Пещера Лейхтвейса. Том первый - В. Редер

Все присутствующие, конечно, согласились с таким взглядом на положение дел. Писарь подкрепился, глотнув вина из кружки, и продолжал:

— Мы уже похоронили безглавый труп ведьмы и голову тоже выудили из колодца. Вода опять чиста. Ганнеле уже находится на пути к выздоровлению, да и раны скрипача Франца оказались не опасными. Старик Кольман сгорел, и вскоре у нас появится новый старшина, который, если только вы будете благоразумны и изберете кого надо, хорошо знает всех вас и сумеет молчать там, где нужно.

— Нашим старшиной должен быть наш писарь! — крикнул трактирщик, наполняя стаканы.

— Значит, пока все в порядке, — отозвался сельский писарь. — Я вас не выдам, и вы меня тоже. Но в селе есть еще два человека, крайне для нас опасные. Это патер Бруно и служанка его, красавица Гунда. Запри-ка дверь, хозяин, я хочу поделиться с вами планом, который я сегодня утром придумал.

Трактирщик поспешил не только запереть дверь, но и выпроводить предварительно всех посторонних гостей. Заговорщики остались одни. Сельский писарь сделал таинственное лицо и лукаво перемигнулся с присутствующими.

— Надо будет оклеветать священника перед его начальством, — вполголоса проговорил он. — Надо устроить так, чтобы он лишился своего места.

— Так-то оно так, — заметил трактирщик, позвякивая по привычке деньгами в кармане, — но напакостить ему будет трудно. Ведь он, что ни говорите, хороший священник, лучшего у нас в селе никогда и не было, да и жизнь он ведет совсем безупречную.

— У тебя хоть и много денег, хозяин, а все-таки ты дурак, — досадливо произнес писарь. — Если мы будем говорить о нашем священнике только то, что соответствует истине, то мы, конечно, ничего не добьемся. Но ведь у нас есть отличная придирка. Скажите, вы когда-нибудь видели раньше такую красивую девушку, как Гунда?

— Никогда! — в один голос ответили поселяне и многозначительно улыбнулись.

— Служанка священника хороша собою, — сказал сельский портной Ленц. — Она точно цветущая роза. Но у каждой розы есть шипы. Она никому не дает воли. Вот посмотрите, как богатый Крон почему-то окутывается дымом. Она дала ему звонкую пощечину за то, что он хотел обнять ее и поцеловать.

— Несчастный портняжка, — злобно прошипел Крон. — Я у тебя больше заказывать не буду. Ты сплетник, баба и больше ничего.

Поднялся смех, так как по смущенному выражению лица Крона было видно, что портной говорил правду.

— Да, я знаю, — снова заговорил сельский писарь, — Гунда девушка порядочная или, по крайней мере, притворяется такою. Но давно уже известно, что в тихом омуте всегда черти водятся, и если она не позволила Крону поцеловать ее, то я думаю, что с патером Бруно она менее застенчива. Вот это самое мы и должны написать его преосвященству Кельнскому епископу. Мы должны сообщить ему, что священник наш ухаживает за своей служанкой и что кое-кто из нас видел, как они целовались. Вот это-то и сломит ему шею. Его преосвященство очень строг в таких делах, и патеру Бруно придется покинуть Доцгейм. Его запрут в какой-нибудь монастырь, заставят поститься и бичевать себя и научат его тому, что разумный пастырь должен действовать заодно со своей паствой.

— А что будет с Гундой? — спросил портной, лукаво улыбаясь. — Положим, Крон возьмет ее к себе на службу. У него жена старая и безобразная, а такая молодая, смазливая девчонка ему будет очень кстати.

Гнусный план сельского писаря был одобрен. В тот же день был отправлен посланец в Висбаден с письмом на имя его преосвященства епископа Кельнского. А та, честь которой была осквернена этим письмом, и не подозревала о том, что затевается против нее.

После пожара возобновилась тихая жизнь в доме священника, разнообразившаяся только тем, что патер Бруно с Гундой несколько раз в день навещали больных в сельской больнице и следили за их выздоровлением.

Прошла неделя после ужасного пожара в селе Доцгейм. Однажды в сумерки патер Бруно и Гунда возвращались домой из больницы. Они избегали беседовать друг с другом после той ночи, когда в полусне обменялись поцелуями, и даже избегали смотреть друг на друга. Они оба безмерно страдали, но скрывали один от другого свои муки. Молча завернули они за большой амбар, расположенный на окраине села и принадлежащий богатому Крону.

Вдруг патер Бруно внезапно схватил Гунду за руку и заставил ее остановиться.

— Боже, что с вами? — испугалась она. — Отчего вы остановили меня?

Священник указал на какое-то странное существо, которое медленно ползло по дорожке и, по-видимому, направлялось к открытой двери амбара.

— Что это, — шепнула Гунда, — животное, что ли? Оно ползет, движется, а между тем похоже на человека. Да вот оно поднимается на ноги.

— Это человек! — сильно волнуясь, воскликнул патер Бруно. — И притом, по-видимому, несчастный, нуждающийся в нашей помощи.

Странное существо выпрямилось. Луна теперь ярко освещала его, так что священник и Гунда могли его хорошо рассмотреть.

Действительно, это был человек, старик, одетый в какие-то лохмотья. Все лицо его было покрыто грязью, в волосах застряли листья и ветки. Лицо его было искажено ужаснейшим образом, челюсть отвисла, так что виден был сухой язык в открытом рту. А глаза его сверкали безумием.

— Боже милосердный! — вскрикнула Гунда. — Призрак ли это или исчадие ада? Преподобный отец, ведь он похож на нашего старшину Михаила Кольмана, дедушку Ганнеле.

Священник мужественно подошел к этому ужасному подобию человека и участливо спросил:

— Вы ли это, Михаил Кольман? Вы ли это, доцгеймский старшина? Что с вами случилось? На кого вы похожи? Как вы спаслись из вашего дома и где вы скрывались все это время?

Старик простер свои руки и с глухим воплем накинулся на священника, который в ужасе отшатнулся от него.

— Деньги мои! — завопил он. — Отдай мне мои деньги. Вы подожгли мой дом. Вы хотите сделать меня нищим. Но это вам не удастся — я перехитрил всех! Я высушил весь Рейн и там под подводной скалой спрятал свои сокровища. Иди со мной, помоги мне свалить скалу. Ганнеле умерла. Она вышла замуж за Лейхтвейса, а он повесил ее на высокую сосну. Мне холодно, страшно холодно. А там, в амбаре будет тепло. Там дешево жить. А вот идет Лейхтвейс… он повесит меня… в Кровавом замке… я уйду… далеко… я герцог… герцог Нассауский!..

Ужасный хохот прозвучал в тишине ночи. Широко взмахнув руками, старик вбежал в амбар.

— Он помешался, — глухо произнес патер Бруно. — Спаси его, Господь. Вероятно, он лишился рассудка во время пожара, глядя на гибель своего награбленного имущества.

Вместе с Гундой он вошел в амбар и увидел, что старик залез в кучу снопов пшеницы. Несчастный все время громко кричал, что за ним гонится Лейхтвейс, который хочет убить его за то, что он сделался князем Нассауским.