Доказательства существования жизни после смерти - Алексей В. Фомин (сост.)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я стала чувствовать, что начинаю терять сознание и приближаюсь к обмороку, который, действительно, и наступил, сопровождаемый сильнейшими корчами и судорогами всего тела, какие только когда-либо бывали со мной в жизни. Припадок этот своей силой разбудил всех окружавших меня и, несмотря на все принятые против него меры и оказанную мне помощь, длился до девяти часов утра; тут только удалось, наконец, привести меня в сознание и остановить конвульсии. Затем трое суток я лежала совершенно недвижима от крайней слабости и крайнего истощения вследствие сильного горлового кровотечения, сопровождавшего припадок. На другой день после этого странного события было получено известие о болезни Зенгиреева, а спустя две недели и о кончине его, последовавшей, как потом оказалось, в ночь на 13 мая, в 5 часов утра.
Замечательно при этом еще следующее: когда золовка моя, недель шесть после смерти мужа, переехала со всей своей семьей жить к нам в Романов, то однажды, совершенно случайно, в разговоре с другим лицом в моем присутствии, она упомянула о том интересном факте, что покойного Зенгиреева хоронили с длинными по плечи волосами и с большой окладистой бородой, успевшими отрасти во время его болезни; упомянула также и о странной фантазии распоряжавшихся погребением – чего она не была в силах делать сама, – не придумавших ничего приличнее, как положить покойного в гроб в длинном, черном суконном одеянии, вроде савана, нарочно заказанном ими для этого.
Характер покойного Зенгиреева был странный; он был очень скрытен, малообщителен; это был угрюмый меланхолик; иногда же, весьма редко, он оживлялся, был весел, развязен. В меланхолическом настроении своем он мог два, три, даже восемь, десять часов просидеть на одном месте, не двигаясь, не говоря даже ни единого слова, отказываясь от всякой пищи, покуда подобное состояние само собою или по какому-нибудь случаю не прекращалось. Ума не особенно выдающегося, он был по убеждениям своим – быть может, в качестве врача – совершенный материалист; ни во что сверхчувственное – духов, привидения и т. п. – он не верил; но образ жизни его был весьма правильный. Отношения мои к нему были довольно натянуты вследствие того, что я всегда заступалась за одного из его детей, маленького сына, которого он с самого его рождения совершенно беспричинно постоянно преследовал; я же при всяком случае его защищала; это его сильно сердило и восстанавливало против меня. Когда за полгода до смерти своей он, вместе со всем семейством своим, гостил у нас в Романове, у меня вышло с ним, все по тому же поводу, сильное столкновение, и мы расстались весьма холодно. Эти обстоятельства не лишены, быть может, значения для понимания рассказанного мною необыкновенного явления» (см. «Ребус», 1890 г., № 13).
14. Доказательство загробного существования. «Накануне Рождества, 24 декабря 1890 года, в 6 часов пополудни, – сообщает господин Гладкевич, – я с ныне уже покойной младшей сестрой и десятилетним братом возвратился переутомленным с похорон. Хоронили мы одну нашу хорошую знакомую, пожилую даму, которая, проболев весьма недолго, скончалась 22 декабря от так называемой сахарной болезни. Спустя три часа после нашего прибытия с похорон и прихода моего родственника с женою, мы сели за ужин, во время которого мой отец, любивший иногда пошутить, спросил: «А что сделали бы вы, если бы вдруг между нами появилась умершая Елена Константиновна?» – «Ну, что ж, – ответил я, – пригласил бы сесть возле себя и расспросил, как она чувствует себя после смерти и как вообще в том мире живется»1. Сестра же моя, бывшая на похоронах и видевшая в гробу покойницу, которая своим ростом и видом произвела на нее неприятное впечатление, запротестовала и потребовала прекратить столь неприятный для всех разговор на ночь, что, конечно, и было исполнено. Ужин, к удовольствию всех присутствовавших, прошел в веселом и единодушном настроении. После ужина, около 11 часов, отец, мать, сестры и брат разошлись по комнатам, а я с родственником остался сидеть за столом, продолжая наш разговор, который, в конце концов, принял характер упрека по моему адресу за то, что я не приобрел ему билетов в оперу, где он рассчитывал, как любитель музыки, провести приятно праздничное время и послушать лучшие оперные силы. И действительно, на этот раз, из-за похорон, я не позаботился о билетах, а репертуар оперы был отборный и привлекательный. Чтобы исправить свою ошибку и удовлетворить желание родственника, я углубился в размышление, как бы завтра достать необходимое количество билетов на лучшие представления, зная хорошо, что касса будет открыта в то время, когда я буду занят. В момент моих соображений, как приобрести билеты, я вздрогнул от какого-то странного треска, послышавшегося мне не то по соседству в кухне, где находились мать и прислуга, не то в гостиной, расположенной против нас, не то в моей комнате, где толпились мои три сестры, ведя какой-то оживленный разговор, – одним словом, я не мог определить, где и как произошел этот странный треск, который вывел меня из задумчивости и который был всеми услышан, но для каждого в различных местах, как объяснилось впоследствии. Мне показалось, что в кухне служанка ломает щепки. При этом я поднял голову и взглянул в открытые двери неосвещенной гостиной, где, к ужасу своему, увидел, как по краям скатерти круглого преддиванного столика извиваются красные языки огня, а секунду спустя, на этом же столе, среди увеличивавшихся огненных языков, я увидел живой бюст покойницы, лицо которой показалось мне все в поту и красное, глаза испуганно смотрели на
