Хижина - William Young

Он шел по дороге, ведущей в центр круга, в центр всего Творения, человек, который был Богом, Бог, который был человеком. Свет и краски танцевали и сплетали ковер любви, по которому он ступал. Люди, плача, произносили слова обожания вслух, другие просто стояли, протянув к нему руки. Многие из тех, чьи краски были самими насыщенными и глубокими, пали ниц, спрятав лицо. Все, что обладало дыханием, пело песнь бесконечной любви и благодарения. Этой ночью вселенная была такой, какой должна была быть.

Иисус достиг середины круга и огляделся. Его взгляд остановился на Маке, и тот услышал, как Иисус шепчет ему в ухо:

— Я особенно тебя люблю.

Больше Мак вынести не мог, он повалился на землю, растворяясь в потоках радостных слез.

А затем он услышал, как Иисус произнес отчетливо и громко, но, боже, как же мягко и нежно:

— Придите!

И они пошли, сначала дети, затем взрослые, все по очереди, как бы ни сгорали от желания немедленно начать смеяться, болтать, обниматься и петь вместе с Иисусом. Время, кажется, совершенно замерло, пока длилось это небесное представление. А затем каждый по очереди уходил, и вот не осталось никого, кроме светящихся голубых стражей и животных. И даже среди них ходил Иисус, называя каждого по имени, пока все они, и их детеныши, не вернулись в свои заросли, или в гнезда, или на уютные пастбища.

Мак стоял без движения, силясь осознать увиденное, превосходящее все его способности к восприятию.

— Я и понятия не имел… — прошептал он, качая головой и вглядываясь вдаль. — Невероятно!

Сарайю рассмеялась в брызгах огней.

— Только представь, Макензи: что, если бы я коснулась не только твоих глаз, но и языка, и носа, и ушей?

На лугу остались только они. Дикий, тоскливый крик гагары эхом отразился от озерной глади, это словно послужило сигналом к завершению праздника, и все стражи одновременно растворились. Теперь слышались только хоры кузнечиков и лягушек, исполнявших свою собственную песнь восхищения у кромки воды и на окрестных лугах. Не произнося ни слова, все трое повернулись и двинулись обратно к хижине. Словно занавес опустился перед взором Мака, вернее, его зрение вернулось в свое нормальное состояние. Он ощущал это состояние как потерю, испытывал да же легкую грусть, пока Иисус не подошел и не взял его за руку, давая понять, что все идет ровно так, как было задумано.

Глава 16. Утро скорби

Бесконечный Бог может, отдавать всего Себя каждому из Своих детей. Он не разделяет Себя, чтобы каждый мог получить часть, но каждому Он отдает всего Себя в такой полноте, словно других не существует.

Маку показалось, будто он только-только провалился в глубокий сон без сновидений, когда почувствовал, что его трясет за плечо чья-то рука.

— Проснись, нам пора идти. — Голос был знакомый, но тихий, словно говорящий и сам только что проснулся.

— А? — простонал Мак. — Который час?

— Пора идти! — снова послышался шепот.

Мак выбрался из постели. Ворча и спотыкаясь, нашарил выключатель. Свет показался ослепительным после непроницаемой темноты, и прошла минута, прежде чем он смог приоткрыть один глаз и покоситься на раннего гостя.

Человек, стоявший перед ним, был немного похож на его отца, старше, морщинистее и выше Мака. У него были серебристые седые волосы, стянутые на затылке в хвост, такие же седые усы и бородка. На нем была клетчатая рубаха с закатанными рукавами, джинсы и походные ботинки, наряд дополняло снаряжение туриста, готового к долгой дороге.

— Папа? — спросил Мак.

— Да, сынок.

Мак покачал головой.

— Ты все еще со мной, правда?

— Всегда, — ответил он с теплой улыбкой, а затем ответил и на следующий вопрос, который Мак еще не успел задать. — Сегодня утром тебе нужен будет отец. Ну, давай, уже пора. Все, что тебе может понадобиться, лежит на стуле и столике в изножье твоей кровати. Буду ждать на кухне, перекусишь чем-нибудь, и пойдем.

Мак кивнул. Он не удосужился спросить, куда именно они идут. Если бы Папа хотел, чтобы он знал, он бы сказал. Он быстро натянул идеально подходящую по размеру одежду, похожую на ту, что была на Папе, и сунул ноги в ботинки. Освежившись в ванной комнате, он направился в кухню.

Иисус с Папой стояли у кухонного стола, куда более отдохнувшие, чем ощущал себя Мак. Он уже хотел заговорить, но тут из задней комнаты появилась Сарайю с большим пакетом, похожим на спальный мешок, туго перетянутый шнуром. Она передала сверток Маку, и он тотчас ощутил чудесную смесь запахов, исходящих от него. Это была смесь ароматических трав и цветов, которые, как ему показалось, он узнал. Он явственно ощутил запах корицы, мяты и каких-то фруктов.

— Это мой подарок, позже пригодится. Папа покажет тебе, как им пользоваться. — Она улыбнулась и обняла его. Только так он мог истолковать ее жест. Относительно ее действий сложно было утверждать что-либо наверняка.

— Это сам понесешь, — добавил Папа. — Здесь то, что вы с Сарайю собрали вчера.

— Мой подарок подождет вашего возвращения, — улыбнулся Иисус и тоже обнял Мака, только у него получилось обычное объятие.

Сарайю и Иисус ушли в комнату, и Мак остался наедине с Папой, который деловито взбивал пару яиц и поджаривал две полоски бекона.

— Папа, — позвал Мак, удивляясь тому, как легко ему теперь звать так Бога, — а ты не будешь завтракать?

— Ничто не должно становиться ритуалом, Макензи. Тебе еда необходима, мне — нет. — Он улыбнулся — И не торопись. У нас полно времени, а глотать слишком быстро вредно для пищеварения.

Мак ел медленно, наслаждаясь присутствием Папы.

Иисус заглянул в кухню, сообщил Папе, что все необходимые им инструменты сложены у двери. Папа поблагодарил Иисуса, а тот поцеловал его в губы и вышел через заднюю дверь.

Мак, помогая убирать со стола тарелки, спросил:

— Ты действительно его любишь, правда? Я имею в виду Иисуса.

— Я знаю, кого ты имеешь в виду, — ответил Папа, смеясь. Он перестал отмывать сковородку. — Всем сердцем! Полагаю, есть нечто совершенно особенное в единственном порожденном мною сыне. — Папа подмигнул Маку и продолжил: — Часть той уникальности, в которой я знаю его.

Они покончили с посудой, и Мак вышел вслед за Папой из дома. Над горными вершинами занималась заря, первые краски рассвета проявлялись на пепельно-сером фоне уходящей ночи. Мак взял подарок Сарайю и закинул за спину. Папа вручил ему небольшую кирку, которая стояла рядом с дверью, а сам надел на плечи рюкзак. Взял в одну руку лопату, в другую — палку и молча двинулся мимо сада и огорода вдоль правого берега озера.