Писатели и стукачи - Владимир Алексеевич Колганов

Думаю, что вряд ли кто-нибудь из зрителей воспринял это яйцо не как продукт, необходимый для человеческого организма, а как средство запоздалого отмщения Илье Ильфу.

В целом жизнь талантливых сатириков, убеждённых сторонников советской власти Ильфа и Петрова сложилась вполне благополучно. Ни компетентные органы, ни критики к ним не придирались – лояльность авторов по отношению к действующей власти и популярность написанных ими книг была гарантией безопасности и безбедного существования. Всё бы ничего, если бы не ранняя смерть – Ильф умер от туберкулёза, а Петров погиб в авиационной катастрофе.

Не менее удачлив в своих сатирических опытах был и Сергей Михалков. Однако за тридцать лет требования, предъявляемые к сатире изменились, отсюда и критический настрой в статье литературоведа Эльсберга, опубликованной в 1954 году:

«Не может по-настоящему удовлетворить нашего зрителя тип ротозея в "Раках" С. Михалкова. Рисуя ротозея, писатель должен метить в ротозейство как серьезный порок, порождаемый политической незрелостью, притуплением бдительности, самодовольством, зазнайством, беспечностью, неспособностью различать врага и сорвать с него маску. Нарицательный тип ротозея должен охватывать и обличать самые опасные формы ротозейства, нередко маскирующегося показной бдительностью, хорошими словами и умеющего внушать к себе доверие. Сатирик обязан так бичевать и высмеивать ротозейство, чтобы настигнуть и ротозеев ловких и увертливых, претендующих на авторитет и ум».

Проблема в том, что бичевать серьёзный порок без анализа причин просто невозможно. А поиски покровителей ротозеев, особенно «ловких и увёртливых», могли привести сатирика на самый верх, поскольку без поддержки влиятельных друзей никакой жулик или ротозей в своём кресле не смог бы долго удержаться. Понятно, что без отмашки сверху идти против партийных руководителей даже районного масштаба Михалков не мог.

Эльсбергу такой сатиры было мало – он требовал разоблачения врагов:

«С. Михалков сообщает, что изображенный им прохвост совершает мошенничества. Он, вероятно, способен на любую уголовщину. Но ведь именно для таких уголовников характерно враждебное отношение к советскому строю, они нередко оказываются в состоянии пойти на самые тяжкие преступления против родины. Как же сложился такой человек, на какое преступление он еще окажется способным, если не будет обезврежен? – на эти вопросы в пьесе ответа не найти».

Надо было бы ещё потребовать от автора, чтобы указал адрес этого врага, имя и фамилию, а ещё лучше – вместо написания сатирической пьесы набрал бы номер телефона и сообщил о безобразиях тем, кому по должности положено этим заниматься. К счастью, автор Гимна Советского Союза не скатился до сочинения политических доносов, хотя в заслугу ему ставили выступления против защитников формалистических тенденций в музыке. Вот выдержка из докладной записки работников отдела пропаганды и агитации ЦК Михаилу Суслову, составленная в разгар борьбы с космополитизмом:

«Во МХАТе им. Горького 10 ноября с.г. состоялась премьера спектакля "Илья Головин" по пьесе С. Михалкова. Спектакль посвящен нужной теме идейного воспитания советской художественной интеллигенции. Автору и театру удалось убедительно показать процесс перестройки талантливого советского композитора Головина, сумевшего под влиянием большевистской критики порвать с формалистским направлением в музыке. Спектакль остро разоблачает антинародность формализма, вредоносность космополитической критики, показывает плодотворное влияние партийных решений по идеологическим вопросам на развитие советского искусства. Особенно удались в спектакле сцены, где подчеркнута глубокая кровная заинтересованность народа в судьбах искусства, выражены требования народа к искусству».

Впрочем, Михалкову изрядно доставалось от недоброжелателей, но это было уже в постперестроечное время. Известный диссидент Владимир Буковский так и не смог простить писателю травли своего отца:

«К примеру, когда моего отца склоняли из-за меня на партсобраниях Союза писателей, больше всех витийствовал Михалков, типа "в рядах партии не место таким, как Константин Буковский, воспитавший врага народа!". После собрания он, однако, подбегал к отцу и спрашивал: "Ну что, как там твой?" Или потом, когда Союз развалился, он – член ЦК КПСС – одним из первых заговорил о своем "дворянстве"».

Возможно, всё было именно так, но следует иметь в виду такое обстоятельство – если бы не выступал Михалков с такими обвинениями, некому было бы написать гимн СССР, а может быть, и гимн демократической России.

Упрекают Сергея Михалкова и в том, что он нелестно отозвался об Ахматовой на заседании президиума правления Союза советских писателей в 1946 году:

«Я не отнимаю у Ахматовой профессионального уменья, но она и до революции никогда не была в кругу своих современников выдающимся явлением. Как же могло случиться, что в наши дни в Ленинграде она, окруженная салонными девушками, получила вдруг нездоровую и незаслуженную популярность?»

Возможно, здесь есть элемент нездоровой зависти, однако даже не пахнет никаким доносом. А ведь в ту пору многие ленинградские писатели оказались под пятой ЦК благодаря активности стукачей и критиканов.

Есть и другой пример. Детский писатель, до 70-х годов подписывавший свои произведения фамилией Альперович, затем стал почему-то именоваться Дружниковым, уехал в США и стал копаться в биографии Павлика Морозова. История гибели этого подростка – скорее придуманная кем-то, нежели реальная. Но не в этом дело. Вот как Альперович-Дружников комментирует события, связанные с прославлением Павлика Морозова:

«Наиболее оперативным поэтом оказался молодой Сергей Михалков, который написал первую песню о Павлике, опередив десятки других создателей жанра доносительской лирики. Михалков начал с воспевания подвига доносчика и стал секретарем Союза писателей России. Сочинял он и стихотворения-доносы, требуя в них смертной казни врагам народа».

Это же надо – вот ведь какое безобразие! Пришлось перечитать множество стихов – надо убедиться, что автор гимна промышлял доносами, призывая нещадно истреблять врагов народа. И вот что обнаружил:

За Бюрократом Смерть пришла,

Полдня в приемной прождала,

Полдня в приемной просидела,

Полдня на очередь глядела,

Что все росла, а не редела…

И, не дождавшись… померла!

"Что-о? Бюрократ сильнее Смерти?"

Нет! Но живучи все же, черти!

Любопытно, что смысл стихотворения не изменится, если «бюрократа» заменить на «стукача». Но почему на Михалкова ополчились именно детские писатели? Вот как объяснил свои претензии Эдуард Успенский:

«Да из-за него я двадцать лет с трудом пробивал дорогу своим книгам. Он зажимал мне рот, ставил палки в колеса. Ведь все планы издательств проходили через Москву! Так что он был настоящим Вершителем судеб. Я ведь для него кем был – главным конкурентом. Ни больше ни меньше. Да вы сами посмотрите – за все его двадцать лет ни одного нового имени в среде детских писателей! А вы говорите, что делить нечего».

В другом интервью Эдуард Успенский, по сути, обвиняет Михалкова в преступлении – виновен он не перед законом, а перед