Слово о словах - Лев Успенский

А вот в правом столбике значения выделенных слов совершенно переменились. Слыша сами по себе слова «бык», «лисичка», «окно», «роза», вы, собственно, не можете быть уверенными, что поняли их. «Бык» может значить «самец коровы», а может и «мостовая опора». «Лисичка» – это хищное животное, но «лисичка» – и съедобный гриб. И никаких оговорок не требуется: смысл обнаруживается из всего разговора. Про эти слова уже нельзя сказать, что они употребляются в переносном смысле. Они просто приобрели тут новое, второе значение, стали другими словами. А вот «роза», пожалуй, стоит еще на половине пути; она, так сказать, «от ворон отстала и к павам не пристала».

Благодаря этой замечательной способности языка – старым словам придавать новые значения, делать их новыми словами – и становится возможным то, что хочется назвать «воскресением слов». Не буду пространно рассказывать вам о нем, а лучше начну с того, что задам вам еще одну, совсем простенькую задачку.

Перед вами четыре рисунка – два и еще два. Я прошу вас подобрать к каждой паре по подписи, состоящей из одного-единственного слова.

Долгой и полной неожиданностей оказалась жизнь слова «вратарь», подходящего к первой паре рисунков. Неудивительно, что у художника явилось желание «сострить».

Что же до второго слова-подписи – «надолба», – то, можно сказать, оно спало лет двести. Усыпило его появление огнестрельного оружия, воскресила танковая война.

Думается, вам теперь совершенно ясно, что́ именно подразумеваю я под «оживлением» ранее умерших слов.

Явление это наблюдается нередко. За последние годы, так же как «надолба», благодаря Великой Отечественной войне ожило (или, может быть, просто вышло из областных говоров и профессиональных «жаргонов» на простор общерусского языка) старинное слово «лаз»[80]. Оно теперь значит: выходное отверстие бомбоубежища или дота.

В военном мире после многих десятилетий (больше столетия) «сна» и отсутствия возродились к новой жизни слова «майор», «сержант»[81] (таких званий не было в царской армии последних лет). Полвека назад их употребляли у нас редкие любители истории, а сейчас эти слова опять известны всем.

Я предоставляю вам самим поломать голову и подобрать еще несколько примеров подобных «оттаявших» слов – «красных, синих, золотистых» – каких хотите. Два примера – неплохо, пять – отлично. Десять – лучше не может быть!

НОВОЕ СЛОВО

Мы видели, как слова спят. Видели мы, как давно уснувшие слова просыпаются для новой жизни, как омолаживаются те, что состарились. Но мы еще не натолкнулись на рождение новых слов. Совсем новых!

А они рождаются?

Языковеды говорят: каждому слову соответствует какая-то вещь. Конечно, при этом никто не думает о наших обычных «вещах», которые можно ощупать и оглядеть: для лингвиста «вещь» – это все то, что требует от языка наименования. «Камень» – вещь. Но и «электричество», и «совесть», и даже «голубизна» или «неизвестное», – все это вещи, «реалии».

Вещи мира мы «называем» нашими словами. Среди них немало вещей древних; человечество назвало их века назад и переименовывать не видит надобности. Таковы «гора», «море», «лес», «совесть», «тепло» или «холод».

Однако все время человечество творит или узнает все больше таких вещей, о которых оно раньше не подозревало. Не было летающих машин – а вот они гудят над нашими головами! Никто не знал даже того, что существует «а́том» в дни, когда создавался русский язык, а теперь внутри атома мы рассмотрели ряд малых частей – и электроны, и протон, и нейтрон, и даже нейтрино, что по-итальянски значит «нейтрончик».

На всем протяжении России пятьдесят лет назад не было ни единой сельскохозяйственной артели, а нынче нет в нашей стране человека, который не знал бы, что такое «колхоз». Появились новые названия, новые слова. Откуда же взял их наш язык? Что, их выдумали совсем заново? Составили из разрозненных, просто существовавших в языке звуков или поступили как-нибудь иначе?

Разбираясь в этом вопросе, языковеды натолкнулись на множество интереснейших казусов. Приведу вам некоторые из них.

САМОЛЕТ ПРИ ПЕТРЕ I

Вы снимаете с полки 78-й том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и открываете его на статье «Шлиссельбург».

В статье, напечатанной, к слову говоря, в 1903 году, то есть еще до того, как вышла из пеленок авиация, рассказывается, как войска Петра I овладели крепостью Нотебург у истока Невы:

«…особый отряд… переправлен на правый берег и, овладев находившимися там укреплениями, прервал сообщения крепости с Ниеншанцем, Выборгом и Кексгольмом; флотилия блокировала ее со стороны Ладожского озера; на самолете устроена связь между обоими берегами Невы…»

Слыхали ли вы когда-нибудь, чтобы во времена Петра I в армиях применялись самолеты, на которых можно было бы пересекать широкие реки?

Рев мотора под Санкт-Питер-Бурхом! Самолет в шведских войнах великого Петра! Да это прямо удивительное открытие! Посмеиваясь, вы говорите: «Тут что-то не так! Очевидно, речь идет не о наших воздушных машинах». А о чем же?

Приходится провести целое военно-историческое исследование, прежде чем мы добьемся истины. Да, двести лет назад самолетом называлось нечто, очень мало похожее на наши нынешние самолеты. Впрочем, если вы спросите у современного сапера, он сообщит вам, что слово это живо и доныне: и сейчас понтонеры на фронте, при переправах, применяют порою особые самоходные паромы, движущиеся силой речной струи. Эти своеобразные приспособления издавна называются самолетами.

На таком именно самолете поддерживал и Петр I связь между частями, находящимися по обе стороны могучей реки. Значит, слово «самолет» в нашем языке существовало за много времени до того, как первые пропеллеры загудели в небе. Только оно имело тогда совершенно иное значение.

В разное время оно знало таких значений даже не одно, а несколько.

Возьмем ту же энциклопедию, но только на слово «Самолет». Оно находится в 56-м томе; том этот вышел в свет в 1900 году. «Самолет, – говорится там, – ручной ткацкий станок, с приспособлением для более удобной перекидки челнока».

А кроме того, как мы хорошо помним с детства, в самых старых сказках именовалось искони самолетом все то, что может само летать по воздуху, – например волшебный ковер[82].

Теперь нам ясно, что получилось в этом случае. Когда языку понадобилось дать имя новоизобретенной воздушной машине, каких до сих пор он не знал, люди как бы внезапно вспомнили, что подходящее для этого слово давно уже существует в сокровищнице русской речи.

Правда, оно не было «безработным», это слово: оно имело свои значения. Но одно из них (особый паром) было известно очень мало кому. Другое (ткацкий станок) употреблялось тоже только техниками да рабочими-текстильщиками. Третье значение – сказочное – никак не могло помешать: таких «самолетов» в настоящем мире не было; спутать их никто не мог ни с чем. И язык спокойно передал это название новому предмету: он создал новое слово, перелицевав, переосмыслив старое. Он придал ему совершенно иной, небывалый смысл.

Вы, может быть, теперь представляете себе дело так: народ наш по поводу названия новой машины устраивал специальные совещания, рассуждал и обсуждал, как поступать лучше, потом «проголосовал» этот вопрос и решил его «большинством голосов…»

А другим, возможно, все рисуется иначе: просто нашелся умный и знающий человек, который помнил старое слово; он придумал употреблять его в новом значении и «пустил в ход». И то и другое неверно.

Разумеется, новое употребление слова «самолет» сначала пришло в голову одному или двум-трем людям; не всем же сразу! Но совершенно так же другим людям казалось в те дни более удобным и подходящим назвать новую машину заимствованным из древних языков словом «аэроплан». В первое время, когда только возникла авиация, почти все говорили именно «аэроплан», а вовсе не «самолет». А потом, совершенно независимо от того, чего хотели отдельные люди, язык как бы сам по себе выбрал то, что ему казалось более удобным и пригодным. Слово «аэроплан» постепенно исчезло; слово «самолет» завоевало полное владычество. И сделано это было не моим, не вашим, не чьим-нибудь одиночным вкусом или выбором, а и мной, и вами, и миллионами других – могучим чутьем к языку, свойственным всему народу – хозяину и хранителю этого языка[83].

СЛОВО-ОШИБКА

Все знают слово «зенит».

Еще не так давно, правда, им пользовались только немногие ученые люди: мало кого в народе особенно занимала та, практически ничем от других не отличающаяся точка небесного свода, которая приходится как раз у каждого над головой.