Оборотная сторона НЭПа. Экономика и политическая борьба в СССР. 1923-1925 годы - Юрий Жуков

Закрепил же столь опасные для ПБ тенденции в армии циркуляр Политуправления (ПУР), РВС СССР № 200 от 24 декабря. Он уже официально установил «введение института выборности секретарей

— организаторов ячеек.., обеспечение за ячейками инициативы и самостоятельности в работе путём высвобождения их из-под мелочной опеки военкомов (комиссаров.— Ю.Ж.) и политотделов». Предложил «отказаться от утверждения секретарей-организаторов и членов бюро ячеек политорганами… В целях стабилизации (сохранения на длительный срок на одном месте. — Ю.Ж.) выборных партработников переброски таковых производить лишь в исключительных случаях… Допускать свободную дискуссию по этим (военного строительства, общепартийной жизни и деятельности, ещё не разрешённые партией в целом. — Ю.Ж.) вопросам и критику деятельности руководящих военно-политических и партийных организаций»{310}.

Подписал циркуляр начальник ПУРа В.А. Антонов-Овсеенко, занимавший должность с августа 1922 года. Прославившийся в октябре 1917 года руководством захвата Зимнего дворца и арестом членов Временного правительства. Один из трёх наркомов по военным и морским делам первого состава советского правительства, главнокомандующий войсками южных советских республик, боровшихся против контрреволюционных сил Каледина, Краснова, украинской Рады. Не проявив полководческого дара, позже занимал различные сугубо гражданские посты в Витебске, Москве, Перми, Тамбове. В октябре 1923 года примкнул к оппозиции, подписав «Заявление 46-ти».

Содержание подписанного им циркуляра, демонстративно отвергшего какую-либо субординацию -. разрешение начать перестройку системы выборов и принципов деятельности партийных органов в вооружённых силах без разрешения или хотя бы согласования с ЦК, в Оргбюро расценили как вызов. Как «выражение грубого нарушения со стороны т. Антонова-Овсеенко основ взаимоотношений ЦК с ПУРом, работающим на правах отдела ЦК»{311}. Поставленный о том в известность, герой Октября счёл себя оскорблённым. 27 декабря направил в ПБ и ЦКК гневный протест, который в те дни мог бы себе позволить один лишь Троцкий.

«На всех собраниях, — ставил Антонов-Овсеенко в известность адресатов, — и особенно на собраниях “военных коммунистов”, официальные представители ЦК значительное, иногда исключительное время расходуют на разбор политической биографии т. Троцкого». И в подтверждение своих слов привёл содержание письма некоего «политработника». Тот же якобы поведал ему следующее:

«Выступивший три дня назад на общегородском собрании членов бюро ячеек Харьковской парторганизации секретарь украинского ЦК т. Квиринг заявил, что “т. Троцкий раскалывает партию и нарушает единство”. Сообщал неназванный автор письма о точно таких же выступлениях председателя Всеукраинского ЦИКа Петровского, члена ЦКК компартии Украины Макара и, главное, о реакции их слушателей. Они, оказывается, прерывали ораторов возгласами “Да здравствует товарищ Троцкий!”». Кончалось же письмо мнением автора — «Я считаю, что это весьма опасно. Среди военных коммунистов уже ходят разговоры о том, что нужно поддержать всем, как один, т. Троцкого».

Более осторожный вывод делал Антонов-Овсеенко. Он счёл смыслом шедшей кампании — «мобилизовать вслепую поддержку линии большинства Политбюро, все силы “старой гвардии большевиков”, все лучшие традиции и наисквернейшие предрассудки, вынесенные большевиками из старой дореволюционной борьбы — дабы изолировать т. Троцкого от старых большевиков, лишить его серьёзной партийной опоры в проведении его взглядов… По моему глубокому убеждению, это крайне опасная затея…

Существо разногласий внутри ЦК совершенно не ясно ни для партийных, ни для внепартийных масс, взвесить серьёзность этих разногласий и свободно их разрешить партия не в состоянии… Ясно, к чему это ведёт. К глубочайшей деморализации и партии, и армии, и рабочих масс и к подрыву влияния нашей партии в Коминтерне, к ослаблению твердости и выдержанности линии Коминтерна».

Заканчивалось же послание Антонова-Овсеенко чуть ли не ультимативно. «Знаю, — грозил он, — что этот мой предостерегающий голос на тех, кто застыл в сознании своей непогрешимости историей отобранных вождей, не произведёт ни малейшего впечатления.

Но знайте — этот голос симптоматичен. Он выражает возмущение тех, кто всей своей жизнью доказал свою беззаветную преданность интересам партии в целом, интересам коммунистической революции. Эти партийные молчальники возвышают свой голос только тогда, когда осознают явную опасность для всей партии. Они никогда не будут “молчалиными”, царедворцами партийных иерархов. И их голос когда-нибудь призовёт к порядку зарвавшихся “вождей” так, что они его услышат даже несмотря на свою крайнюю фракционную глухоту»{312}.

И содержание, и тон письма Антонова-Овсеенко далеко выходил за рамки допустимого в дискуссии. Такого, как статьи и выступления Преображенского или Сапронова. Ведь оно не просто брало под защиту Троцкого, противопоставляя его всем остальным членам ПБ. Оно недвусмысленно угрожало большинству. Угрожало, прямо о том не говоря, силой армии.

Готовя ответ, в секретариате ЦК внимательно изучили другой циркуляр ПУРа, от 3 декабря, на который прежде не обратили внимания. Оказалось, что он уже содержал схожие установки, позволявшие выявить наметившуюся тенденцию к полной самостоятельности Политического управления РВС СССР:

«Парторганы не должны дожидаться того, чтобы дискуссия вокруг больных вопросов партийной жизни армии и флота дала толчок попытке разрешения этих вопросов. Политорганы должны взять на себя почин в устранении недосмотров, замеченных в наших парторганизациях. Надо проверить снизу доверху их работу, прежде всего, под углом жизненной связи с запросами красноармейской массы, под углом укрепления товарищеской спайки во всей армии»{313}.

Обнаружили в секретариате ЦК и ещё один примечательный факт.

Недавний, но уже почему-то хорошо забытый. Выступая 18 декабря в Военной школе им. ВЦИК, Зиновьев, правда, по словам секретаря Нижегородского губкома партии Н.А. Угланова, прямо назвал ПУР «фракционным штабом», который «проводит свою резолюцию против ЦК. Он посылает в провинцию инструкторов, которые выступают там против ЦК»{314}.

Такого в ЦК стерпеть уже не смогли, почему герой Октября и оказался жертвой дискуссии. Единственной. 12 января 1924 года Оргбюро постановило: «Письмо тов. Антонова-Овсеенко президиуму ЦКК и Политбюро ЦК от 27 декабря 1923 года с угрозой по адресу ЦК “призвать к порядку зарвавшихся “вождей”, является несомненным выпадом, делающим невозможным дальнейшую работу тов. Антонова-Овсеенко на посту начальника ПУРа. Ввиду всего сказанного, Оргбюро ЦК РКП считает необходимым освободить тов. Антонова-Овсеенко от занимаемого им поста начальника ПУРа». 14 января ПБ подтвердило это постановление. Оставил его без изменений и январский пленум, к которому пострадавший обратился с апелляцией. 21 января Антонову-Овсеенко пришлось сдать дела{315}.

Дело начальника ПУРа практически завершило ставшую совершенно бессмысленной дискуссию. Далеко ушедшую от обсуждения действительно насущных проблем, вылившуюся в грубый спор, более напоминающий заурядную склоку с переходом на личности. С попыткой главным образом дискредитировать Троцкого, припомнив ему все прежние грехи: разногласия с Лениным в период эмиграции обоих, защиту теории «перманентной революции», вступление в большевистскую партию только в июле 1917 года, позицию в ходе Брестских мирных переговоров, в вопросе о профсоюзах.

А коли так, коли дискуссия так ничего и не добавила по сравнению с резолюцией от 5 декабря и первыми откликами на неё оппозиции, в ЦК, судя по всему, решили вернуться к самому животрепещущему вопросу, который приходилось откладывать с конца ноября.

24 декабря ПБ приняло резолюцию «Об очередных задачах экономической политики»{316}. По сути, тезисы доклада Рыкова, которые предстояло обсудить сначала на открывавшемся 14 января пленуме, а затем и на 13-й конференции РКП.

Глава третья

Три месяца шла подготовка к решающей схватке за власть, принявшая вид дискуссии о внутрипартийной (она же рабочая) демократии. Главное же, от чего зависело не то, кто окажется лидером — Троцкий или Зиновьев, а судьба страны, оказалось задвинутым на самый дальний план. И октябрь, и ноябрь, и почти весь декабрь о необходимости как можно быстрее найти выход из кризиса, как укрепить червонец, избавившись от совзнаков, как восстановить промышленность до уровня хотя бы 1913 года, не вспоминали. Вернее, постоянно откладывали на потом.