Изгнание из рая - Елена Крюкова

Эмилю ничего не стоило проделать все процедуры по усыновлению. Митя мог быть спокоен. У него была теперь двойная фамилия – Морозов-Дьяконов. Вполне русская, вполне живописная. Как у настоятеля православного собора, у какого-нибудь бородатого батюшки, пахнущего воском, ладаном и осетриной горячего копчения. А Изабель?.. Изабель взбивала на кухне белки. Она пекла в духовке безе для Мити. Она взбивала белки веничком на кухне шикарного, в итальянском стиле, двухэтажного особняка в Гранатном переулке, – Митя купил его нарочно рядом с площадью Восстанья: ему не хотелось далеко уезжать от мест, полюбившихся ему в Москве. Изабель выходила на балкон и смеялась: это же балкон Джульетты!.. Ромео, где ты, о зачем же ты Ромео!.. Покинь отца и отрекись навеки от имени родного… «Я уже взял другое имя, – улыбался Митя. – Двойная фамилия придала мне важности… ты не находишь?..» И он выпячивал нижнюю челюсть, как дуче, и смешно, по-клоунски, надувал щеки.

Изабель знакомилась с Москвой, и Эмиль выводил ее на разнообразные приемы, на рауты, тыкал носом в высший свет; частенько он брал ее на великосветские тусовки одну, без Мити – ему льстило, что невестку принимают за его жену – те, конечно, кто не знал вездесущую седую лису Лору. Изабель блистала обнаженными тонкими плечами, смеялась смущенно, аккуратно брала пальчиками с подносов бокалы с шампанским за хрупкие ножки. «Ваша невестка – Снегурочка», – восхищенно бросил походя Эмилю Бойцовский, пробегая мимо на рауте в Кремле. Эмиль признательно поглядел ему вслед. Совсем недавно они с Бойцовским сговорились о денежном переделе России. Ему показалось – им обоим удалось обойти все возможные подводные камни.

Эмиль был членом хорошо засекреченного и тем не менее кулуарно – а также широко – известного по сплетням и слухам, по байкам и пересудам, по дешевым книжонкам, валяющимся на лотках там и сям, по дерзким газетным статьям, просачивающимся в прессу с настойчивостью долбящей камень капли, за которые безжалостно убивали журналистов, подстерегая их в подъездах, настигая в собственных машинах, стреляя в них в упор из пистолетов с новейшими глушителями, – выдуманного и виртуального, а на деле вполне настоящего, то от этого не менее таинственного Мирового Правительства, цель которого звездными буквами была вышита на черном знамени земной ночи: ЗАВЛАДЕТЬ И УДЕРЖАТЬ.

Все улыбки, все танцы, все милые беседы, все яростные ругательства, все умные расклады, все испещренные цифрами и подписями бумаги – все, что делал Эмиль, сводилось к одному: завладеть и удержать. Ибо завладевали многие до него, а удерживали… Не удерживал никто. Если та сеть мировых денег, что опутала Землю великим клубком, будет доступна ему, как доступен Интернет, если он, Эмиль Дьяконов, будет крепко держать в руках вьющуюся кудель, опоясывающую грудь мира, диктующую миру вдох и выдох, – он станет некоронованным царем. И настоящего Царя России уже не надо будет. Если Россия без владыки не сможет – а она не сможет!.. – сделаем куклу на ниточках. И будем дергать. Рожу разрисуем лучшими красками. Митька поможет.

Иногда друзья из правительства – не из Мирового, о, им еще до Мирового было семь верст киселя хлебать, – а из российского приезжали к нему домой, покурить, попить кофе с коньяком, так грациозно подаваемый седой и царственной Лорой, поболтать о пустяках. Они должны были хоть на время отключать свои бедовые головушки от тяжелых расчетов. Сколько, куда, что и зачем потечет, и можно ли обойтись без перекачки, востребуя ресурсы на месте, и слушать ли жалкие оправданья инвесторов, и рисковать ли самим, вкладываясь в это заведомо дохлое дело!.. – о, как они все смертельно уставали от таких разговоров. Им страх как хотелось поговорить о красивых женщинах, о невинных девушках, о заморских круизах, о… да что там разговоры, все это пустая брехня, а вот игра!.. У Эмиля дома частенько утомленные правители, расстегнув рубахи и ослабив хватку галстуков, а то и засучив рукава – брильянтовые запонки мешали, – резались в карты, причем в самые детские игры: в «дурачка», в «девятку», в «буру», а были еще и «подкидной дурак» и «французский»; Изабель смеялась: а французский дурак – это что, пижон?.. Митя возмущался: пижон – это же модный хлыщ, это стиляга!.. ну, модняцкий парень, золотая молодежь!.. – а Изабель всплескивала руками: о, ты не так думаешь, по-французски «пижон» – это деревенский увалень, дуралей, полный тупица и дебил!.. А кто же тогда у вас, во Франции, пижон?.. – любопытствуя, спрашивал Митя, и Изабель, не моргнув глазом, отвечала: шантрапа!.. Чудеса!.. Все наоборот… У нас шантрапа – это нищий, одяшка… «О-деж-ка?..» – хохотала Изабель, от смеха в изнеможении валясь на диван. Игроки расстегивали жилетки. Приглашали Митю принять участие в игре. Он, вздохнув, подсаживался. Играли не на деньги. Играли на чепуху: на мандарины, на орехи, на коробку шоколадных конфет, на красное яблоко, что ставили на кон, дико хохоча. Лишь однажды при Мите толстый одышливый олигарх – кажется, Блох его фамилия была, – выдернул из обшлагов драгоценные запонки и швырнул их на диван: играем!.. Все вытаращились, но виду не подали, сухощавый, чернявый, насмешливо-язвительный Бойцовский сдал карты. Запонки выиграл Бойцовский. Взвешивая их на ладони – золотые, правда, не с алмазиками, а всего лишь с янтарями, – Бойцовский усмехнулся, проблеснув золотым зубом: я возвращаю ваш портрет и о любви вас не молю. И протянул их Блоху. И тот взял, глазом не моргнув.

«Россия умирает, – сказал Прайс, круглолицый латыш с резко торчащими скулами, с белесым ежиком коротко стриженных волос надо лбом. Чем-то неуловимым он напомнил Мите Лангусту. – Это погибшая страна, господа. Ее нам надо будет поделить по справедливости. Но лишь тогда, когда ее туша уже совсем разложится и засмердит». Эмиль вскинул на Прайса глаза. Сощурился. Бойцовский медленно, пристально глядя на них обоих, тасовал колоду. Да, они все были игроки. Да, кто-то – один из них – должен был выиграть. Выиграть все. А не жалкий маленький мандарин. Не янтарные запонки. А хоть бы и Янтарную комнату. А все подчистую. Для этого надо было играть чисто. Делать верные ходы. Кто из них, игроков, отхлебывающих Лорин крепкий кофе, вытирающих широким шелковым галстуком потные щеки и подбородки, мог похвастаться, что ни разу не сделал плохого или неверного хода?! Кто из нас без греха, пусть первый бросит камень… в кого?.. В ближнего своего?.. В международный валютный рынок?.. В существующий строй, верней, в отсутствие его?.. В Россию, растерзанную, стонущую, раненую, лежащую в крови последней, чеченской, всех внутренних тайных, невидимых войн, идущих каждый Божий день, у их толстобедрых, крепко стоящих и на этой земле, и на землях иных государств, отъевшихся ног?.. «Россия жива, – нахально смеясь Бойцовскому в лицо, отпарировал Эмиль. – Только вот живые претенденты на ее тайный престол могут умереть. Скапуститься в одночасье. И следов не найдешь. Если, конечно… играть неправильно. Правильный игрок…» – «То есть жулик?..» – насмешливо вставил Бойцовский. «… выигрывает всегда», – тяжело докончил Дьяконов. Отвернулся. Опрокинул чашку с кофе себе в рот под трясущимися усиками, как рюмку коньяку.