Повелители Владений (ЛП) - Лукас Дейл

— «Как он ничтожен! — простонал Таурвалон. — Пародия на альва! Ошибка природы!»

В душе у Ферендира вскипела целая буря чувств: ярость, гнев, стыд, горе, отчаяние, тоска, ненависть, вина — все они бурлили и грозили захлестнуть его с головой. Как он ни крутился и ни извивался, но не мог вырваться из железной хватки Серафа и скрыться от немого упрека в глазах Дезриэля, который подходил все ближе с ножом в руке.

«Не лучший способ встретить свой конец», — произнес в голове Ферендира чей-то голос.

Ферендир прислушался и на мгновение даже перестал сопротивляться.

«Они не прикончат меня! — мысленно вскричал он. — Они не могут меня убить!»

«Ты сам себя убиваешь, — продолжал голос в голове. — Между прочим, я не стала бы спасать тебя от верной смерти, если бы ты был таким никчемным, каким себя считаешь!»

«А кто ты?»

«Кто же я, Ферендир? Кто всегда подсказывает путь? Кто все время спасает тебя от смерти? Я делаю это не потому, что мне тебя жаль, или я слишком сентиментальна, или испытываю к тебе какие-нибудь особые чувства. Тебе одному предначертано совершить то, что необходимо совершить. На твоем месте мог бы оказаться кто-то другой — сильнее, храбрее, умнее тебя, — но очутился именно ты. Осознай, кто твой настоящий враг: Сераф? Дезриэль? Или может быть, Эзархад Уничтожитель Судеб?»

Ферендир задумался над этими словами и отчаянно пытался понять, кто с ним говорил таким непреклонным и одновременно таким нежным и успокаивающим голосом. Товарищи вокруг продолжали над ним издеваться, у горла все еще находился нож Серафа.

«Кто настоящий враг? Да это же мой собственный страх! — наконец понял Ферендир. — Мои желания! Мой стыд! Гнев! Сомнения в собственных силах!.. Вся эта буря эмоций так не характерна для люминета… А это проклятое зачарованное место, этот Шрам Миталиона — он извлекает то, что скрыто в самых далеких и темных уголках души, наши подавленные желания, страхи и сомнения — и обращает их против нас самих».

«Не думай об этом! — посоветовал Ферендиру голос в голове. — И пусть будет то, что будет!»

Ферендир перестал бороться и отпустил все, что бурлило сейчас внутри, — словно проколол дыры в бурдюке с вином и смотрел, как оно изливалось наружу и как кожаный сосуд постепенно становился мягким и сплющенным.

— «Ты даже не пытаешься защититься?» — прорычал ему на ухо Сераф.

«Я уже спасен!» — подумал Ферендир и произнес:

— К чему мне от тебя защищаться? Убей меня, если такова воля Теклиса, Тириона и горы. Я не буду сопротивляться!

Лезвие больно надавило на горло.

— «Не провоцируй меня, мальчик!» — прошипел Сераф.

— Я не провоцирую тебя, — закрыв глаза, ответил Ферендир, — и не желаю с тобой драться. Я хозяин своих чувств и мыслей. И если ты все-таки пожелаешь меня убить, я не запятнаю свои последние минуты жалкой возней, страхом и сопротивлением.

После этих слов Ферендир стал молча ждать. Лезвие ножа все еще лежало на горле, но не врезалось в плоть, не пускало кровь. Через мгновение Сераф вроде бы выпустил юношу из стального захвата. Остальные спутники перестали бормотать и переговариваться. Даже внутренний голос утих. Было слышно только, как бьется сердце и раздается медленное и ровное дыхание.

Ферендир открыл глаза и увидел, что сам приставил нож себе к горлу. Он опустил руку и уставился на нож. Неужели он сам себя чуть не зарезал?..

Бросив нож, Ферендир огляделся. По льющимся вверху отблескам можно было предположить, что полдень уже наступил: где-то в небе наверняка сияло яркое солнце, хотя его упорно пытались загородить мрачные скалы.

Наставники и остальные спутники Ферендира разбрелись по ущелью кто куда. Каждый из них в одиночку боролся с неизвестными внутренними демонами. Таурвалон скинул доспехи и одежду, остался в одной набедренной повязке и, кажется, попал в плен наваждения: он танцевал с длинным ножом, колол и резал невидимого, не существующего в реальности врага. Меторра и Фальцея уставились друг на друга, словно смотрелись в зеркало, обменивались проклятиями и упреками, заливались слезами и ревели как коровы. Ферендиру даже показалось, что они оскорбляют друг друга, но потом он вспомнил, что произошло с ним самим, и понял, что в лице сестры каждая из воительниц видела лишь свои собственные ненавистные черты, поэтому могла бесконечно мучить себя.

Чуть дальше стоял на коленях Дезриэль. Он склонил голову и уставился в землю — вроде бы о чем-то тихо молился, слов было не разобрать. Ферендир не дерзнул к нему приблизиться, ему было довольно одного только выражения глубочайшего стыда и раскаяния на лице наставника. Можно было подумать, что Дезриэль уличил себя во всех смертных грехах и сейчас алкал либо жестокого искупления, либо честной и чистой смерти.

А Сераф? Где же Сераф?

Ферендир прошел мимо Дезриэля и заглянул за поворот ущелья. Там он действительно нашел второго наставника: тот тоже стоял на коленях, но совсем не казался таким отчаявшимся и раздавленным, как Дезриэль. Серафа изнутри полностью захлестнуло что-то страшное и темное. Он выл, как раненый зверь, по искаженному горем лицу струились горючие слезы. А потом он встал и начал крушить невидимых врагов каменным молотом.

— Это ты его убил! — громко кричал Сераф, только в зачарованном ущелье все звуки тут же стихали. — Ты убил их всех, но я отмщу! За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей! Я отмщу за всех! Подойди же ко мне! Ближе! Ближе!

Ферендир замер в нерешительности. «За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей…»

В своем личном кошмаре наставник считал, что убили не только всех служителей храма и Каменных Стражей, но и Дезриэля с Ферендиром тоже. Теперь же Сераф завязал бой с воображаемыми слаанешитами и их предводителем, мстил за погибших товарищей!

Ферендир понимал, что двигало Серафом: тот хотел уравновесить гору тел напрасно убитых аларитов осмысленной расправой над их убийцами. Тем не менее юноша в ужасе смотрел, как из Серафа хлестали эмоции, словно вода из прохудившегося корыта. На таком знакомом лице читались глубокое горе, горечь, гнев, ярость. Пока Сераф неистово сражался с воображаемыми врагами, все внутренние преграды на пути бурных эмоций пали — он больше не пытался сдерживаться.

«Он сдался! — ужаснулся Ферендир. — Считает, что это конец. Воображает, что мы мертвы, что уцелел только он, да и сам-то скоро погибнет. Когда все утрачено, нет смысла в самоконтроле!»

Каменный молот внезапно полетел в Ферендира — тому пришлось отпрыгнуть, чтобы не попасть под удар. Тогда юноша как следует рассмотрел искаженное лицо Серафа, и оно ему очень не понравилось. Даже в самых страшных кошмарах Ферендир никогда не видел наставника в таком состоянии — по правде говоря, даже и не думал, что Сераф способен настолько сильно расстроиться. Послушникам постоянно твердили, что люминет должен держать эмоции и порывы в узде именно потому, что в нем они отзывались с особой силой. Однако Ферендир внушил себе, что Сераф вообще лишен эмоций, что он просто бесчувственный. Теперь-то можно было убедиться в обратном.

Внутри Серафа бушевали страсти. Их хватило, чтобы он представил себе полчища врагов, страшную смерть всех, кто ему был дорог, кого он любил и защищал, а также свою скорую неизбежную гибель. Оставалось только выплеснуть наружу эту бурю.

Сдерживавший страсти заслон прорвало. Сейчас Сераф превратился в живое воплощение своих страхов, желаний, порывов и ненависти. Зрелище его буйства очень напугало Ферендира.

— Сераф! — негромко позвал он. — Не переживай за меня! Я жив!

Сераф повернулся к нему и замахнулся молотом.

— Подлые проделки коварного врага! — воскликнул он. — Говорить голосами убитых!

Ферендир отодвинулся подальше, но постарался остаться в поле зрения Серафа — если, конечно, тот вообще был способен видеть реальный мир.

— Сераф! Я жив! — повторил Ферендир, стараясь говорить спокойно и дружелюбно. Он не хотел распалять безумные порывы Серафа, наоборот, стремился помочь ему успокоиться. — Опусти молот и посмотри сам. Я тут. Прямо перед тобой.