Леди греха - Мэдлин Хантер

Теперь ее лицо приняло горестное выражение.

– Натаниел, это не Джеймс имел ту юношескую связь в Испании. Это был Филипп.

Шарлотта назначила это свидание в приступе безумной ярости. Она пришла сюда, чтобы отчитать Натаниела, наорать на него, не сдерживая ярости.

И вдруг произнесла слова, которые лишили ее сил. Она сломалась, из глаз полились слезы, она не могла больше издать ни звука.

Сильные руки обняли ее. Но это нисколько ее не утешило. Ей приходилось бороться не только со своим отчаянием, но и с ним. Она рыдала у него на груди и колотила своими маленькими кулачками.

Злость помогала ей отвлечься от кошмара, который она пережила после того, как прочитала письма. Перед ней словно разверзлась бездна, ужасная и пугающая. Весь день она не чувствовала в себе ни капли жизни. А ночью, лежа без сна, она почувствовала, как картина ее жизни развалилась на части. И сама Шарлотта, которую она знала, тоже оказалась растерзанной на куски.

Ее ум отказывался вместить в себя новые впечатления. Постичь открывшуюся правду, жить с ней дальше. Никогда раньше она не пребывала в таком смятении. Мысли беспорядочно метались в ее голове, эмоции заставляли гулко биться сердце. Ей казалось, что она умрет, если не освободится от шока и бури негодования.

На земле существовал единственный человек, кому она могла открыться, с кем могла поговорить. И вот вместо разговора она колотит его в грудь кулачками и, странное дело, получает от этого облегчение.

И Шарлотта все била и била его маленькими кулачками в грудь. И плакала. Натаниел позволял ей это, прижимая рыдающую женщину к себе, даже когда удары попадали ему в лицо. В истерике она потеряла контроль над собой, словно на мгновение лишилась сознания.

И вдруг все прошло. У нее не осталось ни слез, ни мыслей – ничего. Она прижалась лицом к его груди, усталая и безмолвная.

Шарлотта подняла голову. Его лицо выражало такую озабоченность, было таким нежным, что у нее дрогнуло сердце. А ведь всего несколько минут назад она ненавидела его, ненавидела, теперь ее сердце отказывалось понять это.

– Вы знали? Вы говорили, что не верили, будто это был он, но на самом деле все это время…

– Нет, клянусь. Такая возможность приходила мне в голову, но я был уверен, что речь шла о Джеймсе, – шептал он, осторожно гладя ее по плечу.

– Не уверена. – Слова вылетели у нее прежде, чем Шарлотта могла осознать их. Она слишком устала, была слишком рассержена, чтобы лгать Натаниелу. Лгать себе. – Нет, я не верила этому, но мысль жила во мне подспудно, словно опасное животное, прячущееся во тьме. Моя душа знала. Она знала, насколько вы опасны для нас. Для меня. Но я не осмеливалась доискиваться до причин.

Натаниел не пытался смягчить ее пустыми уверениями. Разумеется, нет. Натаниел Найтридж всегда был человеком чести, черт побери! Правдивым и законопослушным. О Господи!

– Вы в состоянии говорить об этом? – спросил он. – Вы скажете мне, почему вы так думаете? Ведь вы можете ошибаться.

– Как бы мне этого хотелось! – Шарлотта приблизилась к кушетке и упала на свое привычное место. Возбуждение, которое все это время заставляло ее шагать по своей комнате, слава Богу, отступило. Охватившие ее бессилие и слабость почти радовали ее.

Натаниел стоял рядом, сочувственно наблюдая за ней.

Он протянул руку, вынул булавки из ее шляпки и бросил все на стол.

Жест Натаниела тронул Шарлотту. Он не подразумевал соблазнения, хотя мог иметь и этот смысл. Он показал, что она останется здесь, даже если ненавидит его. И он позаботится о ней.

Возможно, именно поэтому она и пришла сюда – купаться в его ауре, его уверенности и власти и напомнить себе, что в ее жизни существовало нечто большее, чем прошлое.

– Теперь расскажите мне, – попросил Натаниел.

Шарлотта рассказала о ящике стола и содержащихся в нем письмах.

– Они были личного характера, я никогда их не читала.

– Но и не уничтожили их.

– Нет.

Почему? Она не могла ответить ему сейчас, но полагала, что сможет сделать это когда-нибудь потом.

– Я подумала, что, если что-то прояснилось в Испании после рассказа Дженни, в этих письмах могла содержаться информация, объясняющая события тех дней.

Выражение лица Натаниела слегка изменилось. Мистер Найтридж, который всегда мог определить, когда люди бывали неискренни, понял, что она говорит не всю правду.

Но разумеется, он не высказал ей этого.

– О чем же в них говорилось?

– Они были обыденные. Весьма скучные. Филипп не отличался умением вести переписку. В письмах, последовавших за большим путешествием, не было ничего интересного. Ничего, что вызвало бы обеспокоенность или подозрения. Однако позже…

Шарлотта запнулась. Ей хотелось перескочить через болезненные для нее части рассказа.

Но усилием воли заставила себя говорить.

– Я нашла письма от его прежнего наставника, написанные приблизительно в то время, когда Филипп начал ухаживать за мной. Поначалу они мне тоже показались скучными, Филипп вроде бы спрашивал об общих друзьях. Затем стало ясно: наставник расспрашивал о ком-то, кто находился не в Англии. Наконец, одно письмо уведомляло Филиппа, что получено подтверждение о ее смерти. Она пропала во время войны. Я обратила на это внимание. У нас не было войны, а Испания воевала.

– В письме говорилось «она»?

– Да. Я могла бы лишь мельком проглядеть эти письма, но я наткнулась на это «она». – У нее зазвенело в голове, когда она увидела это слово. – В конце, после явно тривиальных тем – о саде наставника и его проповеди, он заканчивал письмо следующими словами: «Будьте уверены, что законность союза теперь не имеет значения. Нет необходимости больше думать об этом».

В глазах Натаниела стоял вопрос. Шарлотта не стала дожидаться, когда он задаст его.

– Я цитирую очень точно. Он употребил слово «законность». – Ее вновь охватило отчаяние. – Речь шла о законном союзе с женщиной. Скажите мне, что есть иной союз, кроме брака, Натаниел. Мне очень хочется услышать это.

Он приблизился к ней и погладил рукой ее щеку, чтобы успокоить.

Шарлотту взбодрила эта поддержка. Его прикосновение помогло. Должно было оттолкнуть ее, но вот – принесло утешение. Целый день она мысленно бросала ему в лицо уничтожающие обвинения. Но вот она здесь и упивается его вниманием, его участием.

– Вы сказали еще кому-нибудь?

В его спокойном голосе звучала забота о ней, но Шарлотта понимала, что его ум напряженно работал.

– Сегодня я пришла к Бьянке, намереваясь открыться ей, но вдруг поняла, что не могу говорить с ней об этом. Что, собственно, говорить? Мне так хотелось выговориться, разделить с ней или с Пен тяжесть удара, но произнеси я хотя бы одно слово, и плотину приличия снесла бы ярость. В итоге позор. Мой публичный позор.