Техник-ас - Панов Евгений Владимирович

Конец октября в этих местах, конечно, не то что гденибудь на Севере, но тоже не балует особым теплом, особенно если ты стоишь в строю, а очень даже свежий ветер пытается залезть тебе под куцую шинель.

Да уж. Как говорится, сходил за хлебушком. Это вам не двадцать первый век с его адвокатскими конторами в каждой подворотне и судебной тягомотиной, тянущейся по несколько лет. Тут пролетарский суд, суровый, но справедливый, работает быстро, а уж военный трибунал и подавно.

Таких горемык, как я, набралось общим числом пять душ: два лётчика и трое технарей. С нами сопровождающий от НКВД в звании лейтенанта. Ехали мы от Москвы до безымянного полустанка в волжской степи почти четверо суток. М-да, в своё время я от столицы до Волгограда на поезде доезжал в худшем случае за сутки, это если с остановками чуть ли не у каждого столба. Хорошо хоть ехали с некоторым комфортом.

Нашему сопровождающему, судя по всему, дали приказ доставить нас до определённого пункта, и крутись при этом как хочешь. Вот он и крутился. Договорился, пользуясь своими полномочиями, чтобы нас посадили в вагон, в котором на фронт везли тюки с сеном. С одной стороны, хорошо, что относительно мягко, а с другой – нельзя было пользоваться огнём в любом виде: то есть ни покурить, ни воду вскипятить. И если от запрета первого я, как некурящий, не страдал, то вот второе очень огорчило. Питаться всухомятку как-то не очень хотелось.

А ещё я сильно переживал за своих девчонок и мысленно ругал себя за свою несдержанность. Надеюсь, то, что произошло со мной, на них не отразится, да и ребята из эскадрильи не дадут им пропасть. Хуже всего было то, что я так и не успел оформить на Свету свой денежный аттестат. Правда, не знаю, остался бы он действительным в связи с моей судимостью и отправкой в штрафную эскадрилью.

Похоже, сено на фронте было не самым необходимым грузом, поэтому мы подолгу стояли на станциях и полустанках, пропуская идущие к фронту эшелоны с техникой и личным составом и встречные санитарные поезда. Несколько раз наш вагон перецепляли к другим составам, но на скорости передвижения это никак не отразилось.

Зато появилась возможность разжиться на станциях кипятком, а пару раз и полноценным горячим обедом. Наш сопровождающий не строил из себя крутого начальника, а брал одного из штрафников-техников и с ним отправлялся на поиски «чего бы пожевать». Сам он также питался вместе с нами. Единственное, он просил нас не выходить из вагона. Да и куда мы пойдём, если все наши сопроводительные документы находятся у него в планшете, с которым он ни на секунду не расстаётся? Нам без документов дорога лишь до ближайшего патруля, а после опознания как штрафников – до ближайшей стенки.

Ну а на остановках лейтенант выводил из вагона страждущих, чтобы они могли всласть покурить, а заодно освободить от содержимого дальнего предка биотуалетов будущего, именуемого здесь неблагозвучным словом «параша».

Пока ехали до места назначения, успели перезнакомиться друг с другом. Ха, все как один раздолбай на раздолбае. Один техник, находясь в карауле, решил от скуки развлечься стрельбой по воробьям и пальнул из винтовки по пролетающему мимо птаху. Птичке-то ничего, а вот находящийся далее на линии огня склад авиабомб взлетел на воздух. И хорошо ещё никто не пострадал, да и боеприпасов на складе было немного, но для трибунала этого вполне хватило. От расстрела спасло лишь то, что спец он был, что называется, от бога и мог буквально оживить любой мотор.

Ещё один техник поленился профильтровать моторное масло, и в итоге у бомбардировщика вскоре после взлёта заклинило один из двигателей. Боевое задание было сорвано, а дальше трибунал и наша тёплая компания.

Третьим оказался оружейник, который позабыл заправить снарядную ленту в авиапушку. Я могу только представить, какими словами крыл его лётчик, оказавшийся в самой гуще воздушного боя на практически безоружном истребителе. Как рассказывал сам виновник, сразу после приземления пилот выскочил из кабины и полчаса гонялся за ним по взлётному полю, паля из пистолета. Повезло, что мимо.

Мой коллега оказался лётчиком-штурмовиком. Капитан Котик. Фамилия у него такая. Отмечали чей-то день рождения, а тут команда на вылет. Ну, он, в дупель пьяный, мало того что на взлёт решил идти поперёк полосы, так ещё и въехал шасси своего «ильюшина» в канаву. В итоге шасси и винт в щепки, штурмовик выбыл из строя, а любителя застолий взяли под белы рученьки и отправили в штрафники.

Представился и я. Услышав мою фамилию, все на мгновение застыли, а Котик, подобрав упавшую челюсть, лишь смог произнести:

– Да ну нах…

Как я уже говорил, благодаря пропаганде, обо мне знали, наверное, все в Советском Союзе и очень многие в Англии и Америке. Рассказал без утайки, за что сюда попал. Проняло, по-моему, даже лейтенанта госбезопасности.

Как бы там ни было, но наша железнодорожно-фуражная эпопея закончилась. Высадились мы на одиноком полустанке и отправились к покосившейся будке в поисках попутного транспорта. Потом ещё больше часа тряслись в кузове полуторки, и вот наконец-то прибыли к месту то ли службы, то ли отбывания наказания.

Сопровождающий лейтенант сдал нас на руки в местный особый отдел, молча кивком попрощался с нами и отправился в обратный путь. По-моему, он нам даже завидовал. Мы будем бить врага, а ему предстояла дорога обратно в тыл. Ну да служба у него такая. Кто знает, может, и на его долю хватит военного лихолетья.

И вот мы стоим в нашем маленьком строю и слушаем, что нам вещает представитель особого отдела 8-й воздушной армии Сталинградского фронта капитан госбезопасности Голец.

– Вы все здесь потому, что совершили либо тяжкий проступок, либо преступление. – (В мой огород камень.) – Но Родина дала вам шанс искупить свою вину и вернуться в строй с честным именем. Для этого от вас требуется беспрекословное подчинение приказам командиров и качественное выполнение поставленных боевых задач. Запомните раз и навсегда: здесь нет такого понятия, как невозможность выполнить задачу. Отказ от выполнения боевого задания – расстрел! Невыполнение по какой-либо причине боевого задания – расстрел!

Теперь что касается техников. Отказ техники по вашей вине, если он не привёл к каким-либо последствиям, наказывается пятью вылетами в качестве бортстрелка. В среднем стрелок живёт у нас три вылета. Так что думайте. Если отказ техники приведёт к более серьёзным последствиям, то либо расстрел, либо отправка на десять лет в лагерь.

Любые пререкания с командирами из числа постоянного состава[80] наказываются кабиной стрелка на пять вылетов. Это касается всех, включая пилотов. Забудьте, кем вы были раньше. Здесь и сейчас вы рядовые штрафной эскадрильи. Здесь для вас нет товарищей. Обращаться к командирам из постоянного состава либо «гражданин начальник», либо «гражданин» и далее по званию. И помните: я слежу за каждым вашим шагом, за каждым словом.

Затем к нам вышел наш непосредственный командир. А я стоял и, не отводя взгляда, смотрел на него. Командиром штрафной эскадрильи был не кто иной, как капитан Мартынов. Тот самый Сашка, которого я прикрывал в небе в сорок первом году, когда только-только осознал себя в этом времени. Сейчас он слегка прихрамывал на левую ногу.

Он меня тоже узнал и лишь слегка прикрыл глаза, как бы говоря: мол, всё потом.

– Ну, здорово, чертяка! – Мартынов крепко обнял меня. – Жив, бродяга! А я тут гадаю, ты это или не ты. В документах смотрю – твои фамилия и имя. Я же думал, это тёзка твой, а потом вышел и поначалу даже глазам не поверил. Ты как здесь оказался?

От такого напора я вначале даже опешил. Не успел ответить, как Мартынов обернулся к находившемся здесь же в блиндаже командирам:

– Вот, товарищи, знакомьтесь. Майор Копьёв, дважды Герой Советского Союза, больше сотни сбитых.

– Бывший майор, – бросил без всякой эмоции находящийся здесь же особист. Просто констатировал факт.