Разведка без мифов - Елизавета Паршина

Как-то ко мне подошел один из наших инспекторов и задумчиво сказал: — Где-то я вашу фамилию слышал…

А немного позже вспомнил. Однажды нашу южную границу перелетел неопознанный самолет и приземлился недалеко от погранзаставы. Пилот назвался советским разведчиков Львом Василевским и в числе лиц, кто мог бы это подтвердить, назвал меня. Я действительно хорошо знала его по Испании. Несколько раз мне приходилось даже переводить его беседы с агентами- испанцами. Хоть я и знала его, как большого авантюриста, удивляюсь, как за год он умудрился побывать в южном зарубежье, выкрасть самолет и удрать обратно.

Вскоре наши войска вошли в Польшу. Я поняла, что начинается новая война, и подала Наркому обороны Ворошилову рапорт о зачислении в армию. Месяца через два мне объявили, что по его приказу я зачислена в Военную академию имени Фрунзе.

Академия Фрунзе

Поступление в академию оказалось делом не простым. Ее начальником был тогда Хозин, ставши позже известным по обороне Ленинграда. Кажется, это был не очень удачливый генерал, во всяком случае, не помню, чтобы он еще когда- нибудь упоминался до конца войны. По поводу приема женщин в академию он категорически заявлял: «У меня баб не было и не будет!» Ворошилов настаивал на своем. Он отдал персональные приказы о зачислении в академию нескольких женщин, в том числе и меня. Пока это все устраивалось, прошло еще два месяца, и к занятиям на Первом командном факультете меня допустили только в феврале 1940 года, но с условием, что в мае я буду сдавать экзамены наравне со всеми. Вероятно, Хозин рассчитывал, что я не сумею подготовиться за весь первый курс и вылечу, но тут он ошибся. Так как один институт я уже закончила, то готовиться по общеобразовательным предметам мне не нужно было, оставались лишь чисто военные дисциплины: тактика, топография и т. п. Военную историю сдать тоже было не трудно, так как история «гражданская», которую я знала очень хорошо, это сплошь войны. Участники испанской войны были в одной особой группе, начальником которой был Карел Сверчевский, впоследствии Министр обороны Польши. В Испании я его знала как командира 35-й дивизии Пятого коммунистического корпуса. А Пятым корпусом командовал тоже слушатель нашей группы, Хуан Модесто. У нас же учились и Энрико Листер и Валентин Гальего. Тактику преподавал Родион Яковлевич Малиновский, ставший потом Министром обороны СССР. На лето мы выехали в лагеря, а по возвращении осенью нас всех зачислили в штат Первого командного факультета, и дальнейшую учебу мы продолжали уже на общих основаниях. Нагрузка заметно увеличилась, К шести утра надо было являться на строевые занятия. С восьми — слушание лекций. После обеда, часов с трех, факультативные занятия и физическая подготовка. Здесь я выбрала фехтование, в основном потому, что занятия эти продолжались всего пятнадцать минут.

На втором курсе я неожиданно встретила полковника Михаила Ильича Белкина. Он объявился во время Гражданской войны с большим эффектом: привел в расположение красных и сдал дикую банду, которой сам же и верховодил. В штабе опросили:

— Что же со всеми вами делать?

— Всех расстрелять, а меня оставить, — ответил Белкин.

Так, по крайней мере, он сам мне рассказывал. Он описал жуткую картину зверств и расправ, чинимых этой бандой, пока он не «взял там верхушку». Потом Белкин работал в Китае на посту советского консула, несмотря на то, что до этого работал там на нелегальном положении. Он рассказывал такой случай. Ему дали задание взорвать пароход с оружием. За приличную сумму Белкин и два его помощника устроились на этот пароход «зайцами» и получили отдельную каюту. В своем багаже они собирались пронести взрывчатку, но ее во время не доставили, и операции грозил срыв. Тогда они сперли в порту у сварщиков баллон с кислородом, приладили к нему взрыватели, и получилась солидная машина. Установить ее решили в своей каюте, поскольку трюм был рядом. Путь от дверей каюты до трапа спокойным шагом составлял сорок секунд. Плюс двадцать секунд, чтобы сойти с трапа, плюс две минуты, чтобы скрыться, плюс минута на непредвиденные задержки. Итого — четыре минуты. Все шло отлично. Запустили взрыватели и через проходы, лестницы и двери пошли к трапу. Через сорок секунд обнаружилось, что в положенном месте нет не только трапа, но и дверей. Гладкий цельнометаллический борт. По ошибке пошли не в ту строну!

— Как мы бежали! — рассказывал Белкин, — надо же вокруг всего парохода обежать! Так я не бегал не только никогда в жизни, так, по-моему, вообще бегать не возможно!

В конце 20-х годов они вместе с Артуром Спрогисом учились в Высшей пограничной школе ОГПУ. Я познакомилась с Михаилом уже после Испании, как жена Артура, и мы дружили семьями. Его жена, Ольга Ивановна, милая и умная женщина, в прошлом тоже была разведчицей. У них было два мальчика Игорь и Илья. Когда Белкина и его жену арестовало КГБ, детей воспитывали чужие люди, потому что родственников у них не было. Встречались мы довольно часто, и могу сказать, что Белкин был довольно авантюристичен, любил риск и острые моменты, не упускал при этом и возможность показаться. Он был хорошим психологом, правда, с некоторой долей цинизма. К сожалению, пришлось мне побывать и на его похоронах в 1981 году. Ольга Ивановна позвонила мне сразу, когда Михаила нашли мертвым около подъезда их дома. Рядом с ним валялась авоська с хлебом и бутылкой кефира. В последние годы им жилось трудно. После тюрьмы он лишился всего: воинского звания, партбилета, орденов — три ордена Ленина, шесть орденов Красного Знамени и других — пенсии. Потом вдруг вернули партбилет и десятка два медалей, еще через некоторое время вернули ордена и пенсию 140 рублей в месяц. Он продолжал работать рабочим на заводе Лихачева, куда с большим трудом устроился после освобождения из лагеря. Когда в отделе кадров увидели, что его последняя работа — генерал КГБ, наотрез отказали в работе. Ему пришлось звонить в КГБ и просить, чтоб хоть рабочим дали возможность работать. Поскольку генеральское звание ему возвращено не было, сомневались, во что одевать покойного. Я настояла на том, чтобы его одели в полную генеральскую форму со всеми знаками различия. Когда гроб внесли в зал крематория, оказалось, что до самого подбородка он закрыт цветами, чтобы не был виден мундир и погоны. Михаила, а позже и его жену, похоронили на кладбище Донского монастыря. Почему-то там хоронили многих крупных разведчиков: Эйтингона с женой, Фишера (Абеля), там же кремировали Артура Спрогиса…

А в то время, о котором я пишу, все они были живы и воевали, и победили. Этого у них не отнять никакому режиму и никакому диктатору.

Белкин попал в академию в середине учебного года и очень обрадовался, когда встретил меня. Помню, как мы вместе сдавали экзамен по военной географии. Обычно в кабинет вызывали двоих, и мы пошли вместе. Взяли билеты и помрачнели. У меня был вопрос по оценке возможного наступления в Манчжурии: топография, пути сообщения, ресурсы, население и т. п. Это был район, который я совершенно не знала и не интересовалась им. Мы больше интересовались западными границами и изучали прилежащие страны как вероятные театры военных действий, А тут — Китай! Я тоскливо посмотрела на слепую карту: ни рек, ни дорог, ни высот… и побрела на место готовиться. К чему? Михаил сидел и тоже явно пускал пузыри. В этот момент дверь открылась, и преподавателя вызвали к телефону. В кабинете осталась только ассистентка, милая застенчивая женщина, в обязанности которой входило, в основном, наблюдение за тем, чтобы не пользовались шпаргалками. Михаил встал, как бы размялся, лениво подошел ко мне и небрежно спросил:

— Тебе что попало?

— Манчжурия, — ответила я, многозначительно глянув на него.

— А тебе?

— Болгария, как возможный театр военных действий…

Преподаватель все не возвращался. Мы прогулялись по кабинету, остановились около карт и, как бы от нечего делать, стали обмениваться фразами — я о Болгарии, он о Манчжурии. Ассистентка смущенно смотрела на нас. Она даже немного покраснела и залепетала что-то о том, что мы теряем время для подготовки. Но мы времени не теряли, и когда преподаватель вернулся, бойко ответили на вопросы и получили в зачетки по четверке. Сильно подозреваю, что вызов к телефону подстроил сам Михаил через своих друзей.

Белкин был на нашем курсе секретарем партбюро, имел два ордена, но общее образование у него было слабовато, и он часто давал мне подправлять свои письменные работы, в том числе и курсовую. Я с удовольствием помогала ему, как, впрочем, и Артуру, который учился курсом старше на Втором разведывательном факультете. Особенно трудно Артуру приходилось с русским языком. Однажды в столовой я познакомила Артура с Полем Арманом, который в Испании командовал танковым подразделением. Поль отреагировал очень неожиданно: