Башни из камня - Войцех Ягельский

Убежищем для Шамиля партизаны выбрали окрестности его родного Ведено, место безлюдное и дикое, до войны — царство волков и медведей. Партизаны скрывались в горах, высоких и недоступных для танков, среди густых лесов, прятавших их российских преследователей на самолетах и вертолетах. Каждый, кто хотел с ними воевать, должен был идти на их условия — пеший бой с автоматом, лицом к лицу.

Басаев не только продолжал командовать, под его руководством находилась теперь треть всех скрывающихся в лесах партизан. Он взял к себе людей Хаттаба, хитростью отравленного россиянами. Принимал участие во всех важнейших совещаниях партизанских командиров, собиравшихся в горах, но Масхадову, как и раньше, иногда подчинялся, а иногда нет — как ему было в тот момент выгоднее.

После контузии на минном поле под Грозным Шамиль не встречался с журналистами и не давал интервью, но его выступления, появляющиеся на сайте повстанцев в Интернете, свидетельствовали о том, что он остался прежним Шамилем, известным своей невоздержанностью в высказываниях и язвительным юмором. Это, вкупе с острым умом, эрудицией и присущей ему харизмой, делало его любимым собеседником всех журналистов.

Когда-то он обожал шокировать всех байками о карманных атомных бомбах, которые собирался разбрасывать по московским паркам, денежных вознаграждениях за голову Ельцина или планами освобождения всего Поволжья и создания на этих землях мусульманского халифата в Европе. Теперь, отказавшись от своего прошлого светского имени и приняв новое, мусульманское — Абдалла Шамиль Абу Идрис, обещал два с половиной миллиона долларов каждому, кто убьет нового российского премьера Путина. Признавался во всех терактах и политических убийствах не только в Чечне, но и в России. Рассказывал, что создал специальный отряд камикадзе, готовых посвятить собственную жизнь ради того, чтобы как можно страшнее навредить России, доставить ей нестерпимые страдания. Объявил, что террористы, взявшие в заложники сотни людей в московском театре на Дубровке, действовали по его приказу, хотя их целью была на самом деле российская Дума. Никогда не извинялся, не выражал сожаления по поводу невинных жертв. «Наша цель — принудить Россию к заключению мира. Нас обвиняют, что мы убиваем мирных, невинных людей. Это очередная подлая ложь. Невинные люди гибнут сотнями, но в Чечне. Эти невинные, мирные люди в России виноваты уже в том, что, избирая такую власть, платя налоги, не протестуя, они поддерживают преступную войну, жертвами которой становятся чеченцы, — написал Шамиль в одном из своих обращений. — Тот, кто пассивно наблюдает, как совершается преступление, не делает ничего, чтобы ему помешать, становится соучастником преступления. Эти мирные, невинные россияне являются соучастниками геноцида чеченцев. Поэтому я могу им обещать, а я всегда держу слово, что они на собственной шкуре испытают, что значит война, которую развязало их правительство. В следующий раз мои люди не будут брать заложников. Их единственной целью будет уничтожение врага и причинение России кошмарных страданий. Какая разница, убивает ли людей бомба, сброшенная с неба, или подложенная в подвал их дома?»

Теперь не только Россия, но и ищущая дружбы с ней Америка, Великобритания и даже вся Организация Объединенных Наций признали Басаева террористом, человеком вне закона, одним из самых опасных и самых разыскиваемых преступников в мире. Ему это, вероятно, должно было льстить. К разочарованию России, американцы, однако, не обвинили Шамиля в связях с международным терроризмом, но дали понять, что внесли чеченца в черный список только затем, чтобы сделать ничего им не стоящий подарок российскому президенту. «Господин Басаев — террорист — это очевидно. Но нам ничего неизвестно о его деятельности за границами Чечни и России. То есть, международным терроризмом он не занимается», — поясняли негласно американские чиновники, конгрессмены и сенаторы.

Белый Дом приказал американским банкам проверить, имеет ли у них Басаев счета, и если да, то заморозить находящиеся на них средства. Американским гражданам запретили любые контакты и дела с Басаевым. А внесение Шамиля Организацией Объединенных Наций в черный список террористов означало, что ни одно государство не имело права продавать ему оружие и даже разрешать пребывание на своей территории. Международная полиция, Интерпол, обязала правительства стран, где он мог появиться, арестовать его и передать России.

Басаев, со свойственным себе высокомерием, пренебрежительно отозвался об угрозах американцев. «Мне от этого не холодно и не жарко, — заявил он в специальном письме на сайте кавказских джигитов. — У меня не было и нет счетов в американских банках. Моим банком, стоит мне только захотеть, является российская казна, а ее — хвала Наивысшему — пока что даже американцы не в состоянии закрыть. Так что я не боюсь, что мне в ближайшее время будут угрожать финансовые трудности. Оружие для войны с россиянами я добываю у них самих за их собственные деньги. Зачем мне покупать его за границей, морочить себе голову контрабандой, таможенными податями, налогами? Перебрасывать оружие через Грузию или Дагестан? Мне это не выгодно. Зачем мне это, если у меня здесь все под рукой, и я могу получить оружие с доставкой в указанное мною место? И зачем мне нужна дружба Америки? У Америки нет ничего общего с нашей войной. Не она была причиной ее начала, не она будет причиной ее конца. Мы вообще ничего не ждем ни от Америки, ни от Запада. Не понимаем только, почему они могут так беспокоиться по поводу судьбы албанцев в Косове или иракцев под властью Саддама Хусейна, а по поводу геноцида в Чечне проявляют такую сдержанность. Мы когда-то просили только о том, чтобы Запад не давал России денег на войну, которую она ведет против нас на Кавказе. Только и всего. А теперь не ждем даже этого».

— Я видел Басаева неделю назад, — сказал Сулейман тихо и так просто, как будто рассказывал о давно не виденном общем знакомом. — Шамиль все берет на себя, ему все равно нечего терять. Для россиян он — дьявол во плоти, ему уже ничего не поможет.

Многие чеченцы считали, что Басаев брал на себя всю ответственность за теракты, чтобы уберечь от тяжелейших обвинений Масхадова. Но даже если он делал это из лучших побуждений, говорили они, то своим бахвальством и признаниями в терроризме нанес повстанцам непоправимый вред, так что лучше бы он вообще не отзывался.

— Я в этом не разбираюсь. Могу сказать только, что Шамиль, хоть ослабленный телом, не утратил силы духа. Уверяет нас, что и с ним, и с нами все будет в порядке, — продолжал свой рассказ Сулейман. — Чувствует он себя неплохо, если можно так сказать о человеке, которому отрезали полноги. Поначалу ходил на костылях, а потом куда-то съездил и вернулся с деревянным протезом. Заказал себе еще два запасных, а среди партизан получил кличку Деревянная Нога. А посмотришь, как он ходит, никогда не подумаешь, что вместо одной ноги протез.

Теперь стал терять терпение Иса. Слишком много народу у одного костра может привлечь ненужное внимание, показаться подозрительным. Переговорил о чем-то с Сулейманом по-чеченски, потом по кавказскому обычаю обнял и поцеловал его в щеку на прощание.

Обратный путь мы проделали молча, сердились друг на друга. Я на Ису за то, что он прервал встречу с Сулейманом, Иса на меня за то, что я попытался что-то сделать самостоятельно, без его разрешения и помощи.

Когда мы подъезжали к деревне, сказал, что постарается, чтобы я мог снова увидеться с Сулейманом и спокойно поговорить. Но только в деревне, вдали от людских глаз и ушей, чтобы никого не подвергать опасности.

— У себя можешь делать, что хочешь, но здесь все по-другому. Тут, если хочешь чего-то достичь, ты должен поступать по-нашему. Понимаешь? — бросил рассерженно, как учитель, который вдруг понял, что его ученик так ничему не научился, ничего не умеет.

Мы стояли перед облупившимся четырехэтажным домом, который на время войны стал его башней из камня. Башней из камня был он и для меня с тех пор, как я ворвался в жизнь Исы, стремясь увидеть, как же там все на самом деле есть, по другую сторону границы.

Похожие один на другой дни я проводил в квартире Исы. Поначалу просто отдавался течению времени, пассивно и бездейственно. Потом, когда время строптиво замерло на месте, я разработал для себя подробное расписание занятий.

Стало ясно, что все обитатели дома функционируют по одному и тому же принципу. Иса был вечно занят, вечно в бегах, выходил из дому в четверть десятого, возвращался к обеду, а потом, ближе к вечеру шел вместе со мной на прогулку к реке. Лейла с невесткой с утра до вечера возились на кухне.

Аслан, серьезный, педантичный, учил в своей комнате английский и физику по старым русским учебникам. А вечерами занимался гимнастикой и поднимал тяжести. Ко мне заглядывал почти всегда в одно и то же время. За полчаса до обеда и за полчаса до ужина.