Конан и карусель богов - Поль Уинлоу

Ответом ему было дружное одобрительное ворчание.

- Веди войско, сын мой, - Конан коснулся пальцами плеча сына. - Король здесь - ты. Повелевай!

Конн внезапно улыбнулся какой-то странно-веселой, даже ехидной улыбкой; лет пятнадцать назад при виде этого Конан готов был бы поклясться, что сын затеял очередную каверзу.

Десять сотен Черных Драконов, понесших потери в схватке с ожившими мертвецами, но не утративших боевого духа, двинулись вслед за Конном на северо-восток, к переправе через Хорот. Нужно было спешить - Гонзальвио и Просперо вот-вот должны были подойти к стенам осажденной крепости.

По дороге Конн и Конан, как ни в чем не бывало, обсуждали ход войны.

- Я уже говорил тебе, ты все сделал правильно, - чуть ворчливо заметил Конан в ответ на вопросительный взгляд сына. - Ты прав. Шамар - самое слабое место в защитном поясе аквилонских крепостей. Под его стенами решится много... если не все. Однако бросаться сразу же освобождать город от осады не следует. Пусть их соберется побольше... - прибавил он с мрачной ухмылкой, имея в виду врагов.

- Но почему, отец? - удивился Конн. - Не ты ли учил меня, что врага следует бить по частям?

- Да, если это обычный враг. Но очевидно, что на сей раз мы имеем дело с вторжением, организованным и управляемым иными, нечеловеческими силами. Никому и никогда не удалось бы сколотить такой союз, его создатель воистину должен был быть более, чем человеком. Заметь, у вторгшейся армады нет общего командования. Да шемиты со стигийцами тотчас бы перегрызли друг другу глотки, не сдерживай их что-то! И еще одно. Армии наших врагов действуют так, словно кто-то передвигает их, как фигурки на игральной доске. Ясно, как день, что все эти короли, бароны и правители - не более, чем марионетки, подвешенные на ниточках... и кто-то очень искусно дергает за эти ниточки. И потому чем больше вражеских разноплеменных отрядов соберется в одном месте, тем труднее станет незримому поводырю управлять ими, тем больше надежды на то, что ниточки все-таки запутаются... и в этом заключается самая главная наша надежда...

Киммериец закончил непривычно длинную и отстраненную для себя речь даже будучи королем, он старался изъясняться коротко и ясно, считая пустые разговоры уделом изнеженных придворных, лишенных иных занятий.

Конн же слушал отца, затаив дыхание. Да, его не зря называли Конаном Великим еще при жизни. Не зря он так гордился отцом. Решение, к которому он, Конн, пришел - единственно правильное. Он не имеет права не сделать это. Ради блага доверенной ему Аквилонии... Позади, в рядах Черных Драконов Конн твердо знал это - не утихая, перелетали между рядами тревожно-изумленные шепотки: "Великий Король вернулся... ему возвращена молодость... как случилось такое чудо? Наверное, особое благоволение Богов на нем, на нашем истинном короле, иного и быть не может..." Черные Драконы совершенно правы, думал Конн. Воистину, отец не простой Смертный. Быть может, его отцом или матерью был кто-то из истинных Богов этого мира, иначе как смог бы Конан прожить столь яркую, полную приключений и побед жизнь?

Мало-помалу над головами воинов разгоралось утро. Они уже почти покинули Пуантен и приближались к Хороту; там, впереди, горизонт пока еще оставался не запятнанным отвратительными дымами пожарищ; враги уперлись лбом в Шамарскую твердыню, не раз и не два уже выручавшую Аквилонию в минувшие годы. По дороге Конн отправил нескольких гонцов с приказами задержать продвигавшихся в глубь страны аргоссцев. Удобнее всего это было сделать на равнине, где могла по-настоящему развернуться прославленная аквилонская конница, и потому Конн разрешил оставлять все еще удерживаемые крепости. Безумие аргоссцев могло было быть излечено лишь обильным кровопусканием.

Отряд вступил в нетронутые войной области. И тут случилось то, чего ждал Конн и что весьма досаждало Конану - народ очень быстро прознал о возвращении Короля; целые толпы сбегались к ним, покидая надежные убежища в холмах и лесах. Многие присоединялись к воинству, хотя годных для боя мужчин осталось очень мало - почти все ушли в Тарантию, вступать в армию Конна... И даже Конан не мог уговорить остаться тех, кто на сей раз двинулся за ним. Неприятель мог бы надменно посмеяться над этим войском, где половину составляли безусые подростки, а вторую - седые старики да самые отважные из женщин; но глаза новых ратников Конана горели таким огнем и они смотрели на вновь обретенного Великого Короля с таким обожанием и верой, что было ясно по приказу его, Конана, они пойдут в огонь и в воду и только смерть сможет остановить их.

Белит, Испарана и остальные воительницы ехали молча и обособленно, время от времени бросая на Конана странно-испуганные взгляды. Он понимал, что его былые подруги ожидают ежеминутного неотвратимого возмездия; они наверняка чувствовали сейчас то же самое, что и Конан - постоянное, всевозрастающее давление, становящееся почти невыносимым: "Ну что же ты медлишь?! Вот он, тот, за чьей головой мы послали тебя! Докажи, что мы не напрасно остановили на тебе свой выбор!" Противостоять этому непрестанному нашептыванию становилось все тяжелее и тяжелее.

А Конн, казалось, ничего не замечал - во все глаза, с восторгом глядел на Конана негодный неслух, словно нарочно стараясь, чтобы на пути киммерийца оказалось бы как можно больше поселян, вопящих что-то восторженное и бухающихся в пыль на колени перед отрядом; мальчишка ничего не знал о том, что творилось с Конаном - и, сподоби Кром, чтобы он никогда и не узнал в дальнейшем. Глубоко в душе киммерийца, в душе далеко не молодого, шестидесятилетнего Конана, прихотью капризных Богов оказавшегося в молодом и сильном теле, постепенно закипала ненависть - не та быстрая, пьянящая ненависть молодости, когда легко убить человека за одно неосторожное слово, но истинная, подсердечная ненависть, что не сопровождается воздетыми кулаками и громогласными воплями вперемежку с клятвами на клинках. Однако именно эта ненависть способна вести человека до самых дальних земных пределов в погоне за ускользающим врагом... С этого момента Конан уже не сомневался, что настанет день и он найдет способ сломать запоры небесных врат - чтобы отомстить Неведомым за все, за каждую каплю крови каждого погибшего в этой войне, неважно, аквилонца или, к примеру, аргоссца. Конан не держал на них зла. Теперь, после рассказа сына, после всего увиденного в Пуантене не приходилось сомневаться, что каприз Неведомых превратил тысячи и тысячи людей в злобных безумцев, одержимых одной только мыслью - убивать.

"Надо подсказать Конну, чтобы брали больше пленных; не нужно бойни", вдруг всплыла совершенно неожиданная для него, прежнего Конана, мысль.