Говорит Гитлер. Зверь из бездны - Герман Раушнинг

Подобное имело место повсюду — вплоть до самых высших кругов. Небольшой, но характерный пример: Тодт, Генеральный директор управления автодорог, еще в 1934-м году хотел построить автотрассу через "данцигский коридор", на необходимости которой так настаивал Гитлер. Явно переоценивая мое влияние на польское правительство, он просил меня уговорить поляков, чтобы они разрешили построить нашу дорогу через свою часть возвышенности. Это было политической проблемой первого разряда, решавшейся вовсе не так легко, как наивно полагал господин Тодт. Все же я обещал постараться. Каково же было мое удивление, когда пару месяцев спустя, во время визита к Гитлеру, я услышал от него, что Восточная Пруссия снова стала ближе к Рейху. Строится автотрасса — и так далее, в тоне неуемного возвеличивания собственных заслуг. Я спросил, как обстоят дела с польской стороной — насколько я знаю, здесь могут возникнуть затруднения. Гитлер сказал, что здесь все урегулировано. Тодт недавно заключил договоре одним известным итальянским специалистом по строительству дорог, который уже имеет твердую договоренность с польским правительством. Когда я возвратился от Гитлера, то обнаружил в своем гостиничном номере приглашение от Тодта. Был уже вечер, когда я зашел к нему в бюро, располагавшееся в то время в старом здании на Парижской площади — я думаю, раньше в нем было дворянское собрание какого-нибудь гвардейского пехотного полка. Тодт показал мне свои планы и карты, огромную сеть дорог, распланированных и частично строящихся. Затем он спросил, как обстоят дела с моими польскими переговорами, и есть ли перспективы, что участок все-таки разрешат построить: в этом особенно заинтересован сам фюрер. Я позволил Тодту высказаться и удостоверился, что все "неоспоримые факты", о которых только что говорил мне Гитлер, на самом деле не существуют. Затем я рассказал Тодту, о чем беседовал с Гитлером сегодня во второй половине дня. Признаюсь, мне доставило особую радость увидеть смертельное смущение на лице этого надутого и важного господина. "Это ошибка, здесь, должно быть, какая-то ошибка", — бормотал он. После этого наш разговор быстро закончился. Тодт действительно ухватился за мое неуверенное согласие прозондировать почву и сделал Гитлеру сообщение, абсолютно не соответствующее реальности — чтобы Гитлер мог быть уверен: все в порядке, автотрасса строится. А она, как известно, не строится и по сей день.

Подобными способами — разве что не всегда так грубо — Риббентропы всех ведомств использовали контакты с Гитлером на благо своей карьеры. Они пускали Гитлеру пыль в глаза. Они из кожи вон лезли, чтобы показать себя особенно старательными, чтобы "упрочить собственное положение". Каждый узнавал, что именно хочет слышать Гитлер и затмевал своих конкурентов и соратников, преподнося фюреру только хорошие и приятные новости, намекая на то, что желаемый успех был достигнут только благодаря ЕМУ.

Немцы, раньше славившиеся деловитостью и прагматизмом, теперь демонстрировали здесь весь цвет своей лживости и холуйства.

Неудобные ситуации не доходил и до Гитлера. Приятно разукрашенные доклады все сильнее и сильнее подталкивали его вперед по ложному пути. Началось с того, что Гитлер стал видеть все меньше трудностей и все больше благоприятных перспектив. Сперва подчиненные лишь услужливо искажали мелкие нюансы, а затем пустились врать напропалую. Образовалась система, не допускавшая к Гитлеру ни одной новости, способной его расстроить. Никто не решался приносить ему подобных новостей, помня о его неукротимых взрывах ярости. И подобная система сделалась всеобщей. Вскоре она стала обслуживать и прочих партийных властителей.

Данциг стоял на пороге банкротства. Нам нужны были средства, чтобы удержать обеспечение нашей валюты на предписываемом уровне. Рейхсбанк отказал мне в требующейся сумме. Директор кричал, что из-за Данцига провалится весь план вооружения. Тогда один молодой человек, по фамилии Форстер, сверкая нимбом особой благосклонности фюрера, пришел к тому же самому господину и получил требующуюся сумму, и не только ее. И как было Гитлеру и его людям, глядя на это, не прийти к выводу: никаких трудностей нет, нужно только кое-где поправить этих специалистов, и все сразу войдет в нужное русло.

В действительности подобные манипуляции лишь переносили решение проблемы на более отдаленное время. Это продолжалось до тех пор, пока неизбежное все-таки случилось, но за все приходилось платить гораздо дороже. То же самое произошло и с данцигской валютно-финансовой проблемой. Партия не только помешала мне своевременно решить ее, но и сама палец о палец не ударила, как будто в ее распоряжении была волшебная лампа Алладина. Через полгода после моей отставки уже ничего нельзя было спасти; данцигский гульден должен был суммарно обесцениться на тридцать процентов.

Эти валютные проблемы создали противоречие, все больше и больше разрушавшее мои отношения с партией. Через два месяца после моего "оправдания" перед Гитлером, закончившегося его воодушевленной речью о сущности партии, финансовое положение Данцига обсуждалось на малом заседании Совета Министров Германии. Председателем был Гесс, в заседании участвовали Нейрат, Шверин-Крозигк, Шмидт, в то время занимавший пост министра экономики и еще несколько человек. Поразительно, как трудно было этим людям понять особое положение Данцига, которое было неблагоприятно само по себе и стало вовсе безнадежным из-за бестолкового хозяйствования национал-социалистов, которых я никак не мог остановить. Мы уже поплатились за финансовые эксперименты, которые еще только предстояли Германии. Это было подобно волнам, расходящимся на поверхности небольшого пруда от брошенного камня. Они бегут, отражаются от ближнего берега, возвращаются назад, пересекаются, гасят друг друга. Если такой камень бросить в большой пруд, волнение будет продолжаться значительно дольше, пока не исчерпается само по себе. Данциг уже поплатился за некоторые мероприятия по кредитной экспансии, в то время как Германии они еще только предстояли в далеком будущем. Для господ из Берлина это было в новинку. Все ограничилось дебатами, половинчатыми предложениями, половинчатой помощью. Вывод, который партия сделала из этих событий: деньги можно и впредь тратить как душе угодно. "Деньги не имеют значения".

Тогда, отчаявшись, я добился приема у будущего госсекретаря Кепплера — в то время он был личным референтом Гитлера по хозяйственным вопросам и работал в рейхсканцелярии. Кепплер был инженером и подобно всем инженерам, по крайней мере, в Германии, был по-детски бестолков и наивен во всем, что не касалось его профессиональных знаний — но всегда имел полный портфель изобретений, которые считал очень близкими к воплощению. Я разработал план, как стимулировать экспортную промышленность Данцига. Кепплер посчитал, что все это — пустая трата времени. Самос большее через год Данциг войдет в состав Германии. Рейх обладает такими изобретениями и орудиями власти, что ни одна коалиция в мире не помешает Германии возвратить себе Данциг. Кепплер высказал сожаление, что пока не имеет права говорить о том, что готовит Гитлер. Но если бы я знал об этом столько, сколько знает он, то я, наверное, пустил бы все на самотек и предался ожиданию. Несмотря на это, я все же смог через Кепплера записаться на прием к Гитлеру. Здесь все тоже складывалось не лучшим для меня образом. Я повторил Гитлеру все, что сказал на заседании Совета Министров: если Данцигу не удается максимум за полгода сделать свой платежный баланс положительным, то нам придется девальвировать гульден.