Могила девы - Джеффри Дивер

Девочки энергично закивали, хотя совсем не так представляли себе легендарного аббата.

— Найдите его и отдайте записку.

Обернулся Медведь, но Мелани не опустила руку — сделала вид, что хочет вытереть красные, но сухие глаза. Чтобы он подумал, будто она плачет. Медведь опустил голову и продолжил свое занятие. А девушка порадовалась, что не слышит свиного хрюканья, издаваемого им.

— Готовы? — спросила она сестер.

Девочки были готовы. Они прыгнули бы в огонь, чтобы встретить своего кумира. Мелани снова покосилась на Медведя — пот катился с него градом, и капли падали на лицо и подпрыгивающие груди несчастной миссис Харстрон. Его глаза были закрыты. Кульминация приближалась — нечто такое, о чем Мелани только читала, но понять не могла.

— Снимите обувь и скажите де л’Эпе, чтобы был осторожен.

Анна кивнула.

— Я вас люблю, — сказала она.

Сузи повторила жест за сестрой.

Мелани выглянула из двери. Брут и Горностай были далеко — сидели у противоположной стены и смотрели телевизор. Она дважды кивнула сестрам. Девочки взяли канистру — свой спасательный круг — и скрылись за углом. Учительница посмотрела на Медведя, стараясь понять, прошло ли бегство сестер незамеченным. Судя по всему, да.

Чтобы отвлечь его, она наклонилась вперед и, выдержав злобный взгляд ужасного человека, медленно, осторожно вытерла своим красным рукавом пот с лица миссис Харстрон. Ее жест стал для Медведя полной неожиданностью, но в следующую секунду он пришел в бешенство и отшвырнул Мелани к стене. Ее голова ударилась о плитку, и она, скрючившись, осталась сидеть там, пока Медведь, тяжело дыша, не застыл. Наконец он скатился с миссис Харстрон, и Мелани заметила на ее бедре липкую жидкость. И кровь. Медведь украдкой посмотрел на своих товарищей. Его не засекли. Брут и Горностай ничего не видели. Бандит встал, поднял «молнию» на своих сальных джинсах, одернул юбку миссис Харстрон и небрежно застегнул на ней блузку. Затем наклонился и приблизил свое лицо к лицу Мелани. Ей удалось выдержать его взгляд, внушавший ужас. Но она была готова на что угодно, только бы он не озирался по сторонам. Медведь открыл рот и словно выплюнул слова:

— Попробуй заикнись… увидишь, что с тобой будет.

«Задержи его, отвлеки. Надо выиграть время для сестер-близняшек».

Мелани нахмурилась и покачала головой.

Он повторил.

Она снова покачала головой и показала на уши. Медведь начал закипать.

Наконец Мелани отстранилась и ткнула пальцем в пыльный пол.

«Скажи только слово, и я убью тебя», — написал он.

Она кивнула.

Медведь стер слова и застегнул рубашку.

Иногда люди, даже Иные, глухи, немы и слепы как мертвецы. Мы воспринимаем только то, что хотим видеть. Это опасно, это тяготит. Но иногда, как на этот раз, способно сотворить чудо. Медведь неуверенно поднялся, заправил рубашку в джинсы и довольными остекленевшими глазами обвел зал забоя. Его лицо пылало. А затем он вышел, так и не заметив, что на месте сестер-близнецов остались только их туфельки. Девочки ускользнули и уплыли из этого страшного места.

«Много лет я была не кем иным, а только Глухой. Я жила Глухой, я ела Глухой, я дышала Глухой».

Мелани разговаривала с де л’Эпе.

Она снова укрылась в своей музыкальной комнате, потому что не могла думать, как сестры прыгнули в темные, мрачные воды реки Арканзас. Очень хорошо, что им удалось бежать, убеждала она себя. Мелани не забыла, как Медведь смотрел на девочек. Что бы с ними ни произошло, это лучше, чем оставаться здесь.

Де л’Эпе передвинулся в кресле и спросил, что она имела в виду, сказав, будто была только глухой.

— Когда я училась в предпоследнем классе, в школе Клерка Лорена началось движение Глухих. Глухих с заглавной буквы. Орализм потерпел поражение. Наконец-то у нас стали преподавать английский язык глухих, что, впрочем, было идиотским компромиссом. А уже потом перешли на американский знаковый язык.

— Я интересуюсь языками. Расскажи мне, — он так и сказал бы? Ведь это моя фантазия! Значит, сказал бы.

— Американский язык глухих восходит к своему европейскому прототипу, который в 1760-х годах изобрел во Франции человек, в честь которого названы вы. Аббат Шарль Мишель де л’Эпе. Он, подобно Руссо, догадывался, что существовал доисторический язык людей. Язык чистый, всеохватывающий и безукоризненно точный, способный непосредственно выражать любое чувство и такой прозрачный, что с его помощью нельзя обманывать или вводить в заблуждение собеседника.

Де л’Эпе улыбнулся.

— Получив французский язык знаков, Глухие стали самими собой. Ученик школы аббата де л’Эпе Лорен Клерк в начале 1800-х годов прибыл в Америку с Томасом Галлодетом, священником из Коннектикута, и основал в Хартфорде школу для глухих. Сначала там пользовались французским языком, но он все больше обогащался местными диалектами, особенно тем, которым пользовались на острове Мартас-Виньярд, где жило много потомственных глухих. Так возник американский знаковый язык. И он позволил нам больше, чем что-либо другое, жить нормальной человеческой жизнью. Но любой язык — знаков или устный — нужно развивать с трехлетнего возраста, иначе человек останется недоразвитым.

Де л’Эпе иронично посмотрел на нее.

— По-моему, ты это все прорепетировала.

Мелани рассмеялась.

— Как только американский язык глухих начали преподавать в школе, я присоединилась к движению Глухих и стала жить ради него. Усвоила генеральную линию. Главным образом благодаря Сьюзан Филлипс. Удивительно: я была тогда студенткой-практиканткой. Она заметила, как я повожу глазами вверх-вниз, когда пытаюсь прочесть слова по губам, подошла и сказала:

— «Слышать» означает для меня одно: противоположное тому, что есть я.

Мне стало стыдно.

Позже она добавила, что термин «глухота» должен возмущать нас, потому что так называют нас в обществе Иных. А попытки построить образование на том, чтобы развить у глухих речь, — это еще хуже. Такие глухие стремятся притвориться слышащими. Но они еще не окончательно переметнулись на чужую сторону. И если, как говорила Сьюзан, мы узнаем о таких людях, надо всеми силами пытаться их спасти.

Я понимала, о чем она говорит, потому что сама много лет пыталась перейти на другую сторону. Правило простое: учись предвидеть, что тебя ждет; пытайся догадаться, что последует, о чем тебя спросят, а если разговор происходит на шумной улице, всегда есть возможность попросить говорить громче или повторить сказанное. Но после знакомства со Сьюзан я больше этим не занималась. Стала противницей тех, кто старался научить глухих говорить. Начала преподавать американский язык глухих. Стала писать стихи и участвовать в декламациях в театре глухих.

— Так ты поэт?

— Поэзия заменила мне мою музыку. Она ближе к музыке, чем что-либо другое, доступное мне.

— Что представляют собой стихи, если их изображать жестами руки? — спросил де л’Эпе.

Мелани объяснила, что рифма образуется не акустически, а формой кисти, которая, изображая последнее слово строки, подражает той, что была в конце предыдущей.

— Восемь серых птичек сидят на проводах в темноте. Ветер холодный — разве это хорошо? Расправили птички крылья. И взмыли в клубящиеся облака, — продекламировала она.

Рифма двух первых и двух последних строк создается сходными жестами руки. Понятия «темнота» и «хорошо» передаются направленной к говорящему плоской ладонью со сдвинутыми пальцами. А «крылья» и «облака» такой же, но направленной вверх ладонью.

Де л’Эпе завороженно слушал. Мелани показала ему еще несколько своих стихотворений. Она каждый вечер втирала в ногти миндальный крем, и они стали гладкими и прозрачными.

Она изменила тему.

— Где только я не отметилась. В Национальной ассоциации глухих, Бикультурном центре, Спортивной ассоциации глухих.

Де л’Эпе кивал. (А как бы она хотела, чтобы и он рассказал о своей жизни. Женат? Господи, только бы нет! Дети есть? Он старше, чем ей показалось, или моложе?)

— Моя карьера была ясна. Мне было уготовано стать первой глухой женщиной, заправляющей фермой.

— Фермой?

— Можете задать мне любой вопрос о подкормке зерновых. О безводном аммиаке. Что вы хотите знать о пшенице? Красная пшеница пришла к нам из русских степей. Но в ее названии нет ничего политического, во всяком случае у нас, в Канзасе. Все дело, сэр, в ее цвете. «Янтарный цвет полей…»[38] Хотите знать, в чем преимущество сева не в борозду и как соответствовать торговому кодексу и получить кредит под урожай, который еще не взошел? «На весь прирост и приспособления на упомянутой земле»?

Мелани объяснила, что ее отец владел шестьюстами шестьюдесятью акрами земли в центре Южного Канзаса. Он был долговязым и изможденным на вид, что многие принимали за твердость характера. Трудился отец много и охотно, но ему не хватало таланта, что он считал невезением. И признавался — но только себе, — что ему нужна помощь всех домашних. Разумеется, большую часть своего состояния он собирался оставить сыну. Но в наши дни ферма — это крупный бизнес. Гарольд Черрол мечтал разделить хозяйство на трети: одну — сыну Дэнни, другую — дочери Мелани. И радоваться, наблюдая, как процветает семейное предприятие.