Крещение Киевской Руси - Аполлон Кузьмин

За германскими и скандинавскими археологами следовала и зарождавшаяся русская археология. При этом, в отличие от середины XIX века, отдельные публикация замыкались как бы сами в себе, не встречая ни положительного, ни отрицательного отклика даже и в научном мире. Так, прошла почти незамеченной книга Т. Шора «О происхождении англосаксонского народа», и она остается невостребованной до сих пор, хотя отклик и развернутый пересказ ее в России был (Сугорский П. П. «В туманах седой старины. Англо-русская связь в давние века». СПб., 1907). Не имела продолжения и исключительно важная публикация А. Н. Веселовского «Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском» (СПб., 1906), предполагающая совершенно иную интерпретацию почти всех спорных вопросов, связанных с проблемами происхождения гуннов, русов и ряда других племен.

«Сага о Тидреке Бернском» сама по себе имеет исключительную ценность, поскольку рассказы о Великом переселении народов сохранились в песнях и пересказах в Южной Германии, где чтили Тидрека-Теодориха в качестве некоего национального героя. Герой саги — остготский король Теодорих (V в.), а в основе важнейших событий саги — постоянная борьба готов и неких «русских» на территории Среднего Подунавья. При этом «русские» в саге — это народ ругов из Ругиланда, государства, созданного в V веке в Подунавье, в бывшей римской провинции Норик. Существенно и то, что знаменитый вождь гуннов Аттила в саге называется фризским конунгом, а сами гунны отождествляются с фризами, племенем, проживавшем на побережье Балтийского моря. Таким образом «Сага о Тидреке Бернском» дает непривычную для русской и европейской науки интерпретацию происхождения гуннов — в Центральную Европу они пришли с запада, с Балтийского побережья, а вовсе не с востока, и были это именно гунны-фризы. Кстати, и в упомянутой книге Т. Шора отмечается, что Фрисландия называлась и Гуналандией, поскольку именно племя гуннов было наиболее значительным во Фрисландии.

В 20-е годы XX века проблема начала Руси была отодвинута как бы на обочину. Официальной идеологией в СССР становится «интернационализм» и идея «мировой революции», а главным врагом был объявлен «великодержавный шовинизм», тезис, которым прикрывалась русофобия. Сама история как учебный предмет была исключена из преподавания именно с целью подавления национального самосознания русского народа. Из публикаций этих лет имела значение статья В. А. Брима «Происхождение термина „Русь“» (1923), в которой автор, оставаясь норманистом, напомнил о высказанной прежде А. Шлёцером идее о двух «Русиях»: северной и южной. В 1928 году вышла небольшая книга В. А. Пархоменко «У истоков русской государственности», в которой автор отстаивал только южное происхождение племени «русь». Однако норманизм, как обоснование «интернационализма», занял в 20-е годы главенствующее положение. Не случайно, в СССР в 1928 году устроили пышное чествование юбилея известного норманиста В. Томсена.

Полемика в значительной степени перемещается за рубеж, в общины эмигрантов из России. В 1925 году Ф. А. Браун в Берлине выразит удовлетворение по поводу того, что «дни варягоборчества, к счастью, прошли». Большинство эмигрантов придерживались норманистских позиций с той или иной степенью последовательности. Среди них были М. Фасмер, А. Л. Погодин, А. А. Васильев и ряд других, искавших более сложные схемы происхождения самого государства.

Особое место занимал, в частности, В. А. Мошин: оставаясь в основном норманистом, он протестовал против попыток представить антинорманизм лишь проявлением чувства национальной неполноценности и патриотизма. И в эмиграции к публикациям антинорманистов относились чаще всего с пренебрежением. Так по существу прошла незамеченной работа Г. Янушевского «Откуда происходит славянское племя русь» (Вильно, 1923), в которой автор попытался осмыслить факт отождествления Хорватии с «Русией» и объяснить происхождение распространенной в славянских хрониках легенды о братьях Чехе, Лехе и Русе. О работе С. Шелухина «Звідкіля походить Русь» (Прага, 1929), в которой автор галльских «рутенов» принял за исток Киевской Руси, обычно упоминали не без иронии. Между тем, кельтский компонент безусловно присутствовал в разных «Русиях» и на Балтике, и в Центральной Европе. Но автор искал одну-единственную Русь, а их, как показали еще авторы XIX века, было более десятка — и на севере, и на юге, на Западе и на Востоке.

В 30-е годы на первый план вновь выходят факторы идеологические. Приход к власти нацистов во главе с Гитлером сопровождался не столько антикоммунистической риторикой, сколько антиславянской и русофобской. Норманнская концепция становится основным аргументом в пользу того, что славяне, и в частности русские, как неполноценные в расовом отношении, не в состоянии самостоятельно создать государство и управлять им. Не случайно в СССР начинается постепенный возврат к внимательному изучению отечественной истории. В 1934 году принимается решение восстановить преподавание истории в вузах и школах, а норманизм по существу стал отождествляться теперь с пропагандой нацистской идеологии.

Поначалу и норманизму, и антинорманизму пытались противопоставить «новое учение о языке» Н. Я. Марра (1864–1934). Безусловно, гениальный ученый создал весьма упрощенную и потому явно неверную «стадиальную» теорию, по которой язык всех народов увязывался со стадией развития, а миграции как бы вовсе исключались. «Автохтонным» началом вплоть до 40-х годов пытались противостоять нацистским притязаниям на право «управлять» отсталыми аборигенами. В подкрепление тезиса об «автохтонности» вырвали из контекста фразу Ф. Энгельса о том, что «государства не могут быть привнесены извне» (речь в действительности шла о независимости от каких-то запредельных сил). Возникновения государств в результате завоеваний не только не исключительные, а преобладающие случаи. Между тем, и поныне многие наши норманисты закрываются именно этой фразой.

Наряду с использованием концепции Марра, обращались и к некоторым антинорманистским публикациям. Правда, сочинения их не переиздавались, но отмечались заслуги главных критиков норманизма — С. Гедеонова и Д. И. Иловайского. При этом, однако, не учитывалось, что концепции этих авторов совершенно различны и практически несовместимы. Если у Гедеонова варяги изначально — балтийские славяне, то Иловайский варяжское сказание считал позднейшей вставкой и легендой.

В целом антинорманизм 30–50-х годов XX века был уязвим и в методологическом, и в источниковедческом отношении. А потому возврат норманизма в 60-е годы был неизбежен. Уже книга И. П. Шаскольского «Норманнская теория в современной буржуазной науке» (М.-Л., 1965) реабилитировала норманизм как определенную теоретическую концепцию, вполне заслуживающую серьезного к ней отношения. В статье «Антинорманизм и его судьбы», вышедшей в 1983 году, автор, по существу, переходит на позиции норманизма, оставляя лишь терявший всякий смысл тезис о том, что «государство не может быть навязано извне» (антинорманисты теперь осуждались как «белоэмигранты»). И примечательно направление спора автора с группой ленинградских археологов — Л. С. Клейном, Г. С. Лебедевым, В. А. Назаренко, доказывавших, что норманны на Верхнюю Волгу пришли значительно раньше славян и в X веке составляли больший удельный вес, чем славяне, уступая лишь местному угро-финскому населению. Спор шел о процентах: концепцию трех авторов нельзя было перечеркнуть тезисом «не может», и приходилось отказываться от надуманной концепции происхождения государства. В свою очередь, археологи, во много раз увеличившие роль «норманнов» по Волго-Балтийскому пути, не смогли объяснить, как же все-таки из симбиоза норманнов и угро-финов родился русский язык, носивший, между прочим, и черты, сближающие его с языком именно поморских славян. В итоге ценные наблюдения трех авторов подводили к такому выводу, которые сами авторы не предусматривали, а их оппонент, очевидно, сознавал.

В настоящее время на антинорманистских позициях остаются в основном киевские историки и археологи. Обращаются же они чаще всего на восток, в иранский мир. Д. Т. Березовец в статье о салтовской культуре (1970 г.), которая располагалась в VIII–IX вв. в среднем течении Дона и Северского Донца, вслед за многими историками, начиная с А. Шлёцера, отождествил ее с «русами». Недостаток статьи заключался в том, что автор так же, как и многие его предшественники, искал однозначный ответ, пренебрегая другими «Русиями». М. Ю. Брайчевский в статье о Днепровских порогах, по существу, полностью опроверг один из важнейших аргументов норманистов: он показал, что большинство «темных» названий порогов, перевод которых искали в германских языках, на самом деле легко объясняется словами из алано-осетинского языка. Но аргументацию многих украинских ученых ослабляет приверженность автохтонизму: они считают, что русы — это единственный народ, живший в Приднепровье или Причерноморье с древнейших времен.