Письма о науке. 1930—1980 - Пётр Капица

П. Капица

112) С. И. ВАВИЛОВУ 12 февраля 1947, Николина Гора

Президенту Академии наук СССР академику С. И. Вавилову

Глубокоуважаемый Сергей Иванович,

Я очень жалею, что состояние моего здоровья не позволяет мне еще выбираться в город. Поэтому я решаюсь побеспокоить Вас письменно следующими личными просьбами.

Сейчас я обрел некоторое нервное равновесие и спокойствие тем, что занимаюсь теоретической гидродинамикой, которой я прежде интересовался и что Вы могли усмотреть, по-видимому, из посланной мною недавно в «Доклады» статьи[156]. Кроме того, я готовлю к печати свою книгу «Основы техники глубокого холода» и также ряд научных работ, уже сделанных мною прежде, но на подготовку которых к печати ввиду войны и занятости мне не хватало времени.

Просьбы мои таковы:

Прошу, чтобы в мое распоряжение был откомандирован мой личный ассистент С. И. Филимонов, у которого находятся материалы по моим прежним работам и помощь которого чрезвычайно облегчит подготовку моих работ к печати.

Как Вы знаете, ряд вопросов гидродинамики требует проверки уравнений путем налаживания простых экспериментов, и я был бы благодарен, если бы мне была предоставлена возможность получить некоторое количество приборов из института, чтобы я здесь, на даче, мог наладить с помощью моего ассистента несколько простых опытов, которые важны для продвижения некоторых вопросов, над которыми я работаю.

Моя книга «Основы техники глубокого холода» составит объем около 40—60 печатных листов. Половина ее уже написана, и я надеюсь, что она будет закончена к концу этого года, и я буду благодарен, если Академия найдет возможным включить ее в план своих изданий[157].

Большое Вам спасибо за разрешение печатать в «Докладах» мою статью без сокращений.

Уважающий Вас П. Л. Капица

113) С. И. ВАВИЛОВУ [Конец апреля 1947, Николина Гора]

Глубокоуважаемый Сергей Иванович,

Ваше письмо от 15 апреля 1947 г. с просьбой ко мне от редакции Юбилейного тома написать о моих работах о гелии я получил, оно ставит меня в затруднительное положение.

Решением Президиума от 20 сентября 1946 г., протокол № 23, сказано: «Наиболее актуальные современные проблемы физики в работах Института физических проблем не нашли своего отражения». Меня сняли с руководства института и лишили возможности продолжать те научные работы, о которых Вы просите меня написать, как «о Ваших работах, имеющих выдающееся значение...».

Предложение написать такую статью о работах, которых меня лишили возможности продолжать, является, с человеческой точки зрения, [такой же] жестокой иронией, как предложить голодающему описать пиршество.

Кроме того, считаю неправильным описывать уже сделанные мною и моими учениками работы, [а] также и которые делаются сейчас, уже после устранения меня с руководства, до тех пор, пока не будет произведен критический разбор моей научной деятельности Физико-математическим отделением Академии наук СССР. Я уже неоднократно прошу об этом, и мне кажется, что [со стороны] члена Академии наук эта просьба вполне законная, но она до сих пор не выполняется. Ведь научные достижения имеют абсолютную ценность на фоне развития мировой науки, и Академия наук, как ведущая научная организация в Союзе, должна иметь свою объективную оценку вне зависимости от того, где и как эти научные достижения были получены.

П. Капица

114) С. И. ВАВИЛОВУ 28 февраля 1948, Николина Гора

Глубокоуважаемый Сергей Иванович,

Теми приборами, которые были переданы мне согласно Вашему распоряжению, я оборудовал маленькую личную лабораторию в подсобном помещении на даче на Николиной Горе.

В этой лаборатории мною ведутся опыты по гидродинамике (течение жидкости в тонких слоях, ценообразование и пр.), в настоящее время эти работы публикуются в «Журнале экспериментальной и теоретической физики».

Прошу Вашего распоряжения о выделении на содержание моей личной лаборатории (на оплату лабораторной служительницы, оплату электроэнергии, отопление, покупку необходимых материалов, приборов и пр.) необходимых сумм, которые, я думаю, не будут превышать 3000—5000 рублей в месяц, до конца 1948 г.

Прошу Вашего распоряжения о включении лабораторной служительницы в штат Академии наук СССР. <...>

Уважающий Вас П. Капица

115) А. А. ЖДАНОВУ [Май, не позднее 23, 1948, Николина Гора]

Президент Академии наук, академик С. И. Вавилов, посоветовал мне, в своем письме, по вопросу о заграничной переписке обратиться к Вам по следующим двум вопросам[158].

1. Royal Society of Arts, London[159] просит моего согласия на избрание меня своим членом. Это старинное общество, исполняющее функции «академии материальной культуры». У нас такого нет. Насколько мне известно, у нас недавно туда же был избран академик Тарле.

Как мне надлежит ответить этому обществу?

Вообще, избрание советского ученого в иностранные научные общества нужно рассматривать как комплимент по отношению [к] советской науке. Определенный индивидуум выбирается только потому, что считается, что в его деятельности наиболее ярко и конкретно выражаются достижения в той или иной области науки. Глупо и нелепо ученому приписывать эту честь только себе.

Пользуясь случаем, хочу поставить более широко вопрос о нашей иностранной политике в отношении науки, так как тут, признаться, я полностью теряюсь, так как не могу усмотреть у нас ясной и определенной линии.

С одной стороны, совершенно очевидно и бесспорно, что достижения науки и культуры, на основе которых развивается наша страна, являются в значительной мере плодами международного сотрудничества ученых, писателей, мыслителей, художников и пр. Если ограждать развитие культуры, запрещая возникновение противоречий и пр., то ее развитие сперва замедлится, а потом пойдет к вырождению, как в природе [вырождается] всякий род, который скрещивается только с самим собой. Этому был уже пример — Китай. Только заимствуя все лучшее, что создается специалистами отдаленной нации в лице ее крупных людей культуры, можно процветать н развиваться. <...> Воображать, что мы можем брать, ничего не давая, тоже нелепо. Еще в священном писании сказано, что только «рука дающего да не оскудеет».

Сейчас та изоляция, в которой находятся наши ученые, не имеет прецедента. Теперь даже переписка строго под контролем. Академик С. И. Вавилов мне пишет, что Вы, конечно, можете ответить такому-то ученому, но, «разумеется, при условии правильного (в политическом отношении) освещения вопроса». Естественно, что нечего отвечать, если индивидуальный подход запрещен; требуется трафарет, и нет веры в лояльность ученого?

Конгрессы, свидания, поездки, переписка — это все является необходимыми элементами развития науки. Отказываясь от них, будет страдать первым долгом наука в нашей стране.

То засекречивание, которое сейчас имеет место, первым долгом засекречивает науку от нас самих. <...> Трудно поверить, чтобы можно было оградить ее от заграницы. Или же надо действительно построить китайскую стену.

Засекречивая науку, мы исключаем из нее главный элемент, ее направляющий и оздоровляющий,— это научное общественное мнение. Сейчас у нас нет нормальных дискуссий на заседаниях научных обществ, все боятся говорить, чтобы не подпасть под закон о государственной тайне.

Если развитие науки будет продолжаться в таком же плане дальше, то с уверенностью можно сказать, что у нас не будет действительно сильной и здоровой науки.

Второй вопрос касается запросов из-за границы на патенты кислородных машин.

Краткая история дела. С 1936 г. я работал над проблемой кислорода. Основная идея, которую я развивал,— [это] то, что значительная интенсификация основных отраслей промышленности (черная металлургия, газификация угля, искусственное жидкое топливо и пр.) возможна только [в том случае], если будет найден метод производить кислород в больших масштабах. Этот метод должен давать возможность переработки больших масс газа. Как единственный реальный метод его осуществления, я выдвигал, по аналогии с теплотехникой, турбинный метод, и получение кислорода основывал на циклах низкого давления. В опубликованной работе <...> я указывал пути осуществления этого метода и его решающее значение. После опубликования этой работы и по мере роста интереса к ней в 1939 г. на меня обрушивается группа наших и немецких инженеров во главе с Хаузеном. Но американцы (Додж и др.), наоборот, признают новизну и значение сделанной работы. Война помешала развитию этой дискуссии. Но во время войны мне с моими сотрудниками [удалось] осуществить, правда, в очень трудных условиях, постройку кислородной машины моего турбинного типа в небывалых еще масштабах и этим доказать осуществимость основной идеи. И сегодня еще московская промышленность в основном пользуется кислородом, получаемым от одной построенной мною единицы. По окончании войны и возврата из эвакуации ученых и инженеров кампания против меня растет. Если бы она держалась в рамках научной дискуссии, то все было бы благополучно. Но она перешла на явно клеветнические формы, писание писем в правительство, в которых не только мне, но и моим машинам приписывались отрицательные свойства, которых они не имеют. Хотя научная общественность и пыталась встать на мою защиту, но из этого ничего не вышло. Два года тому назад меня не только сняли с работы в главке, но совершенно лишили возможности продолжать научную работу в той области, где я считаюсь специалистом. А что касается моих кислородных машин, то, закрыв мое направление, взяли за образец старые немецкие машины, которые и стали раболепно копировать.