Мир полон разведенных женщин - Джеки Коллинз

Теперь она поняла секрет его магнетизма. Он изумительный любовник – конечно же, лучший из тех, кто когда-либо был у нее. Чувственный, мужчина, которому и в самом деле нравится тело женщины, и он не делает те или иные движения только потому, что так советуют «Плейбой» и «Пентхауз».

В гостиной было темно, и лежать на полу становилось неуютно. Она встала, собрала свою одежду. Дэниэль спал в спальне. Ее несколько покоробило, что он просто набросил на нее одеяло и так и оставил в гостиной.

Она смотрела на него. Он спал крепким сном, слегка похрапывая.

Растерялась. Что делать дальше? Забраться к нему в постель? Или отправиться обратно в гостиницу?

Что он хочет, чтобы она сделала? Что это – всего на-всего ночь хорошего секса, или же начало романа?

Никогда в жизни Клео не чувствовала себя в такой растерянности. Обычно она задавала тон. Чертов Дэниэль! Из-за него она чувствует себя как школьница, черт побери!

Она решила одеться и ехать домой. Так, ей казалось, будет лучше. И все ж… у нее было страстное желание стащить с него одеяло и предаться любви. Она хотела, чтобы он был у нее во рту, охваченный ее губами и теплый… она хотела высосать из него все соки, как он это сделал с ней.

Она стянула одеяло. На нем была пижама. Она делала его таким уязвимым. Она потянулась рукой к пижамным штанам, к его члену, ласкала его, пока тот не стал оживать.

Она опустила голову, дразня, взяла его наполовину в рот – облизывая и лаская его языком.

– Ты красивый, – бормотала она.

– Я проснулся, – проговорил он.

– Прекрасно.

Она подтягивала его к себе, пока не оказалась вместе с ним в постели и с его членом у себя во рту.

Теперь была очередь пытаться протестовать. Но он был в ее руках, которые держали его за ягодицы, дабы он не удрал. Он поршнем заработал у нее во рту, но всякий раз, когда он вот-вот должен кончить, она заставляла его выйти из нее и переждать.

– Что ты со мной вытворяешь? – запротестовал он. Она нежно засмеялась.

– Чудесные страдания. Помнишь? Ты научил меня, теперь и я в это сыграю.

Когда она позволила ему кончить, это было словно взрыв.

– О Боже! Это было самое лучшее! – воскликнул он. Самое-самое.

Он сполз по кровати к ней и она растворилась в его объятиях.

– Я хочу, чтобы ты провела здесь ночь, – сказал он. – Сможешь?

– Да. Я думаю, да. Никто в Беверли-Хиллз искать меня не станет.

– За исключением, может, твоего друга.

– Рассела? Я же сказала тебе – он партнер по бизнесу, а не по удовольствию.

Он обнял ее.

– А я?

– По удовольствию, конечно. Ты что, думаешь, я собираюсь писать о ночи, проведенной вместе?

– Я в некотором смысле параноик в отношении репортеров. Вот почему я противился тому, чтобы увлечься тобой.

– А мы увлечены?

Его руки вновь ласкали ее тело.

– А ты как думаешь?

Она мягко засмеялась, внезапно почувствовала себя в полной с ним безопасности.

– Мне кажется, я захотела тебя в тот самый день, когда пришла к тебе за интервью.

– И я тоже.

Она пришла в восторг.

– Правда? Но ты со мной не церемонился, когда я позвонила, чтобы показать тебе статью…

– Которая мне довольно понравилась, – прервал он ее.

– Почему только «довольно»

– Потому что мне не нравится читать о самом себе. И точка. Но давай о тебе… ты не очень вовремя позвонила… мне надо было избавиться от Хейди…

– И от миллиона других, которые с тех пор были.

– Не верь всему, что ты читаешь.

– А если только половине – будет точно?

– Ты ревнуешь?

– Конечно, я ревную.

– Не надо. Кто угодно, лишь бы развеять одиночество ночи.

– О, спасибо… Он поцеловал ее.

– Не ты, дура. Я берег тебя с тех пор, как ты перешла на другую сторону улицы, чтобы не встретиться со мной. Вот тогда-то я и понял, что ты именно та, кто мне нужен.

– Я и не думала, что ты меня тогда заметил.

– Заметил – как и тогда, когда увидел вас с Бучем Кауфманом на той дурацкой вечеринке. Какого черта ты проводила время с этим придурком?

– Ждала тебя.

И, сказав это, поняла: то была правда.

Майк Джеймс понял, что жить без подруги рядом так же плохо, как и жить с ней.

Жить одному было скучно. Было мирно, спокойно и очень, очень одиноко. Он нанял приходящую домработницу. Была она очень молчаливой ирландкой, которая появлялась в девять утра, готовила ему завтрак на одного, а затем убиралась в квартире, доводя ее до чудовищного совершенства. Когда вечером он возвращался из офиса, в квартире его несло всякими дезинфицирующими веществами и средствами для чистки кожаной мебели. В унитазе всегда было полно белого пенящегося вещества. Все в холодильнике было гигиенически упаковано в фольгу.

Он ненавидел это. Он жаждал запаха женщины. Что-то не так в его жизни, но что именно, он не знал. С тех пор, как избавился от Энни – жуткая была сцена, она накарябала всякие ругательства на его входной двери, – он тщательно подходил к своим свиданиям с девицами, и придерживался нового правила: не приводить их к себе домой.

Это значило, что если они хотели, чтобы их трахнули, ночи проходили у них на квартирах. Это значило терпеть отвратительные ужины для гурманов на двоих, приготовленные по рекомендациям журналов «Космополитэн» или «Глеймор». Это значило немедленное несварение и боли в желудке. Это значило, что в кровати он бывал теперь не таким, как обычно. Это значило, что бабы жаловались. Это значило – дерьмо.

Майк не жил больше совершенной жизнью.

Рассел позвонил ему и сказал, что летит на западное побережье повидать Клео.

– И что? – коротко спросил Майк. – Она больше ничего не значит в моей жизни. Мы разведены.

– Тогда ты не будешь против, если я попытаю счастья? – вопросом ответил Рассел.

Мерзавец. Клео никогда и не взглянет на тебя. Мерзавец. Майк вынудил себя сохранить спокойствие.

– Делай, что хочешь.

Рассел отправился в приподнятом настроении, а Майк приуныл.

Если бы не Клео, он, наверное, обосновался бы с одной из своих девиц. Но ему все время приходилось сравнивать их с Клео и, как ни противно было ему в этом сознаваться, Клео была вне конкуренции.

ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ

Поначалу Маффин поверить не могла, что Джон с ней так поступит. Проходили дни, и становилось все более ясно, что такая короткая и рубленная записка, которую он оставил, – правда.

Она сидела в их роскошном особняке и ждала, что он вернется. О, она знала, что Джон изменился в Голливуде – оба они изменились, – но измениться до такой степени, чтобы бросить ее – оставить одну со всеми их счетами и долгами – это было просто жестоко.

У нее было ровно двадцать шесть долларов и пятьдесят центов. И все. Не хватит на то, чтобы улететь обратно в Англию, и едва-едва хватало, чтобы купить еды больше, чем на несколько дней. А этот мерзавец даже машину их забрал – тот самый взятый внаймы Кадиллак, за который приходилось расплачиваться теми деньгами, что она зарабатывала, позируя для порноснимков.