Форсайты - Зулейка Доусон

Сначала он подумал о местной обороне, но, как он упомянул тогда за ужином, общество стариков генералов его не прельщало. Вероятно, в Южной Африке он встречал мало кого из них. И в любом случае, его нога правда учений не выдержала бы. Собственно говоря, если не верхом, передвигаться ему было трудно, и все, что требовало ходьбы, сразу отпадало. Старая рана, как бы давно она ни перестала служить знаком отличия, означала, что ему даже руль нельзя доверить надолго. Ему требовалась активная деятельность, но сидя. Сознавая это противоречие, он продолжал подыскивать что-нибудь подходящее «словно вдовствующая герцогиня с семейным сувениром, который никому не нужен», как сказал он Холли, а затем его зоркий глаз высмотрел службу наблюдателей. Хотя его шестидесятый год уже на две трети остался позади, зрение все еще позволяло ему разглядеть лисицу на расстоянии ста ярдов, это и породило практичную идею. И вот в понедельник после праздничного ужина у Джона, во время которого благодаря Джун пришлось проветрить столько прежде глухо замкнутых уголков, Вэл попросил жену отвезти его в Хоршем, чтобы он мог записаться добровольцем.

– Ты сможешь?

– Конечно. – Холли смотрела, как муж завтракает с обычным аппетитом, и думала, долго ли еще они сумеют покупать копченую лососину. – В Лондоне я должна быть не раньше двенадцати.

– Но Джун? Разве она не торопится?

Они обменялись взглядом, означавшим, что Джун всегда куда-нибудь торопится.

– Джун надо быть там в двенадцать, а забрать медикаменты я могу в любое время. Так что можешь поклянчить, чтобы подвезли и тебя.

– Считай, что уже поклянчил! – Вэл вытер рот салфеткой.

– Но, Вэл… Я только сейчас сообразила – как ты доберешься домой?

– Сяду на поезд и пройдусь пешком от станции.

Местная железнодорожная ветка петляла по Даунсам, по возможности избегая крутых подъемов и спусков, зато, словно в компенсацию, соединяла множество селений «на равнине», как Вэл называл Суссекскую долину. Ближайшей к ним станцией от Хоршема был Уонсдон, а их старый помещичий дом приютился выше в холмах к северу на расстоянии, которое, по мнению Холли, ничего хорошего его ноге не обещало. – Это же почти три мили! Не слишком ли далеко для тебя?

– Ну, если будет трудно, я проголосую.

– А почему тебе не позвонить Айвсу, чтобы он встретил тебя на станции с фургоном?

– Ну уж нет! Отрывать отличного конюха от его обязанностей? Я и так должен был прибавить ему заработную плату, чтобы он не пошел добровольцем. Ты не беспокойся.

Чтобы Холли не беспокоилась о муже? Пусть об этом просил он сам: с тем же успехом можно было бы просить собаку не вылизывать новорожденных щенят. Тревожиться за Вэла, ее любимейшего друга и верного спутника вот уже сорок лет, управлять его жизнью, но так мягко, что он замечал это, только когда хотел, – давно уже стало для нее рефлексом. У них не было детей (ее решение из-за их близкого родства), и дремавшее в ней материнство Холли изливала на Вэла. Чтобы скрыть от него тревогу, она начала сосредоточенно размешивать сливки в чашке с кофе. Ну, уж без сливок они не останутся, когда вокруг столько молочных ферм!

В Хоршеме, когда Джун пересела к ней (а ощущение на ее плече от быстрого пожатия Вэла, от его усов в уголке ее губ все еще было совсем свежо), Холли развернула машину у станции и поехала в сторону западной части Лондона в Чизик. Ее путь пролегал через Рейгет, Кройдон, Кингстон, а затем к Чизикскому мосту через Ричмонд. Уже пробудившийся инстинкт по мере приближения к реке все больше уводил мысли Холли к дому ее детства. Робин-Хилл. Она не видела его… сколько времени? С того дня, когда Джон в первый раз привез Энн показать ей дом после завтрака на Саут-сквер… когда приехала и Флер. Долгие годы почти смыли память об этом печальном лете. Слишком, слишком долгие. И в сердце у нее зародилось желание, смутная фантазия. Осознала она это, только когда заметила на Ричмонд-Грин какое-то новое сооружение – муниципальное бомбоубежище. Ей стало больно – так не вязалось оно с ее воспоминаниями.

Впереди был перекресток. Всего три мили до Робин-Хилла! Изменился ли он? Холли взглянула на свою спутницу. Заметила ли она, где они едут? Робин-Хилл ведь одно время был и домом Джун, и его близость могла вызвать в ней противоречивые чувства.

Но Холли напрасно беспокоилась. Джун ничего не замечала. Дорожные указатели для нее ничего не значили, как и все другие такие же социальные удобства. По-своему она, возможно, любовалась видами. Холли хотелось так думать, но уверенности не было. Последнее время лицо Джун оставалось яростно насупленным, и все остальные выражения как бы накладывались на эту гримасу. И не очень удачно. Даже когда она чему-то улыбалась, это вовсе не было признаком одобрения.

– Мы в Ричмонде, Джун, – рискнула Холли. – Он изменился, верно?

– Эта канава его не украшает. Значит, мы где-то недалеко от Робин-Хилла.

Милая Джун! Открывая рот, она выстреливала таким количеством дроби, что отнюдь не все дробинки больно ранили! Но значит ли это, что ей захотелось увидеть старый дом? Холли выждала, но Джун молчала. Холли истолковала сомнение в ее пользу – может быть, она торопится в Чизик – и вернулась к своим мыслям. Дорогу в Лондон преградил красный сигнал светофора… Собственно, зачем ей понадобился сейчас этот памятник былого? Холли поискала причину и не нашла. Красное с янтарем… но есть ли причина, почему ехать туда не следует? Поворот скоро останется позади.

– Джун, милая?

– М-м-м?

– У тебя найдется время, если мы ненадолго свернем в сторону?

– Да, пожалуй. Приятный день для экскурсий.

Получив эту санкцию, Холли, буквально за секунду до зеленого сигнала, высунула руку в окно, показывая, что хочет сейчас же повернуть. А потом виновато помахала водителю сзади, извиняясь за то, что передумала в последний момент, и он тут же пожалел, что успел сердито нажать на клаксон. Снова объехав Ричмонд-Грин, она повернула к Робин-Хиллу.

– Мужчины! – Джун рассердил неожиданный гудок. – Никогда не знают, что намерены сделать!

Какие воспоминания! Знакомая-знакомая дорога – сколько раз Холли в былые дни ездила по ней в коляске или верхом. Каждое дерево казалось ей родным. Неужели и дом окажется совсем прежним через столько лет?

Увидев впереди открытые ворота, Холли поняла, что в глубине души надеялась, что они будут заперты. Медленно, уважая и этот недосмотр владельцев, она свернула на песчаную изгибающуюся дорогу, обсаженную со стороны дома непроницаемой стеной тополей. Она чувствовала себя незваной гостьей, какой и была, и старалась за шумом мотора расслышать голоса за открытыми окнами. Но услышала только насмешливый крик кукушки в обнесенном стеной яблоневом саду.

Затем тополя кончились, и с гребня холма она увидела дом – величавое белое здание сразу возникло перед ними.

Холли затормозила чуть в стороне от фасада и поставила машину у старого тиса – низкие ветви загораживали ее от окон дома.

Шедевр Филипа Босини, залитый чудным светом, который солнце щедро изливало на него на исходе весеннего утра, был и через полвека полон очарования, и ни единая морщина не нарушала его белизны. Лениво щурясь закрытыми жалюзи, он словно купался в великолепии этого утра и своем собственном, а сбоку высился старый дуб, его дух-хранитель.

Оставив Джун в машине, Холли прошла к двери и постучала. Как странно! Просить разрешения войти в дом, в котором когда-то сосредотачивалась вся ее жизнь. Но лучше попросить разрешения, чем быть застигнутой врасплох. На ее стук никто не откликнулся – ни сразу, ни потом, и она отступила, глядя на окна. Не мелькнет ли в каком-нибудь чье-то лицо? Ничего. И внутри – ни звука. Со стены яблоневого сада или откуда-то рядом опять откликнулась кукушка старой шуткой.

– Никого нет дома, – крикнула она Джун. – Пройдемся?

Сделав небольшой круг мимо совсем заросшего розария Ирэн, где прежде разводил свои папоротники старый Джолион, они вышли к дому сзади. Они остановились на краю сада у старого дуба, с которого уже не свисали качели, и осмотрелись. Перед ними простирался луг, убегая к строю лиственниц, давно не знавших ухода, а дальше мерцая синевой десяти тысяч колокольчиков. Позади них, грезя на солнце, высился старый дом, источник форсайтских историй и легенд.

Холли удовлетворенно вздохнула. Декорации ее детства, единственный ее родной дом до брака с Вэлом.

– Дивное место. Такое безмятежное, такое… вневременное.

– Над творениями гения время не властно, – резко ответила Джун.

Она крепче прижала сумочку к узкой плоской груди и покачнулась на каблуках. Ей дом рассказывал совсем другую историю. Холли вспоминала детство с отцом и дедом, клички лошадей, которых она любила, на которых ездила давным-давно. И первый поцелуй Вэла. Но воспоминания Джун уходили в еще большую даль. Она вспомнила архитектора, построившего дом, в буквальном смысле слова гения этого места, с которым она была помолвлена все эти миллионы мгновений тому назад.