставил юноша, которого звали Петей.

— Объясни, — попросил я.

— Образованный, но должным образом не воспитанный человек может и не обладать нужными для общества качествами.

— Я пытаюсь понять ваше общество. Не должно ли оно жить, развиваться, совершенствоваться, как саморегулирующийся организм?

— Не стихийно, нет! — ответил Петя. — В давние времена, когда еще был капитализм, находились люди, которые считали, что в обществе все саморегулируется.

— Что же было, по их мнению, регулятором?

— Страх! — воскликнула девушка, ее звали Виленоль.

— Как? Равновесие производства и потребления достигалось страхом? — Я вспомнил отношения между живыми и вечноживущими. Там был страх не стать протостарцем.

— Да, равновесия тогда никто не планировал, — ответил Петя. — Оно достигалось стихийно, в процессе конкуренции!

— Тот, кто производил больше, чем было нужно, — добавила Виленоль, — или делал это хуже конкурента, разорялся и погибал. На страхе и борьбе за личное существование держалось общество.

— Ты мудро говоришь, девушка, увлекающаяся прошлым. Но разве твой организм саморегулируется борьбой клеток между собой?

— Мой организм? — удивилась Виленоль. — Конечно, он саморегулируется без всякой межклеточной борьбы.

— Клетки запрограммированы на воссоздание нормального положения, — вставил Петя. — Сочтем это условно «совестью».

— Совестью организма?

— Да, — подхватила девушка. — Если мы порежем палец, то кровь бросится к месту пореза, чтобы залечить его, без всякого приказа головного мозга. Не так ли и у тебя?

— Да, так же. Центральное мозговое образование не может вмешиваться, влиять, участвовать во всех жизненных процессах тела.

— В переходный период на Земле — его называли строительством развитого социалистического общества — было нелегко, — вздохнула Виленоль. — Стараясь устранить страх, люди готовили ему на смену совесть. Для этого требовалось воспитание!

— Разве его не было прежде?

— Конечно, было! Но для каких целей? — Девушка говорила все увлеченнее. — Каждое предыдущее поколение воспитывало последующее. С самого раннего возраста детям внушали нормы поведения. Угнетатели искусно воспитывали будущих угнетателей. Им нельзя отказать в уменье. Они придумали правила чести и вежливости (для людей лишь своего круга!), а также философию потомственного превосходства. Угнетенных тоже воспитывали в выгодном для правящих духе. Помогала религия. Людей убеждали в существовании некой высшей силы, именуемой богом. Пугали этой силой, учили смирению, обещали бессмертие.

— Как? И у вас бессмертие? Как у наших вечноживущих?

— Нет, это наивная идея о боге.

— И теперь люди научились воспитывать?

— Видишь ли, Ан, — вступил Петя. — В современном обществе жизнь начинают не земные протостарцы с вековым опытом, а люди моего возраста. То, к чему может привести зрелая мудрость, должно входить в сознание человека, когда он еще крохотный ребенок. Ведь люди готовятся к жизни за тот же короткий срок, что и прежде. Поэтому надо совершенствовать методы воспитания. Если раньше внушали только с помощью слов, угроз и наказания, то теперь искусство воспитания — в передаче основ морали героическими примерами, традицией, наконец, внушением. Оно облегчено современной аппаратурой, делающей мозг ребенка особо восприимчивым к внушению. Внушают во время сна, а днем убеждают логикой и воздействуют на чувства. И ныне человек с детских лет не только правдив и вежлив со всеми. Он еще и отожествляет себя с совестью и никогда не может поступить против нее.

— Когда же человек считается подготовленным для жизни в обществе!

— Когда переступает порог зрелости! — воскликнула Виленоль. — Это предстоит сейчас мне. Я должна совершить подвиг зрелости!

— Что за деяние составит этот подвиг?

— Каждый выбирает себе то, что он способен совершить, но так, чтобы из этого стала ясной сущность человека: его характер, стремления, сила…

— К чему ты готовишься, девушка Земли?

— Сама не знаю, добрый Ан. Говорят, во все времена бывало так, что девушки не знали, чего они хотят и на что способны. Подвиг совершается в области, которой ты увлечен.

— Я понял, что тебя увлекает история твоей планеты?

— Моя мечта — сделать какое-нибудь историческое открытие. Мне бы хотелось стать археологом, участвовать в раскопках… Но больше всего меня интересует время Великих Свершений. Восстанавливать его героические картины доставляет мне величайшую радость.

— Вот как? — поразился я. — Ведь это было дикое, мрачное, невежественное время. Люди ненавидели, убивали себе подобных.

— Да, это было нелегкое время. Одни люди угнетали других. Большинство человечества жило во мраке бесправия. И тем значительнее то, что именно тогда нашлись герои, которые увидели во мгле времен наше время. И во имя этого будущего шли на борьбу, совершили Великую революцию.

— Великую Октябрьскую революцию, — поправил я.

Виленоль и Петя обрадовались.

— Тебе уже рассказали об этом на Земле! — воскликнула Виленоль.

— Мне сообщили, рассказали, поведали об этом еще много раньше — после трагического нашего Восстания Живых…

— Я знаю. Ты потерял в бою любимую жену.

— И вождя нашего восстания, дело которого я продолжу.

— Продолжишь? — вся вспыхнула от интереса и восхищения Виленоль.

— Разве вы могли бы достичь всего, чего достигли, если бы не продолжали дело своих героев? На Этане Ана вела нас за собой… и будет вести, пока я жив.