История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Таким образом, ошибка, погубившая Наполеона, заключалась не столько в том, что он переоценил силу внутренней, моральной спайки французского народа в своей империи. Правда, значительная часть французского народа с благоговением к благодарностью держалась за него или же была увлечена и ослеплена его славой; однако у немалой части эти чувства либо были неглубоки, либо совершенно противоположного свойства. За него не хотели сражаться, и люди, забранные насильно в войска, дезертировали. Правда, в 1813 г. еще раз удалось выставить в поле огромную армию, но и она в крайне тяжелых условиях осенней кампании была разрушена в значительной доле не столько неприятелем, сколько дезертирством. Как это ни странно, но, собственно говоря, мы не имеем сведений о том, что стало с дезертирами 1812 г. Надо полагать, что значительная их часть добралась до Германии и вернулась во Францию, а в 1813 г. снова была забрана в войска. Но так как каких-либо данных по этому поводу не сохранилось, то и нельзя сделать подсчета, каково именно действительное количество рекрутов, поставленных императору Францией в эти годы.

 Кампания 1814 г., как то показали более глубокие исследования, всецело протекала под влиянием политических мотивов, но для "Истории военного искусства" она представляет тот интерес, что эти политические мотивы умели облекаться в одежду правил старой стратегии. Одна партия, возглавляемая Меттернихом, стремилась к соглашению с Наполеоном и хотела, в случае если таковое не состоится, реставрации Бурбонов, другая партия хотела низвержения Наполеона, а император Александр желал на его место посадить Бернадотта. Дабы не сражаться за враждебные им цели, австрийцы отказывались от продвижения вперед и сознательно либо бессознательно маскировали эту сдержанность стратегическими соображениями. Они ссылались на то, что ни Евгений, ни Мальборо, которые ведь тоже были великими полководцами, никогда не вели операций против Парижа. Прусский король не хотел даже продолжать преследования за Рейн: Рейн представляет рубеж, и на таковом всегда, мол, следует задержаться и сперва собрать свои силы, а его генерал-адъютант Кнезебек хотел расположиться на Лангрском плоскогорье, потому что там - водораздел Франции и, следовательно, с этого пункта господствуешь над Францией.

 В кампанию 1815 г. противоречие между двумя методами стратегии еще играет известную роль. Веллингтон, который, несомненно, был выдающимся генералом, все еще жил в представлениях стратегии измора. Объединенные армии союзников в Бельгии почти вдвое превосходили силы Наполеона (220 000 человек, правда, частью состоявшие из войск более низкого качества, против 128 000 превосходных солдат). Все же император был очень близок к победе, так как Веллингтон, все время озабоченный вопросами прикрытия географических ценностей, недостаточно своевременно сосредоточил свои войска для сражения, а потому опоздал к бою под Линьи, а момент сражения при Белль-Аллиансе, оставил целый корпус в 18 000 человек стоять в двух милях в стороне от поля сражения. Справедливо сравнивали такое раздробление сил с образом действий Фридриха, когда он во время сражения под Прагой оставил корпус Кейта стоять по другую сторону города. Но то, что в эпоху фридриховой стратегии если и не было обязательным, то во всяком случае являлось естественным, в эпоху Наполеона представляло тяжкий промах. Он был заглажен тем, что Гнейзенау, руководимый, наоборот, исключительно мыслью о боевом решении, отказался от непосредственных сообщений с родиной разбитой под Линьи прусской армии и направил ее отступление на Вавр, поблизости англичан, так что пруссаки имели возможность подоспеть к ним на помощь на следующий день54. Конечная победа потопила все ошибки Веллингтона в таком сиянии славы, что на них почти не обратили внимания. Но с точки зрения военной истории их необходимо особенно подчеркнуть, не как ошибки, но как доказательство могущества и вредоносности ложных теорий. Четырехдневную кампанию 1815 г. можно рассматривать как столкновение двух противоположных методов стратегии в их самом полном и выпуклом выражении. Когда эрцгерцога Карла одолевал Наполеон, то это была победа гения над пустой головой и слабым характером. Но когда Веллингтон проявил такое глубокое непонимание и при помощи маневрирования не взял Брюссель, почему он и не стянул своевременно свои войска, то у такого значительного человека и превосходного солдата, каким был Веллингтон, это можно объяснить, лишь когда ясно себе представишь, насколько он еще был в плену старых стратегических воззрений.

 Если бы Веллингтон воевал только в Испании и закончил свою карьеру в 1814 г., то против него нечего было бы возразить, кроме как то, что он не подвергался высшему испытанию, а из его характера можно было бы строить предположения о том, как бы он проявил себя в нем. Но вот в 1815 г. он подвергся этому экзамену и как тактик выдержал его блестяще, но как стратег - срезался. Он разрешил лишь оборонительную часть задачи и применил испанские методы там, где они уже были неуместны.

О ПРОТИВОРЕЧИИ СТРАТЕГИИ ИЗМОРА И СТРАТЕГИИ СОКРУШЕНИЯ

 В то время как я перечитывал корректуру вышеизложенного, я познакомился со статьей Отто Гинце (Otto Hinze. Friedrich der Grosse nach dem siebenjahrigen Kriege und das Politische Testament von 1768 (Forschungen zur Brandenburgpreussischen Geschichte, bd 32), из которой я заключил, что, несмотря на появление 27-го выпуска монографий Генерального штаба, время недоразумений по вопросу о стратегии Фридриха еще не миновало. Я привожу здесь отрывок из статьи Гинце дословно, дабы еще раз с возможной ясностью и полнотой выявить все те пункты, где мысль сбивается с правильного пути или где заблуждение особенно ярко выступает наружу. В скором времени будет опубликовано само "Политическое завещание" в качестве приложения к политической переписке короля; профессор Гинце любезно предоставил в мое распоряжение корректурные листы, так что я имею возможность присоединить сюда и самый текст соответственных мест. Изложение самого Гинце гласит:

 "Король имеет в виду только оборонительную войну против Австрии и тех или других ее союзников; но он держится того взгляда, что не следует начинать эту войну стратегической обороной, а надо сразу пустить в ход действенное наступление, конечной целью которого должна быть неприятельская столица. Это его стратегическая идея-норма, которую уже А. Ноде совершенно правильно уяснил по переговорам относительно плана кампании 1757 года: "...надлежит с главной армией вторгнуться в Моравию и тотчас отправить вдоль течения Мархи летучие отряды до окрестностей Вены - это самое уязвимое место австрийцев; угрозой Вене их скорее всего можно принудить к миру. Разумеется, одновременно необходимо повести наступление и в Богемии; все остальное должно быть поставлено в зависимость от обстоятельств". Эту идею король уже имел в 1757 г.; тогда, под влиянием советов Шверина и Винтерфельда, он ее заменил концентрическим вторжением в Богемию, для того чтобы дать решительное сражение под Прагой. В 1758 г. он снова к ней вернулся; но упорное сопротивление, оказанное ему Ольмюцем, и захват австрийцами большого транспорта разрушили тогда этот план. Однако эта идея прочно засела в голове короля, и здесь она снова появляется как стратегический план-норма, рекомендуемый наследнику. Сам Фридрих, пытался действовать согласно ему в войну за Баварское наследство в 1778 г., но препятствия, которые чинил командовавший в Богемии принц Генрих, желавший удержать поблизости от себя главную армию для прикрытия своего фланга, и на этот раз помешали его выполнению.

 И по отношению к России Фридрих предполагал при известных обстоятельствах не придерживаться исключительно стратегической обороны, причем, однако, предпосылкой наступления являлась поддержка не только Австрии, но и Англии. При этом он помышляет о походе на Петербург вдоль побережья Балтийского моря; снабжение армии должен был обеспечивать флот, сопровождающий вдоль берега продвижение армии. Откуда возьмется этот флот - не указано: видимо, надо думать о поддержке со стороны союзной морской державы; ибо в политическом завещании 1768 г. Фридрих высказывается еще решительнее, чем в 1752 г., против постройки Пруссией собственного военного флота.

 Мы видим, что смелость и грандиозность стратегических проектов короля не уменьшились после войны, но скорее увеличились. В главе об основных принципах войны король отдает предпочтение широким проектам стратегии сокрушения перед мелочными планами стратегии измора. Способ, каким он здесь излагает общую идею кампании 1757 г., указывает на широкую, почти по-современному звучащую тенденцию, которую в споре о стратегических принципах короля не всегда достаточно учитывали. Здесь нельзя применять обыкновенный метод критики, при котором за позднейшими, ретроспективными рассуждениями мемуарного типа признается большая сила, чем за свидетельствами, современными событиям, сопровождающим самое действие, которое часто сохраняется лишь в форме отрывочных указаний, переговоров и т.д. Эти отдельные указания и приказы получают свою подлинную связанность и надлежащий фон лишь через эти, позднее оглашенные, общие идеи. Выполнение большей частью остается позади замысла. Вопрос заключается в том, способны ли вообще данная эпоха и данный человек на концепцию в стиле стратегии сокрушения, и в отношении Фридриха на этот вопрос следует, безусловно, ответить утвердительно. Правда, средства для ведения войны, коими он располагал, и общие обстоятельства, обусловливавшие военные действия, как, например, способ обработки почвы, состояние дорог, возможности снабжения, были в то время таковы, что они ставили выполнению подобных планов большие затруднения, чем во времена Наполеона или Мольтке. Это в достаточной мере испытал сам Фридрих, вследствие чего и сама стратегия Фридриха сохранила тот колеблющийся характер, который снова приближает ее к старой, методической, маневренной стратегии. Основой всех его операций прежде всего является снабжение армии продовольствием из магазинов. И он наперед предвидел, что в будущем в отношении австрийцев придется мириться с ведением позиционной войны (guerre de postes). Кампания 1778 г. подтвердила это предсказание".