Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Лиззи Поук

– Я подумал о тебе и обо всем, через что ты прошла. Моя дочь. Бедная моя дочурка. Как ты можешь оставаться такой замечательной после всего, что тебе пришлось пережить. – Она сглатывает ком в горле. – Я подумал о том, как ты лишилась матери, а затем потеряла Неда, – продолжает он. – Случилась трагедия, а мы с Томасом просто отдалились. Оставили тебя одну. Мне тошно было от себя самого. Я знал, что должен вернуться на тот остров, что так или иначе должен вернуться к тебе.

Она не спрашивает, почему он с такой легкостью бросил ее в первый раз. Не сейчас. Пока нет.

– Каким-то образом благодаря милости Божьей я вернулся к тому каналу. Там штормило уже не так сильно, но я оказался в нем не один. – Она чувствует мороз, пробегающий по коже. Воспоминания о том, как лодку чуть не перевернули, ещё свежи. – Пока переплывал его, видел хвосты солти, только гребни, на поверхности. Я запаниковал. Понял, что должен поскорее оттуда выбраться, поэтому полез на берег, схватившись за первое попавшееся дерево, за которое смог зацепиться. Его острые корни разорвали мне кожу, ветки порезали руки и разодрали плоть. Помню, как посмотрел вниз и увидел, что кровь окрасила воду в красный цвет. Ради безопасности мне нужно было забраться как можно выше.

Она вспоминает шторм, обрушившийся на их люггер. Прошло пару дней, прежде чем они прибыли на остров Келли в архипелаге Невермор.

– Сколько ты пробыл там до того, как я тебя нашла?

– Кажется, три ночи. – Он пожимает плечами. – Крокодилы так и не ушли. Они ждали под тем деревом, покачиваясь в воде. Я не мог спуститься, чтобы добыть себе еды или пресной воды. Мне ничего не оставалось, только ждать. Когда появилась ты, словно ангел, спустившийся с небес, Господи, клянусь, я был уверен, что уже умер. Сомнений в этом не было.

– Но все обошлось, – натянуто улыбается она, хотя разум ее опустошён. Больше всего на свете сейчас ей хочется поддаться слабости и лечь, но она знает, что если не спросит сейчас, то никогда уже не спросит.

– Почему ты мне не рассказал?

Он поднимает взгляд на неё, пытается заглянуть ей в глаза.

– Почему не рассказал о том, что вы с Томасом задумали? Как мог позволить мне даже на время поверить, что ты мёртв?

Пока он молчит, собираясь с мыслями, она внимательно изучает его лицо.

– Потому что знал, что не должен тебе говорить, – наконец осторожно отвечает он.

Элиза хмурится.

– Просто поначалу казалось, что для тебя же будет лучше, чтобы ты не знала о наших планах. Незнание защитило бы тебя от себя самой, от всяких необдуманных поступков. – Она стискивает зубы. – Но ещё я был уверен, что если что-то пойдёт не так, ты найдёшь меня. – Он моргает, давая ей время осмыслить. – Я знал, что если случится какой-нибудь форс-мажор, если усилия пойдут насмарку, ты найдёшь меня и не остановишься ни перед чем. Я никогда ни в чем не был так уверен.

Она смотрит на него, как будто не может найти слов.

– Дневник был у тебя, я позаботился об этом. И вот ты здесь.

Она опускает взгляд на доски пола. Элиза вспоминает обо всех подсказках, которые подкидывал ей отец. Брелок-русалка, задание со стрекозой. Тайны, которые тянулись за ним, как хлебные крошки. И можно ли считать его дневник главным ключом к разгадке?

– Так ты не доверял Томасу? Подозревал, что он может не прийти за тобой?

– Нет-нет, я не об этом, – торопливо перебивает он, но Элиза видит дрожь сомнения, пробежавшую по его лицу. – Я совсем не то хотел сказать. – Он прочищает горло. – Я хотел дать тебе возможность сделать что-то такое, чтобы простить себя.

Она ерзает на месте.

– Ты меня спасла. Без сомнения, без тебя я бы погиб. Я бы умер на полпути к этому проклятому мангровому дереву. Но ты меня спасла. Больше не будет снедать чувство вины. Не будет сожалений, Элиза. Я больше не позволю тебе в чем-либо себя винить.

У него дрожат руки. Она растеряна, напугана. Ей нужно время, чтобы понять, что он пытается сказать. Она мысленно возвращается в тот жаркий день. Лодка на мелководье. Ребёнок в воде. Долгие годы ее страданий.

– Прости себя, Элиза. – Он тянется к ее руке. – Я хочу, чтобы ты избавилась от этой муки. Прошу тебя.

Она чувствует, как в груди зарождается гнев.

– Нет. – У неё кружится голова. – Я никогда не просила тебя делать ничего подобного. Я никогда не просила… – Она отдергивает руку.

Он качает головой, делая вид, что она неправильно поняла его.

– Я это знаю, просто я хотел сказать…

– Что ты будешь делать, если Паркер найдёт Баларри?

– Он будет водить их по кругу.

– Да не в этом дело! – Ее голос становится выше и резче. – Начнём с того, что его вообще бы там не было, если бы не твой нелепый план. – Она сбивается с мысли. Конечно, она понимает, что отец сделал все это, чтобы помочь своим детям. Но это повлекло за собой хаос. Нанесло вред другим людям.

– Только так я мог защитить Томаса и тебя. Мою семью. Я не мог иначе.

– А как же семья Уинтерса? – Или он для вас расходный материал?

Отец прячет лицо в ладонях.

– Этого не должно было случиться, конечно, нет. Я не хотел, чтобы все так вышло.

Она смотрит на его израненное тело, на лицо с печатью горя. У неё больше нет сил говорить, поэтому она наливает воду в кувшин и велит ему спать. Она приваливается к ней спиной и откидывает назад голову. Закрывает глаза тяжёлыми, ноющими веками. В темноте перед ней предстаёт бледная фигура: мальчишка, которого она так и не сумела спасти.

Глава 40

Баннин, два дня спустя

В Баннине отцу появляться нельзя. Они должны быть осторожны. Пока не выяснят, кто посылает письма, семье и другим людям грозит опасность. Поэтому Аксель согласился переправить его на люггере в Коссак. Там под присмотром Томаса он будет восстанавливать силы, пока Элиза не отправит сообщение, что путь открыт. Хотя она всеми силами пытается отогнать от себя назойливые мысли о том, что этого может не случиться никогда.

Тяжело дыша, она добирается до тюрьмы. Мрачные тучи низко висят над головой. Ей непонятно, откуда жара берет столько сил. Даже песчаные мухи пытаются спрятаться в тени.

С удивлением обнаружив, что тюрьма оставлена без охраны, она громко барабанит в дверь. Немного погодя, щурясь от яркого