Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов

любил отец, а другой ходил в любимчиках у матери. Подозревал отец, что вовсе не его ты сын, поэтому и не любил тебя, а для матери ты был бельмом в глазу и вечным напоминанием об ее ошибках. Родительское богатство тебе так и не досталось. И еще… у тебя никогда не будет сына.

От услышанного зрачки главного пожелтели и пропали за помутневшими белками глаз.

– Замолчи! – завопил он.

– Говорил ты про ворота и двери, скрытые от глаз, ведущие в подземные миры, что вам так желанны. Так вот, вижу я, что из вас никто тех врат не знал. Один лишь есть посвященный, и здесь он рядом. Выбираю я его! – Илея обернулась и показала рукой на тяжелую дверь. – Того, что на цепи в стене томится. Он ближе всех был к тайным тем мирам и охранял врата, держа их за печатью. Он из народа вашего, ведь так? И род его был честен и богат. Для вас он враг непримиримый. Но достойнее его здесь нет. Он добр, вы хитры, он верен, вы коварны, он защитник, вы разбойники, он служитель, а вы мятежники. Его я выбираю в мужья свои! Слышишь! Или отказывается верховный тоуркун от слов своих, что выбор за мною остается?

– Да верно ли поняли тебя мы, что говоришь ты нам сейчас о Хорзе? О том, что на цепи сидит там… – Первый тоуркун, словно не веря словам Илеи, вопросительно ткнул пальцем в воздух, указывая в сторону двери.

– Хорз… Теперь я знаю его имя. Да, пусть будет Хорз.

– Так ты говоришь, достоин только он тебя… – Первый тоуркун с презрением взглянул на девушку. – А знаешь, что на цепи сидит уже он год? И потерял тот хранитель и защитник облик человеческий, а может быть, и разум… Видели ли твои глаза его? То зверь, лишенный пищи. От голода он в плоть твою, возможно, вцепится зубами и будет рвать ее не хуже тех собак, что названого брата твоего уволокли. Помощи ему здесь неоткуда ждать. Весь род его давно под корень истребили, на земле осталась лишь одна сухая ветка – Хорз. Но и ее сломаем и в костер без сожаления бросим. – Первый тоуркун еще раз заглянул в лицо Илеи, ища на нем смятение и страх, но не было их. Тогда он вернулся к остальным и произнес:– Ты усомнилась в моем твердом слове? Ну что же… Пусть идет все так, как ты решила. Теперь моей вины перед твоим народом нет, и перед отцом твоим нет тоже. Сама судьбу свою решила. Сама и мужа ты себе нашла. – Он говорил, повернувшись к девушке спиной, а затем резко развернулся и крикнул: – Казним его мы, знай! Вдовой станешь прежде, чем солнце завтра появится над горизонтом. Меня отвергла?! – неистовствовал первый тоуркун. – Да что ты возомнила о себе, чужестранка? Глупая, решила нас перехитрить? – сказал он зловеще. – Живьем поджарим мы его, а после разыграем тебя в кости. И взвоешь ты, и приведешь нас к звездному младенцу. Но только не царицей, а рабой.

На пыльный пол дорожкой, ведущей от кораблика до места заточения Хорза, легли одежды волтнов и тумгеров. Выложив тропу из тряпок, ее облили чем-то черным и принесли тяжелую бочку, набитую камнями. С двух сторон у бочки имелся кривой рычаг.

– Музыку! Свадьбу будем играть! – заорал главный тоуркун.

Бочку едва смогли поднять на руки, а затем два тоуркуна стали медленно вращать рычаг. Раздался жуткий скрежет, и как-то постепенно невыносимые уху звуки преобразовались в ритм. Он глухо забил по стенам. Схватив багры, тоуркуны начали дубасить ими в такт, высекая искры из железных выступов корабля. От вибрирующего шума, распирающего весь зал, Сенаке стало совсем худо. Чтобы хоть как-то избавить себя от этого, ему пришлось сдавить голову руками, закрыв уши, он упал.

А в это время Илею шутовски подвели и поставили на дорожку.

– Ступай же, иди! Твой суженый ждет тебя. – Издевательски кланяясь, тоуркуны указывали ей на брошенные под ноги тряпки.

– Иди… Иди… Иди… – шептали и подталкивали Илею со всех сторон.

Сзади вспыхнул огонь, то тоуркуны подожгли дорожку из одежд, и пламя медленно стало пожирать брошенные под ноги тряпки. Оно угасало, как только первые оранжевые языки пламени подбирались к босым ногам Илеи. Несколько самых усердных тоуркунов, упав на четвереньки, очень старались раздувать его вновь, но тряпки лишь исправно тлели, но и только. Подгоняемая воплями тоуркунов, девушка пошла вперед.

– Дорогу невесте! – заорал кто-то впереди.

Зал наполнился едкой гарью. Люди закашляли. Процессия ушла, оставив после себя черную дорожку.

Косматый, истощенный, но не сломленный, он провел почти год замурованным в этой стене. Хорз сидел тихо, и лишь изредка железная цепь, прикованная к его ноге, издавала характерный металлический стук, и его мучители знали, что сотник жив.

Илея подошла ближе к стене, за которой томился узник, и, не поднимая головы, спросила:

– Берешь ли ты меня в жены, Хорз?

Стук железной цепи медленно приблизился и замолк где-то совсем рядом за стеной. В ожидании ответа воцарилась тишина.

– Беру, – последовал ответ из темноты.

– Он берет ее! – заорали рядом.

Стену разобрали, Илею взяв под локоть, завели вовнутрь и поставили рядом с человеком, напоминающим тень.

– Счастья тебе, чужестранка! – раздалось снаружи.

И тут же за спиной Илеи стали возводить стену.

Сенака снова припал к щели, Илеи не было внизу. Тоуркуны веселились там: пили, ели, а потом образовали большой круг и, взявшись за плечи друг друга, стали раскачиваться и что-то громко бубнить, чего рыбак вначале разобрать не мог. Но вот до его слуха дошли слова: «Откроются врата», а потом он разобрал «дева» и «дитя», и смысл этого «мычания» стал ему понятен. А вот уж к этому всему подключилась та скрежещущая бочка. Сенака упустил момент, когда в зале появились две огромные пещерные собаки. Тоуркуны, словно очнувшись от пьяной дремы, шарахнулись к дверям, но та оказалась закрытой изнутри, тогда некоторые из них попытались схватить багры, но псы, опередив их, обошли гуляк с двух сторон, тем самым отрезав путь к их цели. Собаки ходили кругом, не сводя своих хищных глаз с тех, кто сбился в кучу в центре зала, и время от времени оскаливали морды, показывая людям желтые, как оголившаяся кость, клыки. Один из тоуркунов, маленький и юркий, улучив момент, бросился к баграм, но зверь оказался быстрее. Раздался истошный вопль, и растерзанное тощее тело было отброшено в сторону. Собака довольно вернулась на место, и жуткая игра