СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ - Юрий Рожицын

   Рысцой сбегал на кухню, стужа подгоняла, напился, прихватил с Женевьевиной постели волглую от сырости перину и вернулся. Угрелся у широкой Сережкиной спины, а уснуть не смог. Позавидовал соседям, похрапывающим без зазрения совести, пожалел, что не курит. Сигарета помогает время скоротать. Пока пачку достанешь, сигарету из нее выковырнешь, разомнешь, прикуришь — сколько минут пройдет! И мыслями к оранжевому огоньку прилипнешь, всякая чепуховина в голову не полезет. Составить разве Сережке компанию? Нет, не стоит овчинка выделки... Без курева Груздев бешеным делается, рычит, как тигра лютая. Вся надежда, что из Германии вскоре выберутся. К американцам или англичанам попадут, о куреве не будет заботы, а там и до русской махорки рукой подать.

   Гладко бывает на бумаге да в розовых мечтах. Эрих сомневается, удастся ли втроем дотянуть до второго фронта на речной барже. До войны местные жители запросто в Голландию на велосипедах ездили. Теперь туда наскоком не попадешь, а зима на носу. Немцы держат каналы и дороги под неусыпным досмотром фельджандармерии и фольксштурмистов. А в самой Голландии в обороне стоят танковые дивизии СС и парашютисты. Этих на кривой кобыле не объедешь, охулки на руку они не положат. И не спрячешься там по необходимости. Равнина, ветряные мельницы, деревеньки, вода сплошная, и кругом ни деревца. А выше по Рейну, на границе с Францией железобетонная «линия Зигфрида»...

 — Чё бормочешь, спать не даешь? — хриплым голосом спросил Сергей, высвобождая руку из-под головы Женевьевы. — Отекла, как деревянная стала, ничего не чувствую.

 — Зато тепло, приятно и мухи не кусают.

 — Я чё, силком ее сюда приволок? — взбеленился Груздев.

 — Шуток, чалдон, не понимаешь, — выбрался Костя из-под перины. — Ого, морозец!

 — Кисло придется, этак и задубеем.

 — Мальчики, что вы меня покинули?

 — Поднимайся, Женька, ночь длинная, еще выдрыхнешься.  Холод допекал. На месте подолгу не засиживались, сновали из комнаты в комнату, боролись на ковре...

 — Пойдем, чалдон, воздухом подышим, — предложил Сергей.

   В глубоком темно-синем небе пульсировали лохматые звезды, словно их сжимала невидимая рука. Узкая горбушка месяца тусклым серебром заливала грязно-серое покрывало, прикрывшее покалеченную землю. Где-то глухо погромыхивало, перекликнулись паровозные гудки, ржаво скрипнули трамвайные тормоза, будто серпом по нервам полоснули. На угольно-черном горизонте багровыми всплесками запылало зарево, кровавые полосы пролегли по снегу.

 — Зарница? — удивился Сергей. — Дак зима, а зарницы  по весне играют.

   И Костя не понял, откуда появились огненные всполохи. Пожары дождем и снегом прибило, что же там горит? Припомнился какой-то довоенный фильм.

 — Из мартенов сталь выпускают, — сообщил он другу.

 — Ты скажи! Бомбят союзники, бомбят, а фрицам байдужи...

 — На жилье бомбы сбрасывают, а промышленность сохраняют. Видел, от городов одни головешки остались, а заводы целехонькие стоят.

 — Чертовы буржуи! Все выгадывают,  в одно место залезут, а из другого выглядывают!

   Лисовский уловил далекий слитный гул моторов,  вслушался,  насторожился:

 — Легки на помине! Прояснило, они и поднялись.

 — Как бы нам за компанию  с фрицами парочка  бомб  не обломилась.

   По небу испуганно заметались лучи прожекторов, на куски кромсая темно-синий свод, заполошно завыли сирены, а звук моторов ширился и нарастал.  Светляками расцветали в вышине разрывы зенитных снарядов.

 — Летают сотнями, а толку как от козла молока! — зло сплюнул! Сергей. —Дристуны несчастные!

   Зонтами распустились осветительные бомбы и, покачиваясь, медленно опускались с огромной высоты, роняя белые капли. К невидимым парашютам протянулись огненные трассы, букетами раскрылись разрывы. Несколько воздушных фонарей сорвались с невидимых нитей и метеорами заскользили к земле. Моторы рычали уже где-то над головами, и парни успокоились: опасность прямого попадания им не угрожала.

   Женевьева выбежала, когда от сильных взрывов ходуном заходила  земля, посыпались кирпичи с уцелевших стен. Выскочила и остановилась как вкопанная, увидев залитый ядовито-зеленоватым светом город-развалину, зигзагами, от горизонта к горизонту, мечущиеся огненные лучи, бутонами распускающиеся разрывы снарядов, цветную пряжу трассирующих пуль. Сергей привлек француженку к себе и укрыл полой меховой куртки.

 — Жутко и красиво! — воскликнула Женевьева. — Отец рассказывал, как при бомбежке фашистскими самолетами Роттердама плавились камень и железо. В канале, где он спасался от смерти, вода обжигала. Времена меняются, теперь боши молят бога о пощаде и милосердии!

   Роттердам... Костя видел Вязьму, Смоленск, Минск, Львов, Варшаву. От них камня на камне не осталось. А та женщина в Белоруссии, которая напоила парным молоком от чудом сохраненной на болоте коровы. Ее семилетний сынишка полез на дерево пристроить дуплянку для скворцов, а гитлеровский офицер пистолетным выстрелом сбросил его на землю... Кто посеет страх, пожнет ненависть. Богатый урожай придется собирать немцам!

   Утром Сергей выглянул в расселину в стене и не узнал вчерашнего снега. Поверх его толстым слоем легли пепел и сажа, он весь в пропалинах от раскиданных взрывами раскаленных камней; металлических осколков, горящих деревянных обломков. Тяжело дышалось едким, с привкусом серы, воздухом. Всюду отпечатки вороньих лап-растопырок. Сами птицы, жирные, медлительные, подолгу сидят на уцелевших столбах, хрипло, через силу, каркают.

   Час от часу крепчал мороз. Спасались от холода под перинами. Ели прямо с горячей сковородки, под которой зеленовато светился язычок спиртовки. Убывали продукты, экономили каждую каплю воды. Лица и руки протирали лосьонами, солидные запасы которых обнаружили в туалетном столике. Снеговая вода даже для умывания не годилась, ею только грязь разводить. Посоветовались и решили уходить, если даже не появится Эрих. Обиду не строили, понимали, каково ему приходится, опасались, как бы чего не случилось со смелым подпольщиком. Подспудно копошилась мыслишка, не арестован ли Турба? Если сцапали гестаповцы, то они, а он и сам этого не скрывал, умеют развязывать языки. Долго ли им допытаться до тайны убежища? Беззаботность как ветром сдуло. Парни по очереди дежурили у лаза, выходящего на выгоревший пустырь.

   К вечеру пятого дня тучи опоясали город, потянуло влажным ветерком, чувствительно потеплело. Сергей будто на свет народился. Не стыли руки и ноги, слетело сонное оцепенение. Чуть не носом елозил он с Костей по крупномасштабной карте Рура, отыскивая лучшее место для перехода немецкой оборонительной линии. Решили самостоятельно добираться до Дуйсбурга, примериться в порту, не удастся ли по Рейну проскочить на барже в освобожденные районы Голландии. Они заманчиво маячили в полутораста километрах, а линия фронта состояла из  отдельных участков, на которых сосредоточились основные силы гитлеровцев.