Сашенька - Саймон Монтефиоре

Исчез, нет его больше среди живых. Половина друзей отца исчезла. Сначала их книги высмеивали в газетах, потом их арестовывали, квартиры обыскивали и опечатывали. Потом, когда она вновь встречала своих друзей, они едва здоровались. На них лежала печать смерти. Потом и их арестовывали, они тоже исчезали. Но Гидеон перешагивал через трупы, Мушь видела, что он мастер выживать в любых ситуациях. Он поступал так, как должно, хотя его происхождение вызывало крайнее неодобрение. Он был жив лишь потому, что, как поговаривали, его произведения нравились самому товарищу Сталину, а также благодаря его связям с европейской интеллигенцией.

Сейчас, стоя на летнем ветру, Мушь наблюдала, как машина, угрожающе взвизгнув тормозами, понеслась вверх по холму на Лубянку. Когда отца увозили, Мушь видела, как он обернулся и послал ей воздушный поцелуй через заднее стекло.

Мушь поспешила к таксофону и позвонила своей двоюродной сестре.

— Сашенька? Папа неожиданно заболел. — Она знала, что ее сразу поймут.

— В какой он больнице?

— В той, что на вершине холма.

На улице Грановского Сашенька играла с детьми. Няня Каролина готовила им гренки с персиковым вареньем, чай и одновременно жарила телячью печенку на ужин.

Ваня к семи должен был прийти домой, но он запаздывал, а Сатинов со своей беременной женой Тамарой уже приехал на обед.

— В чем дело? — спросил Сатинов, увидев озабоченное лицо хозяйки.

— Ираклий, пошли вниз, я покажу тебе нашу новую машину. Сашенька знала, что Сатинов ее прекрасно понял. Оставив похожую на куколку Тамару играть с детьми, они на лифте спустились во двор, где целый парк самых ослепительных лимузинов находился под неусыпным надзором вахтера и охранника из НКВД.

Улица Грановского сейчас стала резиденцией высшего руководства, так что на ней соорудили деревянную караулку. Серело, от раскаленного асфальта поднимался горячий воздух. На мягких стульях полукругом сидело несколько пожилых мужчин и женщин — старики в мягких фетровых шляпах, белых жилетках и шортах, не скрывавших морщинистых старых животов и седых волос на груди, с лицами, покрытыми старческими пигментными пятнами; полные женщины с широкими бедрами в дешевых босоножках и сарафанах, в широкополых шляпах, со сгоревшей на солнце кожей.

Мужчины читали газеты или играли в шахматы, женщины беседовали, смеялись, шептались и снова болтали.

Во дворе в окружении женщин сидела Марфа, шумная Сашенькина свекровь, энергичная моржиха в соломенной шляпе.

— Глядите, это моя невестка, — выкрикнула она хриплым голосом. — Сашенька, я рассказываю о первомайском празднике, о том, кто приезжал на дачу.

А они не верят…

Ее свекор, Николай Палицын, пожилой крестьянин, гордо кивнул на Сашеньку.

— Она говорила с самим! — сказал Николай, воздев глаза к небу.

— Сталиным!

— И сам не преминул отметить, как он доволен Ваней! — добавила Ванина мать.

Сашенька попыталась улыбнуться, но Ванины родители представляли собой источник опасности. Это был двор элитного дома: тут сидели родители вождей партии, и любое опрометчивое слово могло оказаться роковым.

— Здравствуйте, товарищ Сатинов, — поздоровались старики Палицыны.

Сатинов приветливо помахал рукой, красивый и подтянутый в своей форме.

— Я хотела показать Ираклию нашу новую машину, — сказала Сашенька, потом прошептала: — Разве можно им доверять? Как принудить их молчать?

— Не волнуйся. Ваня заставит их держать язык за зубами. Теперь расскажи, что произошло?

— Звонила Мушь. Гидеона арестовали. Я думала, все закончилось, за исключением особых случаев. Я думала…

— В основном закончилось, но такова наша система.

Конца этому никогда не будет. Таким образом мы хотим обезопасить СССР, ведь мы живем в очень сложные времена. Сашенька, может, не стоит волноваться? Гидеон сам всегда был себе закон.

Может, он напился, глупо пошутил или пощупал жену Молотова, зануду. Помни: ничего не делай, ничего не говори. Во двор въехал «бьюик», водитель открыл дверь.

— Ваня приехал.

Сашенька совсем не удивилась, что ее муж выглядит изможденным, небритым и усталым, — принимая во внимание, сколько он работает и какое у него напряжение.

— Что случилось? — спросил он, даже не поцеловав Сашеньку и не поздоровавшись с Сатиновым.

— Я пойду наверх, поиграю с детьми, — сказал Сатинов.

— Ты знал, что Гидеона арестовали? — спросила Сашенька мужа, вновь для отвода глаз делая вид, что показывает ему машину.

Ваня взял ее нежную ручку в свои большие ладони.

— Успокойся! Сейчас начальство мною довольно.

Подробностей я не знаю, но при мне упомянули о его аресте. Я лишь ответил: «Пусть наши товарищи его проверят». Поняла? Обещаю, нас это никак не заденет.

Сашенька посмотрела в Ванино пролетарское лицо, на его лоб, измятую форму. Сашенька вздохнула с облегчением: они в безопасности. Гидеон — это особый случай, писатель европейского масштаба, который знаком с иностранцами, который посещал парижские бордели, давал интервью английским газетам. В очередной раз она была благодарна мужу за то, что они за ним как за каменной стеной. Потом в памяти всплыло саркастическое замечание Бени о его «нелегкой» работе, а после воспоминание о чувственном прикосновении губ любовника сегодняшним утром затмило все вокруг. Волна неловкости пробежала по ее спине.

Наверху Снегурочка и Карло гонялись за Сатиновым по дому. Когда Сашенька вошла в квартиру, дети как раз поймали Сатинова и стали его щекотать.

— Скажи, дядя Ираклий, — спросила Снегурочка, сидя верхом на своем любимце, — где живут подушки?

— Конечно, в Подушколандии. — Сатинов помогал Снегурочке создавать ее иллюзорный мир. — Есть лесные подушки, небесные подушки и морские подушки.

— Ираклий, ты такой выдумщик, — сказала Сашенька. — Ты станешь прекрасным отцом своим детям!

— Я люблю этих детей, — ответил Сатинов, сдавшись на милость «охотников» и позволив Карло стянуть с себя сапоги.

Вошла Каролина и пригласила всех к столу.

Когда машина миновала Красную площадь и площадь Революции и въехала в боковые ворота тюрьмы на Лубянке, Гидеон от страха онемел.

Он собирался с духом, но разум продолжал напряженно работать. Он, мучимый угрызениями совести, подумал о брате, которого не видел более десяти лет и которому даже не звонил с 1935 года.

Разумеется, Самуил сам понимает, как опасно для них обоих поддерживать связь. Но где он сейчас?

Ему вспомнился брат, раскачивающийся в своем кресле в особняке на Большой Морской, в кабинете, где было полно безделушек, модных во времена короля Эдуарда VII. Неужели он действительно умер?

Неосознанно Гидеон склонил голову и прошептал молитву по умершему брату, сам удивившись, что еще помнит слова кадиша — старой еврейской молитвы по усопшим… Когда находишься от смерти на волосок, вспоминаешь детство, семью. Гидеон внезапно осознал, что больше всех на свете любит свою дочь Мушь.

«Поймет ли Мушь меня, вспомнит ли, когда я получу девять граммов свинца в затылок?» Боль в груди становилась невыносимой. Он чуть не рыдал от страха.

— Приехали! — улыбнулся молодой человек Гидеону. Он обращался с ним не как с арестованным.

Наоборот, чекист в форме открыл дверцу и помог ему выйти из машины. «Что ж, я знаменитый писатель, — подумал Гидеон, немного приходя в себя. — Ничто так не бодрит, как слава».

Он заметил, что здесь припарковано много «бьюиков» и ЗИСов. Это вовсе не напоминало двор, куда доставляют новых арестованных.

Гидеона провели сквозь двойные деревянные двери в отделанный мрамором вестибюль, потом в обшитый деревом коридор с синей ковровой дорожкой. Здесь сновали сотрудники НКВД в форме и секретарши. Все напоминало обычное госучреждение.

Гидеон вздохнул с облегчением, но продолжал размышлять над тем, что все это означает. Что он писал в последнее время? Что говорил? Что происходит в Европе? Какое он имеет к этому отношение?

Он еврей, и только что сняли Литвинова, наркома иностранных дел, тоже еврея.

Неужели евреи попали в немилость? Неужели СССР сближается с Гитлером?

Гидеон не был лично знаком со Сталиным и не искал этого знакомства, но он инстинктивно понимал эксцентричность генсека. Сталин всегда ценил в людях прямоту. Он считал, что лучше иметь дело с явными врагами и отпетыми мерзавцами, чем с фальшивыми друзьями и неискренними большевиками. Сталин любил порочных людей. Он наблюдал за Гидеоном издалека и расценивал последнего как купающегося в шампанском гедониста, беспартийного гражданина СССР, бывшего меньшевика и брата бывшего капиталиста-эксплуататора.

«Если я умру, вдосталь ли я насладился женщинами? — внезапно подумал Гидеон. — Женщин никогда не бывает много!»