Последний из Братства. Открытый мир (СИ) - Глеб Кондратюк

— Я не обижен. Я разочарован. И ты даже не можешь понять почему. Никто из вас не поймет. Вот поэтому я и не приду.

— Ну прости нас. Мы же не могли знать, что так выйдет. Даша нам сказала…

— Плевать, что она сказала, — прервал девушку Тарас, — не в этом дело. Дело в том, что сказали мне вы. Вы сказали, что поможете мне в случае чего. Единственным кто решил мне помочь был Мрачный Клинок. Ему тоже запретили, но его это не остановило. А знаком я с ним чуть больше недели. Вот в чем суть. Я много раз вам говорил, как для меня важна ценность моих слов. Моё слово «друг» намного ценнее ваших, а дружба обмен равноценный. Не стоит брать это на свой счет. Для вас нормально говорить что-то не задумываясь. Я же вырос в месте где так делать было нельзя. Поэтому дальше нам не по пути.

— Ты… — у Маши почти пропал дар речи от такого заявления и ей пришлось напрячься чтобы ответить, — ты правда хочешь так поступить? Дастриус же всего лишь игра.

— То есть, если бы это была не игра, а реальность, то вы бы помогли мне рискуя собственными жизнями? Ты это имеешь ввиду?

— Я… — Маша совсем растерялась под серьёзным взглядом парня. Она не могла сказать «да», а сказать «нет» значит подтвердить слова Тараса.

— Дастриус может быть и игра, но решения там принимают люди. И эти решения настоящие. А теперь мне надо продолжить утреннею разминку. Пока.

Дверь в квартиру Тараса закрылась. У Маши от такого холодного отношения навернулись слезы, и расстроенная девушка пошла обратно к себе, в очередной раз набирая Дашин номер.

Евгений выключил машину, но выходить не спешил. Разговор с Вольным в игре сильно его воодушевил. В его голове родились новые обещания самому себе, которые он постарался как можно быстрее превратить в действия. Но сейчас, сидя в машине на парковке отцовского дома, решительности у него сильно поубавилось.

Нет! Встаю и иду!

Парень вышел из машины и зашел в дом. Отец нашелся в своём кабинете на третьем этаже. Он сидел за столом. Широкие плечи выдавали его крепкое телосложение. Виски уже посеребрила седина, но отец Евгения по-прежнему был очень энергичным и занятым человеком. Взгляд насыщенны голубых глаз сразу же обратился к вошедшему в кабинет человеку. Мужчина сильно удивился, увидев сына у себя дома, да еще и так рано.

— Привет пап. Занят?

— Нет, Жень, садись, — мужчина отвлекся от компьютера и сосредоточил внимание на сыне, — давненько я тебя так рано не видел. Случилось что-то?

Парень присел и замолчал. Евгений не знал с чего начать.

— А мама где?

— Она сейчас у твоей тёти.

Парень кивнул, набрал полную грудь воздуха и стал медленно выдыхать, собираясь с мыслями. Его отец понял, что сейчас будет что-то важное потому быстро свернул все на экране, чтобы не отвлекаться.

— Я говорил, что играю в Дастриус? — Евгений решил зайти издалека.

— Да. Тоже решил попробовать собрать команду как твой брат?

Парень покачал головой, пропустив мимо ушей нотки насмешки в тоне отца.

— Нет. Мы оба знаем я на это не способен.

Брови мужчины поползли вверх от таких откровенных слов сына. Евгений этого не заметил. Он смотрел в пол, боясь сейчас смотреть отцу в глаза.

— Я так познакомился с одним человеком. Ник у него Вольный, — тут парень остановился, думая, что сказать дальше, — Знаешь, мне всегда становилось стыдно, когда нас с Ильей сравнивали. Я тешил себя мыслями, что я младше, что догоню его потом. Это все чушь конечно. Нынешний я на такое не способен. Но суть в том, что Вольный заставил меня стыдиться ещё сильнее. Он меня в жизни ни разу не видел и не общался со мной толком, но с полной уверенностью распознал во мне избалованного лентяя, который сам в жизни ничего не добился.

Отец Евгения не спешил говорить. Эта исповедь сына выглядела очень… многообещающе и он боялся её спугнуть, сказав сейчас нечто неуместное.

— Я не знаю кто Вольный в жизни, но если я скажу, что он моя полная противоположность, то буду недалек от истины. Сильный, уверенный, подготовленный. Всегда спокойный. Он смотрит на мир совсем по-другому.

Парень снова замолчал.

— Его слово чего-то стоит, — сказал он спустя какое-то время, — а моё не стоит ничего. Я врал тебе и маме, наверное, тысячи раз. Да и не только вам. Боялся сказать правду и получить, что полагается. Но лучше я от этого не становился. Вольный подсказал как мне стать лучше и посоветовал начать с правды. Он сказал, что раз уж вы с мамой позволили мне вырасти таким избалованным, то не откажите мне в помощи измениться.

— Конечно, сын, — отец Евгения сразу же согласился со словами этого незнакомого, но очень мудрого человека, — если ты хочешь стать лучше, мы с твоей мамой с радостью тебе поможем.

Евгений закивал, все еще смотря в пол.

— Ты знаешь, что меня собираются отчислять да? Я старался вас обмануть, но не думаю, что у меня получилось.

Его отец ещё ничего не ответил, а Евгению уже стало легче. Он всё рассказал. Теперь, чтобы не случилось, откреститься уже не получится. Его жизнь в любом случае измениться, независимо от того выкинет его отец на улицу или нет.

— Знаю, сын, — сказал мужчина абсолютно спокойно. Куда спокойнее чем ожидал Евгений отчего тот и осмелился посмотреть на отца впервые за весь разговор.

— Поможешь? — с надеждой спросил парень, — Можешь забрать у меня машину, деньги. Все ровно я не сам это заработал. Я с делаю как скажешь, только помоги мне перестать быть тем, кому стыдно, когда его с кем-то сравнивают.

Мужчина позвонил своему секретарю, чтобы тот отменил все его дела на сегодня.

— Рассказывай во всех подробностях насколько все плохо, и мы с тобой вместе что-нибудь придумаем.

Глава 42

— Так ты значит не собираешься больше общаться со своими новыми друзьями? — спросил Виталий Павлович, переставляя фигуру на шахматной доске.

— Я никогда их друзьями не называл. Но суть вы уловили верно, не собираюсь, — ответил Тарас, отвечая на действия своего шахматного визави.

— Мы уже обсуждали это. Тебе не кажется, что ты слишком требователен в этом вопросе? Один прокол — и вот ты уже собираешься перестать с ними общаться. Они же дети, в сравнении с тобой.

— Вы знаете, что я не такой как большинство людей, Виталий Павлович. У меня совсем другие принципы и другая мораль. Для меня слова — это не просто какая-то болтовня, как для них. Мои слова имеют цену, а это значит слова моих друзей