Глаза тьмы - Светлана Зорина

Эрлин обернулся к Гинте и, наткнувшись на её взгляд, едва не попятился.

— Это же хель… Как вы посмели?

— Гинта, что с тобой? Я думал, ты обрадуешься. Ты рассказывала, как он к тебе приходил, как ты на нём летала… Ты ведь очень жалела, что он больше не приходит… Мне тоже всегда хотелось его иметь. Мне ещё Сиф говорил о небесном звере…

— Тебе хотелось его иметь? Его нельзя иметь! Он не может жить в неволе. Он приходил ко мне, но сам. Он приходит к людям, когда это нужно. Он мог бы когда-нибудь прийти и к тебе, но теперь уже не придет. Если люди будут обижать его, он может вообще покинуть Эрсу и больше не вернуться. Хель — это саннэф! Это божественный зверь. Для вас нет ничего божественного. Здесь божество — это только ты! Наш распрекрасный бог пожелал иметь новую игрушку — хеля!

— Да я вовсе не считаю его игрушкой. Я думал, его можно приручить… Ну чего ты так разозлилась? Разумеется, я его отпущу, если он не может жить в неволе. Я не хотел ничего плохого… В последнее время ты всем недовольна. Я понимаю, эта история с хармином…. Но я же во всём разобрался, навёл порядок…

— Да, ты устроил разгон. Тебе понравилось демонстрировать свою власть. Тебе вообще нравится быть командиром и устраивать игрушечные бои. На воде или в Белом замке… Ты не знаешь, что такое настоящая битва, а ведь ты уже взрослый. Многие из тех, кто ходил со мной на запад, были моложе тебя. Они не воображали себя ни богами, ни царями, зато сражались по-настоящему! Они знали, что в этом бою могут встретить свою смерть. А ты… Ты лучше закроешь глаза, зажмуришь их покрепче, чтобы только не видеть её, не думать о том, что она всё ближе и ближе!

— Я не понимаю… — Эрлин начинал злиться. Ноздри его точёного носа слегка раздувались, губы побледнели. — За что ты меня оскорбляешь? Я не трус.

— Нет, ты трус! Именно трус! Ты боишься посмотреть правде в глаза! Ты сам, как эти звери, сидишь в клетке. Да-да, ты позволил посадить себя в золочёную клетку и не хочешь покидать её, потому что тебе так удобно. Твоя теперешняя жизнь — это сплошные удовольствия, всеобщая любовь, поклонение. Ты потому и вспоминать ничего не хочешь! Ты не то что не бог, ты даже не человек. Существо без памяти, без прошлого не может быть человеком! Если тебе так нравится, оставайся и дальше куклой в золочёной клетке. Когда кукла отработает свой срок, ее заменят новой, у которой тоже не будет ни прошлого, ни будущего. Ну и что? Зато ей не надо ни о чём думать. За неё уже всё решено. Ей не приходится выбирать! Даже между жизнью и смертью!

Эрлин так побледнел, что лицо его стало одного цвета с его белой накидкой. Работники зверинца и абельмины стояли и в полной растерянности слушали, как юная сантарийка кричит на их бога. На того, кому никто и никогда не смел открыто возражать. Даже главный абеллург, перед которым все трепетали.

— Что ты этим хочешь сказать? — глухо спросил Эрлин.

После его слов наступила такая тишина, что казалось, даже птицы умолкли на деревьях.

— Неужели непонятно? — вмешалась Рона. — Она хочет сказать, что ты неправильно живёшь. А главное — выбирать не умеешь. Например, девушек. Вот если бы ты её полюбил, то это был бы правильный выбор.

— Господин мой Эрлин, — жеманно растягивая слова, промурлыкала Мильда. — Ты слишком серьёзно относишься к капризам и истерикам этой маленькой худышки. Она просто бесится от зависти, неужели ты не понимаешь?

— Я не понимаю, почему со мной разговаривает кто угодно, но только не та, с кем разговариваю я? — с холодным недоумением осведомился Эрлин.

— Потому что я уже всё сказала, — ответила Гинта. — А если ты не понял, то значит по-прежнему не хочешь ничего понимать. Следовательно, продолжать этот разговор не имеет смысла.

Она направилась к вольеру.

— Что ж, если так, то можешь убираться! — крикнул Эрлин. — Если этот голубой зверь тебе дороже, уходи! Улетай вместе с ним… Хоть в свою Ингамарну, хоть на луну! Куда хочешь! Маленькая неблагодарная дикарка! Вы были и остались дикарями! Живи в своём лесу, среди зверей. А среди людей… Нормальных, культурных людей, тебе не место…

Гинта резко обернулась. Эрлин умолк и вздрогнул от её взгляда, но глаз не опустил.

— Я не боюсь тебя, убивающая взглядом.

— Разумеется, — улыбнулась Гинта. — Ты знаешь, что я ничего тебе не сделаю. Ты научился пользоваться любовью окружающих, но сам любить не научился. Наверное, здесь, среди вас, мне действительно не место. Да только лучше жить среди зверей, чем среди таких, как твои подданные. Звери, по крайний мере, не питаются плотью своих детёнышей. Мне очень жаль, Эрлин. Я так и не сумела избавить тебе от твоего злого двойника.

— Не беспокойся. Я больше не нуждаюсь в твоей помощи. Даже если снова заболею. Что бы со мной ни случилось, твоей помощи я не приму, но я благодарен тебе за то, что ты для меня сделала. В долгу я не останусь. Завтра же отправлю в Ингатам дары для своей целительницы и её мудрого деда.

Теперь Гинта действительно была близка к тому, чтобы убить его.

— Эрлин, — сказала она, опустив ресницы. — Не делай этого. Я всё верну обратно. Лучше не делай этого. А сейчас, пожалуйста, больше ничего не говори.

— Эй, не забудь запереть за собой на задвижку! — заверещала Рона, когда Гинта открыла дверь вольера. — Он же может выскочить! Вдруг он взбесится и всех нас убьёт! Вон у него какие копыта…

— Рона, не пора ли тебе замолчать? — услышала Гинта язвительный голос Эрлина. — По-моему, сегодня ты уже выдала свою ежедневную порцию глупостей.

Ещё она услышала топот ног и скрип колёс — абельмины бросились к тайпам, кое-кто отъехал подальше от вольера. Один Эрлин не тронулся с места. Гинта не оборачивалась и не видела его, но она знала, что он стоит всё там же и смотрит на неё. Она почти физически ощущала его взгляд. Эрлин не владел таннумом, и всё же этот человек был единственным, кто мог ранить её взглядом и, возможно, даже убить…

Гинта склонилась над хелем и осторожно отвела в сторону волнистую белую прядь, закрывавшую его глаза.

— Хель… — прошептала она.

Голубоватые веки дрогнули. Гинта заговорила с хелем на танумане. Она говорила, а он слушал, и его чудные лиловые глаза постепенно прояснялись.

— Вставай, — сказала Гинта, гладя его упругую шею. — Вставай. Летим отсюда. Куда хочешь. Хоть в Ингамарну, хоть на луну… Куда угодно, мне всё равно…

Она замолчала и закусила губу, чтобы не разреветься. Хель зашевелился, вскинул голову, потом медленно поднялся на ноги. Выходя из вольера, он немного пригнулся, а когда он выпрямился, все замерли, любуясь его красотой и совершенно забыв о страхе. Его шерсть, ещё недавно казавшаяся тусклой и серой, теперь отливала яркой голубизной и сверкала, как серебро, а тёмно-лиловые глаза напоминали драгоценные камни.