Великие Цезари - Александр Петряков

Многие понимали необходимость и пользу его реформ, но людей возмущало даже и не то, что он делал, а как. Укрепляя свою единоличную власть, Цезарь целеустремленно вершил то, что считал нужным, полагая, что государство может жить под властью лишь одного человека. Магистратуры всех уровней стали его марионетками, и ни одно выборное лицо не могло быть выбранным, если его не порекомендовал диктатор. Ну как не обратить свой взор на сегодняшний день в нашей родной стране: губернатор лишь тогда утверждается выборщиками, если его порекомендует (фактически назначит) глава государства; в противном случае выбранные народом депутаты будут разогнаны. Но не будем здесь углубляться и давать демократические советы древним и новым правителям, как укреплять авторитарную власть в рамках действующей конституции, не оскорбляя граждан уподоблением безголосым скотам запуганного стада.

Цезарь к тому же стал утверждать магистратуры загодя, и теперь, скажем, тот же Брут знал, что станет консулом по воле хозяина через три года. Никакой, конечно, власти эта некогда желанная высшая должность не давала, лишь ликторов и внешние проявления почета, поэтому неудивительно, что Брут не соблазнился этой мишурой и предпочел не жертвовать ради этого своими республиканскими убеждениями.

Ведение казной было передано даже и не выбранным, пусть и формально, квесторам, а назначенным самим диктатором префектам. На монетах, как мы уже говорили, появилось изображение Цезаря с морщинистой шеей и его личным именем с приставкой «император». Аббревиатура ЕХ SC, то есть, по постановлению сената (ex senatus consulto), с монет исчезло. Отсюда следовало, что сенат перестал быть высшим органом власти даже номинально. И это тоже было оскорблением высшему сословию. Монеты, кстати, чеканились из сплава золота и серебра в соотношении двенадцати к одному и весили восемь и два десятых грамма. Они имели хождение на всем пространстве империи, хотя на Востоке и в Греции чеканились и свои деньги.

Наместникам провинций Цезарь оставил лишь гражданскую власть – судопроизводство и другие административные функции. А военная принадлежала на завоеванных территориях назначенным диктатором легатам, кого он знал по войнам как способных и достойных военачальников. Для него в данном случае не имело значения происхождение офицера, его национальность и имущественный ценз. Так, в Египте командовал сразу четырьмя легионами любимчик диктатора Руфион, сын вольноотпущенника. С точки зрения профилактики гражданских войн и смут, это было верным решением. Теперь проконсулы уже не могли в своих провинциях набирать легионы из местных жителей либо привлекать на свою сторону уже готовые вооруженные формирования подвластных царьков, как в свое время это делали как сам Цезарь, так и Помпей, а затем Сципион и Катон в Африке.

Упраздняя выборную систему, Цезарь тем самым прекращал в общественной жизни Рима и открытый диалог партий популяров и оптиматов, они как бы взаимоуничтожались, во всяком случае, по внешним признакам жизнедеятельности.

То же самое можно сказать и о классах. Они нивелировались, придвигались друг к другу и перемешивались, начиная с самых высших сословий – сенаторского и всаднического, которые уравнивались имущественным цензом в четыреста тысяч сестерциев. По этому признаку в первый класс могли попасть и богатые плебеи, так называемые эрарные трибуны.

Конечно, Цезарь хотел видеть общество, состоящее только из верноподданных, но он не учитывал, как теперь говорят, ментальности тогдашнего постреспубликанского Рима с укоренившимися понятиями и представлениями о патриархальности и незыблемости межклассовых взаимоотношений. Да и на практике, к примеру, промежуточные классы, точнее группы клиентов, вольноотпущенников и прочие не могли быть полностью независимыми от нобилей, даже если бы этого хотели, по причинам хотя бы экономическим, не говоря о других.

Пребывавший в растерянности от этих нововведений народ не спешил принять новые условия общественной жизни, дистанцируясь и выжидая, не выказывая в то же время негативных эмоций.

Цезарю потому были даны беспрекословно все мыслимые и немыслимые по республиканским понятиям властные полномочия, что все устали от бесконечных войн и надеялись, что единовластие даст хоть какую-нибудь стабильность. Таким образом, Цезарь со своим ближайшим окружением оказались оторванными от народа, недовольными оказались, как уже сказано, как высшие классы, исконные привилегии которых беззастенчиво попирались, так и плебс, огорченный наступлением диктатора на тот образ жизни, какой они привыкли вести в Риме, этом гигантском по тем временам миллионном мегаполисе.

Назовем здесь имена и ближайших помощников реформатора, осуществлявших на практике его нововведения. Еще до начала гражданской войны, находясь постоянно в Галлии, Цезарь содержал в столице целый штат своих агентов, среди которых были Курион и Марк Антоний. После состоявшегося переворота, в отсутствие диктатора, в Риме правили банкир Г. Опий, магнат из Гадеса Л. Корнелий Бальб и верный легат А. Гирций, описавший Александрийскую войну. Они получали от хозяина шифрованные послания (в своих письмах он переставлял в словах буквы в определенном порядке) и неукоснительно выполняли все его поручения. Кроме них Цезарю верно служили за деньги или по убеждению его бывшие центурионы, получившие высокие гражданские должности, откупщики и аферисты, вроде поставщика оружия и припасов для великой армии П. Вентидия и ростовщика Г. Рабирия Постума. К верным вассалам можно причислить также и знатных галлов и испанцев, обласканных диктатором и ставших сенаторами.

Но это был ближний круг, немногочисленный и, еще раз скажем, оторванный от шокированного общества.

Оздоровление экономики и финансов, разумная внешняя политика, упорядочение гражданской жизни в разоренных провинциях и другие ожидаемые результаты от нововведений, без сомнения, оказались благом для пошатнувшегося государства, но Рим упорно держался патриархальных социальных и прочих ценностей и не собирался сдавать своих позиций новоявленному реформатору.

И это совершенно понятно – никто не хочет жить в эпоху перемен, даже если они сулят и очень светлое будущее. Поэтому революция сверху производилась практически одним человеком, который, похоже, один и понимал ее историческую необходимость. И протекала она в атмосфере какого-то мистического преклонения перед человеком-легендой, сумевшим победить многие доселе неизвестные племена и народы, а также прославленного и считавшегося непобедимым Помпея Великого. Фортуна была на его стороне постоянно, а для древних это было знаком свыше, – такое мог совершить не просто человек, рожденный женщиной, а равное богам существо.