След грифона - Сергей Максимов

– Думал, Сашка. Тебе теперь думать. Ты лучше придумаешь. Слиток уже достал. Могу прямо сейчас тебе отдать. Здесь, в детсаду, тайник сделал. Достать?

– Не надо пока. А как там под землей? Крысы с мышами золото не погрызли?

– Золото только люди грызть готовы. Ящики гниют. Мешки после тебя я еще два раз менял.

– Я думаю, несколько царских червонцев тоже понадобится. Так что надо будет еще в подземелье опускаться, – размышлял вслух Соткин.

Что делать завтра, он в общих чертах уже представлял. Схема его действий, как сказали в более позднее время, была отработана. Она была в прямом смысле слова убийственно проста. Как только интерес к колчаковскому золоту со стороны правящей власти просыпался вновь, наши герои своими действиями, с одной стороны, подогревали интерес к следам этого золота, а с другой – обрубали цепочку самих этих следов. Или же уводили искателей по ложному следу. Золотые монеты, подброшенные в дома и на рабочие места людей, занимавшихся поисками золота, неминуемо приводили их в застенки родного учреждения. И вчерашние оперуполномоченные, следователи, государственные служащие на своей шкуре познавали все «прелести» социалистической законности. Золотые украшения, обнаруженные на томском севере, звали искателей в дорогу. Они возвращались. У них опять находили золото в минимальных количествах. Это не позволяло найти ничего существенного, но позволяло сбить волну кладоискательства среди сотрудников НКВД и инспирировать чистку в их рядах. Чем еще были хороши именно чекисты, так это тем, что это ведомство «мусор из избы выносить не будет». А значит, и узнать что-то никому не удастся. Расходы на такую войну при обладании таким количеством золота были минимальными. Лишь однажды при аресте Суровцева в 1937 году, когда тому угрожала реальная гибель, в квартиру работника Томского горисполкома стараниями Соткина был подброшен золотой слиток с клеймом Государственного банка Российской империи. Обычно хватало нескольких золотых монет. Золотая мелочь, рассыпанная по всему Томску, не позволяла говорить об обнаружении серьезного клада, но позволяла говорить о сговоре, об укрывательстве ценностей и прочей контрреволюции.

Еще в начале тридцатых годов ОГПУ арестовало в первый раз бывшего командира Красной армии, а в прошлом штабс-капитана царской армии, Павла Афанасьевича Россомахина. После одного из арестов Россомахина и его освобождения с ним встретился сам Суровцев. Россомахин знал о главенствующей роли Суровцева в деле сокрытия золота. Суровцев и разъяснил, что в сложившейся ситуации им нужно становиться союзниками. И вот уже часть дезинформации о золоте пошла через Россомахина, жизнь которого целиком зависела от того, что сообщат ему Суровцев и Соткин, которые обладали этим золотом. Не мог даже в страшном сне бывший красный командир предположить, что два махровых белогвардейца будут спасать его от гибели. А в том, что это были настоящие белогвардейцы, сомневаться не приходилось. На прямое убийство своих врагов они теперь уже не шли, но механизм, используемый ими, был еще более беспощаден и циничен. Мало того, понял Россомахин, они продолжали воевать по законам Гражданской войны, как сами они говорили, им навязанной. Еще во время самой Гражданской войны, осознав диктаторский и репрессивный характер создаваемого большевиками государства, Суровцев понял, как нужно запутывать следы порученного ему золота. Вспоминая уроки Великой французской революции, он предвидел, что русская революция, подобно гадюке, начнет пожирать своих детей. Два офицера и Ахмат не раз и не два переводили стрелки машины репрессий. Этот страшный локомотив не летел под откос, но сходил с рельсов и калечил и убивал людей, его запустивших. Присутствовал в их действиях и элемент личной мести. Поэтому неминуемые несчастья, обрушившиеся на семьи врагов, их не останавливали.

Соткину предстояло встретиться с Россомахиным. То, что Россомахина опять выпустили из лагеря, могло быть напрямую связано с арестом и содержанием Суровцева на Лубянке. Сегодняшнюю знакомую с ее другом-милиционером он тоже собрался использовать в грядущей операции. Первоначальная цель ее была в том, чтобы во второй раз отсрочить гибель Суровцева, а вот если повезет, то и устранить опасность гибели. Слиток золота из «золотого эшелона» в ближайшие дни обнаружится в Томске. И обнаружится при обыске в квартире чекиста, или партийного функционера, или еще какого-нибудь начальничка. Соткин пока не решил какого. И в очередной раз органы будут сожалеть, что как-то не так вели следствие по золоту в прошлые годы. И опять дело заглохнет. В 1937 году это было так.

– Сашка-Сашка, звал меня с собой хозяин. Шибко за границу звал. Зачем не поехал? Дом его сторожу. Детский сад придумали. Какая семья была! Асю как дочь любил. Вот этими руками из пожара тащил, – вдруг обратился к воспоминаниям Ахмат.

– Да знаю я. Знаю. Как внуки твои? – желая увести Ахмата от грустных воспоминаний, спросил Соткин.

– Слава Аллаху, живы-здоровы. Я Суровцеву правду сказал. Если внуков возьмут, все скажу. Про золото все скажу. Потому мне не знать лучше все.

– А он что?

– Сказал, про золото говорить станешь – и внуков и себя погубишь.

– Правильно он тебе сказал. Да и придумал он все тоже правильно. И я, и ты, и Россомахин не сможем без него точно указать, где главная часть. Да и зачем оно нам? Я из своих двух пудов золота за эти годы и ста граммов не израсходовал.

– Просить тебя хочу, Сашка. Немного денег надо. Внукам помочь. Сам золото менять не понесу.

– И это тоже правильно, Ахмат. Я продам сколько надо. Только мне дня два надо подумать. Четыре года в Томске не был. Надо осмотреться. К майданщику с золотишком не сунешься. Все скупщики краденого «стучат» куда надо. Но тут дело такое, что золото нам в городе все равно засветить нужно. Я подумаю, как и что... Словом, помогу.

– Спасибо, Сашка. Про Алину свою не спросил. Спросить боишься? – вдруг перелетел Ахмат на больную для Соткина тему.

Соткин тревожно взглянул на Ахмата. Он, конечно же, хотел его спросить об Алине, но действительно боялся услышать что-нибудь плохое. Он по-прежнему любил ее. И никого он больше не любил в этом мире так. Он понимал, что и она его любит, но желание ее переделать Соткина на свой лад было невыполнимо. Она и замуж за другого мужчину грозилась выйти, чтоб он, Соткин, опомнился и стал таким, каким виделся ей. Она ждала, что в последний момент перед ее замужеством он одумается и сам предложит ей руку и сердце. Он не предложил. А что он ей мог предложить? Белогвардеец. Это один он до сих пор мог уворачиваться от репрессий. Женись он на Алине, и ему не увернуться от большевистской пули. Но самое страшное, что и она не уцелеет, как не смогла уцелеть Ася.

– Мужа ее взяли, – стал рассказывать Ахмат.

– Давно?

– Как ты опять сел, так и его забрали.

– Как она живет?

– Ей помочь надо. Ребенок у нее.

Соткин еще раз налил себе водки. Представить Алину матерью он не мог. Ребенок. Может быть, это его ребенок? Зная характер Алины, он понимал: она может скрыть правду. Но, так или иначе, завтра он навестит ее. Деньги она, конечно, не возьмет. Да еще и скажет, что ворованного ей не надо. Придется найти способ помочь ей.

– Что молчим, Сашка? – грустно спросил хозяин Ахмат.

– Да вот думаю. Я раньше всегда ухмылялся, когда слышал, что не в деньгах счастье. А вот ведь и сам узнал, что не в деньгах... сейчас бы сбежал к черту от этого золота, но не могу. От него если и можно сбежать, только всем вместе и сразу. Тебе, мне, Россомахину и самому Суровцеву. Словом, не убежишь. Да и куда нам бежать?

– Суровцев не побежит. И нам не даст.

– Да и сами мы не побежим.

– Не побежим, – согласился Ахмат. – Это золото – страшный золото. Я тоже раньше думал, что много золота – счастья много. Золото всегда чужой, даже если оно твой. Оно сам по себе. В старину умней человек жил. Золото в могилу клал. Чтоб золото пропал совсем. И проклятие на золото клал.

– Что-то я не замечаю, чтоб эти проклятия кого-то остановили. Хотя черт его знает, – серьезно добавил Соткин. – Сколько раз, начиная с Гражданской войны, это золото хотели прибрать к рукам? Где-то мы не дали, а где-то невольно и черта вспомнишь...

Они долго в эти вечер и ночь разговаривали. Причастность к одной из запутанных тайн двадцатого столетия делала их необычайно откровенными друг с другом во всех вопросах личного характера.

Разговор их иногда нарушался неожиданным скрипом половиц в верхних этажах дома, принадлежавшего когда-то купцу Кураеву. Это после долгой зимы деревянное здание заново училось дышать теплым летним воздухом. Но казалось, что это ходит всеми брошенный и забытый домовой. И под землей тоже точно кто-то дышал тяжелым звериным дыханием. Туда, в подземелье, вел тайный ход, начинающийся за печкой. Его можно было обнаружить, если убрать в сторону лопаты, метлы, грабли, стоящие в углу. Затем аккуратно вынуть доски стены, а после того как в стене обнаружится полость, разобрать в ней пол. Потом спуститься в обнаружившийся лаз и при свете лампы или свечи, задуваемой потоком холодного воздуха из-под земли, разглядеть ступени, ведущие вниз, под выложенный кирпичом арочный потолок. Там, в известном только ему одному месте, хранится два пуда золота, закрепленного за Ахматом. Этим золотом он может пользоваться. Но основное назначение этого запаса – оберегать часть большую, хранящуюся в месте, которое точно известно одному Суровцеву. Подобное хранилище, но в другом конце города, есть и у Соткина. Правда, Соткину не раз приходилось там даже прятаться и короткое время жить. Туда он еще во время Гражданской войны притащил зачем-то рыцарские доспехи, до этого за каким-то чертом привезенные томским купцом из Европы и поставленные дома в гостиной. Два этих почитателя средневекового рыцарства, купец и Соткин, невольно стали творцами легенды о том, что в подземельях под Томском живут механические, железные люди.