Ловец человеков - Попова Александровна

— Как… — голос сорвался, и Курт ощутил кровь в горле. — Как ты это делаешь…

— А, — обрадовался тот, — интересно?.. А мое пиво — мое знаменитое пиво. Знаешь, сколько всяких полезных трав топчут ногами невежды? О, в каждой травинке — своя сила, надо только суметь воспользоваться ею. А кроме того, как сейчас ты испытал на себе, я могу заставить себя слушать… Вот только с тобой были проблемы, — недовольно добавил Каспар. — Сегодня я встретил тебя в лоб, а вот моя обычная практика с пивом и разговором намеками на тебе не прошла, хотя обычно это работает. Что-то тебя защитило. Может, слишком большое чувство собственной неполноценности? Оно, похоже, может помешать, равно как и самоуверенность объекта… Надо об этом подумать. — Каспар встряхнул головой, словно отгоняя от себя мысли, которые сейчас, по его мнению, не имели важности. — Пришлось пойти напролом и просто выдумать эту историю с ссорой в моем доме и слухами о бароне; а тебе даже в голову не пришло, насколько мой рассказ натянут и странен. Как я и говорил — въедливый, но не умный.

— Письма… письма — твоих рук дело?

— Моих, разумеется. Хочешь узнать еще что-то? Спрашивай, пока я добрый и в настроении.

Курт закрыл глаза, ощущая дикую слабость во всем теле и отчаяние от того, что все эти откровения ему суждено унести с собой в могилу, однако не спросить не смог:

— Бруно… давно с тобой?..

— Нет, до твоего над ним столь внимательного опекунства у меня не было необходимости в столь… неглупых членах моего Союза. От таких всегда проблемы. Но вот когда ты взял его под крылышко, он мне понадобился… — Каспар улыбнулся снисходительно, склонив набок голову. — Что, майстер Гессе, проекция вовне? Себя в нем увидели?.. Бывает. Только вот парень этого не оценил. Никто не любит вашу компанию.

Курт снова закрыл глаза, сглотнув собравшийся в горле кровавый комок. Вот в чем причина того, что бывший студент уже сам, по доброй воле, искал встреч с ним, напрашивался в попутчики — просто Каспар велел ему не отходить ни на шаг от недогадливого следователя. Какая это была для него удача — инквизитор сам настойчиво приближал к себе соглядатая… Вот почему Бруно завел с ним разговор о новой Конгрегации — пытался доказать самому себе, что избрал верный путь и борется против тех, кто это заслужил… Вот почему он так уговаривал оставить его снаружи, когда завалился конь… быть может, и не случайно… Узнав, что Каспар раскрыт, Бруно решил изыскать способ попасть на доклад к нему. Надо было догадаться обо всем этом, когда выяснилось, что слухи ползут по деревне ноздря в ноздрю с его расследованием…

— Как ты узнал, что… — голос сел, и Курт собрал немалые силы, чтобы договорить: — что Альберт напал на крестьян…

Тот посмотрел на него с безграничным удивлением, приподняв брови, и вдруг рассмеялся.

— Господи, неужто ты и впрямь до сих пор уверен, что это он?.. Ты же его видел, как тебе могло в голову придти, что этот мальчишка способен завалить двух взрослых мужиков? Стыдно, майстер инквизитор. Кажется, я тебя перехвалил…

— Так это ты…

Каспар склонил голову в издевательском поклоне, бросив взгляд за спину, где все больше разгоралось зарево пожара.

— Само собой. Признайся, ведь ты некоторое время действительно был уверен, что имеешь дело со стригом, а? — Каспар легонько ткнул его кулаком в сломанное ребро, и он задохнулся, невольно схватившись за бок ладонями. — Был?

Курт не ответил, дыша тяжело и с хрипом, глядя на все более темнеющий от дыма потолок и уже ощущая запах горящего дерева и раскаленного камня, доносящийся снизу.

— Был, — сам себе отозвался тот, с интересом наблюдая за его лицом. — Рассказать, как я это сделал?

— Нет… — вяло прошептал он.

Теперь Курт понял это и сам: поскольку никаких следов ремней или чего-то подобного на телах не было, объяснение только одно — все то же знаменитое пиво. Может, Каспар даже не стал тратить своих сил на то, чтобы подчинить себе жертву, а попросту отравил обоих. Спустил кровь на какой-нибудь полянке в лесу и перенес тела ближе к замку…

— Ты… — говорить было все труднее; голова кружилась, и собственный голос отдавался в ней, как в пустом кувшине — гулко, громко. — Ты задумал это… услышав рассказ Шульца?..

— Да… — Каспар склонил набок голову, глядя на него с каким-то новым интересом, и усмехнулся. — Знаешь, я тоже хочу кое-что спросить; когда еще представится такой случай. Меня вот что забавляет: неужели сейчас, когда вот-вот умрешь, тебя действительно интересуют все эти подробности? Зная, что никому никогда не сможешь этого рассказать, что все мои тайны умрут вместе с тобой, ты правда хочешь знать их? Почему? Любопытство? Просто любопытство?.. — он подождал ответа, но Курт молчал, глядя мимо него, в затягивающийся дымом потолок; пожав плечами, Каспар отмахнулся. — Ну да неважно… Что ж, майстер инквизитор, думаю, мне пора. Позвольте забрать мою собственность…

Стрелки он вырвал из ран резко, одним движением, и в уже онемевшем было теле вновь взорвалась пронзительная боль; хрипло вскрикнув, Курт закашлялся, поперхнувшись кровью в горле. Пивовар поднялся, убирая оружие, и огляделся вокруг.

— Как по-твоему, — спросил он скептически, — успеет все прогореть до приезда твоих приятелей? Что-то маловато огня, мне кажется.

Он быстрым шагом двинулся прочь; Курт увидел, как, подойдя к освещенной пламенем лестнице, Каспар легко, будто пустую, опрокинул вниз стоящую у прохода бочку. Та загремела по ступенькам, раскалываясь и разлетаясь крупными щепками, в воздухе запахло смолой, и с лестницы полыхнуло. Отскочив, Каспар тем же быстрым шагом вернулся к Курту, оглянулся.

— Вот теперь похоже на дело, — сообщил он доверительно. — Но не помешало бы еще кое-что.

Он снял со стены факел, помешкал, глядя в пламя, и, распахнув дверь в двух шагах от них, швырнул его внутрь комнаты. Несколько секунд он стоял неподвижно и молча, упираясь ладонями в косяк, а потом вдруг медленно произнес:

— Ты знаешь, сколько народов и племен приносят жертвы огню? Вода — она способна противостоять пламени и почти равна ему по силе, но никто… или почти никто… не приносит жертв, топя их. Наши предки, отправляя своих умерших воинов на плоту по реке, посылали вслед горящие стрелы. И твои братья — уж они-то знают, что делают, когда обращают в пепел мне подобных… — он обернулся, и на его лице заплясали отблески разгорающегося в комнате пожара. — Огонь, майстер инквизитор, это самая мощная сила на земле. В нем есть что-то от бога; может, он и сам бог, снизошедший к нам? Ты никогда не думал об этом?

Курт молчал, глядя на горящую лестницу, на проем двери, откуда уже доносилось потрескивание занимающегося дерева и потянуло дымом; Каспар прошагал к другому факелу и, взяв его в руку, остановился.

— Любой обряд жертвоприношения кажется мне чем-то фальшивым в сравнении с преданием огню, — продолжил он тихо, — все это лживо. Это невидимо, говорят нам, но на самом деле просто ничего нет. А огонь забирает жертву зримо, забирает сам, все до последней косточки, если поддержать его пищей. Он живой, как и положено богу. И он никому не служит, с одинаковой беспощадностью, а может, и милосердием, принимая всех — праведных, грешников, врагов и друзей, человека и бессловесную тварь… Есть ли в этом мире хоть что-то, способное вселить такой ужас, такой трепет и такую любовь, как огонь, майстер инквизитор?

Пинком растворив еще одну дверь, Каспар широким движением бросил факел в комнату и, замерев на пороге, запрокинул голову, прикрыв глаза и глубоко, с наслаждением, вобрав в себя воздух, словно вдохнул какой-то одному ему слышимый аромат.

— «Odor mortis»[57]… Это запах смерти, малыш, — произнес он едва слышно; обернулся, озаряемый пламенем с обеих сторон, и широко раскинул руки, будто желая обнять подрагивающую дымку вокруг себя. — Это запах смерти! — повысил голос Каспар. — Чувствуешь? Смерть не пахнет трупами, брошенными на поле боя, или могилой, не пахнет склепом — вот как пахнет смерть; так же, как жизнь, огнем! В огне был создан мир, в огне погибнет; и разве это не прекрасно? Разве он не прекрасен?..

Курт уперся в пол, попытавшись подняться; ослабевшие руки, склизкие от крови, соскользнули, ободрав кожу с ладоней, и он упал, задыхаясь от боли в сломанном ребре и ранах. Каспар посмотрел на него сверху вниз с улыбкой, медленно приблизился, пронаблюдав за вторым тщетным усилием, и снова присел на корточки рядом.

— Какая ирония судьбы, верно? — спросил он уже другим тоном, все так же улыбаясь. — Твоим первым сожженным будешь ты сам. Зачитать тебе приговор, чтобы все было по правилам?

Курт сморгнул с ресниц слезы, выступившие от напряжения, боли и все ближе подступающего жара; до кинжала в сапоге было раздражающе близко, и он, понимая всю бесполезность того, что делает, извернулся, вцепившись негнущимися пальцами в рукоять. Каспар легко, словно у ребенка, отнял клинок, глядя на Курта с умилением.