Мастера и шедевры. Том 3 - Игорь Долгополов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В уверенных штрихах наброска чувствуется влияние Врубеля и Валентина Серова.
Мальчики с жеребенком.
Поражают энергия и фундаментальность, подчеркивающие твердый характер и далеко не школярскую уверенность молодого художника. Дата исполнения — 1923 год…
Далеко-далеко глядит этот юноша с внимательными, настороженными глазами, с четкой линией рта и жестко очерченным подбородком.
Да, видно, немало повидал и передумал он. Вспомним, сколько пришлось пережить Дементию лишь в Киеве в восемнадцатый — двадцатые годы.
Думал ли я, когда взбирался по стертым ступеням на мансарду старого семиэтажного дома на улице Горького (рядом с Моссоветом), что через полвека мне придется вспоминать об этой мастерской в связи с юбилеем нашего крупнейшего графика Дементия Алексеевича Шмаринова, который, создав свой неповторимый стиль в иллюстрации, является одним из основоположников современной школы живописи и графики рядом с такими художниками, какДейнека, Сергей Герасимов, Пименов.
В мансарде помещалась студия Кардовского, в которой прошли школу многие большие художники нашего времени.
Когда восемнадцатилетним юношей в 1935 году я пришел в эту школу, ею руководил Ксаверий Павлович Чемко, обаятельный и интеллигентный человек.
Частенько в студии бывал Петр Митрофанович Шухмин, блестящий рисовальщик, автор известного полотна «Приказ о наступлении».
В памяти навсегда запечатлелась атмосфера вечеров, когда к художникам приходили большие артисты, музыканты, композиторы, поэты. Звучали чудесные романсы, читались стихи…
По стенам были развешаны многочисленные репродукции с рисунков классиков: Микеланджело, Рафаэля, Леонардо, а также оригинальные листы Александра Яковлева, Шухаева, Кардовского.
Между этими шедеврами, помню, экспонировался чудесный рисунок мужской головы, исполненный сангиной.
Когда я спросил у Ксаверия Павловича, чей это рисунок, он ответил, что одного из лучших учеников Кардовского Дементия Шмаринова.
Это имя в середине тридцатых годов уже было достаточно известно по многочисленным рисункам, публиковавшимся в журналах, а также по иллюстрациям к произведениям современной литературы, к творениям Горького.
Иллюстрация к роману Ф. М. Достоевского «Идиот»
Но, конечно, тогда я и не догадывался о той встрече, которая предстоит мне в 1936 году в Музее изящных искусств…
Итак, 1936 год. Музей изящных искусств. Выставка, посвященная достижениям советской книжной графики. Никогда из памяти не уйдет вернисаж, на котором я столкнулся с работами Шмаринова к «Преступлению и наказанию» Достоевского.
Человек замер… Кровь стучала в висках…
Вот темная арка ворот. Двор. Глухие стены с подслеповатыми окнами. Узкая крутая лестница с кривыми обгрызанными временем ступенями.
Наконец, эта дверь…
Сердце, казалось, вырвется из груди, так реально вдруг предстала перед художником сцена из книги.
Вот старый звонок и оборванная клеенка…
Только откуда-то доносится глухой гут города, и автомобильные гудки вдруг возвращают тебя в тридцатые годы нашего века.
Неповторим был этот миг озарения.
Страницы из романа мгновенно ожили и оказались увиденными чеканно, стереоскопически ярко, художник почти услыхал, как шелестит платье старухи, как скрипнула дверь, и увидел, да, увидел, как из сумрака на него уставились два острых и недоверчивых глаза.
Он будто близко разглядел жиденькие, тщательно прилизанные, промасленные и собранные в крысиную косичку полуседые волосы старухи, ее морщинистый лоб и еще раз ощутил на себе пристальный, тяжелый, злой взгляд.
Процентщица из «Преступления и наказания» Достоевского — этот лист только часть большой серии рисунков, ставшей ныне хрестоматийной.
В те годы сама манера их исполнения — свободная, острая, напоминающая офорт по густоте игры света и теней, акцентированная углем, — поражала полнотой реалистического видения автора иллюстраций, его глубоким проникновением в текст произведения.
Грозовая, удушливая атмосфера романа, слепые брандмауэры Петербурга, темные подворотни, выбитые пыльные мостовые, а главное, люди, герои, данные крупным планом с обезоруживающей достоверностью проникновения в духовный мир «Преступления и наказания».
Иллюстрация к роману Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»
Вся эта огромная по объему работа исполнена в непривычной манере живописного, крайне экспрессивного, великолепно построенного рисунка, раскрывшего саму плоть гениального произведения русского романиста.
Это была новация…
Помню, что ушел с вернисажа с ощущением впервые увиденного, первичного, сокровенного искусства.
Иллюстрации к «Преступлению и наказанию», исполненные Шмариновым в 1936 году, увидели свет и были напечатаны только через двадцать лет, в 1956 году.
Так сложно воспринимались некоторыми людьми Федор Михайлович Достоевский и его творчество в то время.
Но этой своей первой серьезной работой Шмаринов сразу заявил о себе.
… Попробуем заглянуть в его мастерскую.
Вы увидите на мольберте портрет юноши, написанный в 1931 году, в годы влияния ОСТа, рядом на полу стоят стенкой великолепные пейзажи, а там, чуть вдали, — рисунки натурщиков, сделавшие бы честь даже Дейнеке.
Многообразие творческого языка, беспредельный поиск, неутомимость в разработке вариантов — тяжелейший труд этого немногословного человека.
Он больше похож на ученого-исследователя — огромный лоб, внимательные глаза, твердая линия рта.
Рисунки Шмаринова, его станковая графика — предмет особого разговора.
Портфель художника заполнен превосходными натурными и композиционно построенными листами, он свободно владеет акварелью, гуашью, темперой.
Он живописец со своим своеобразным видением природы…
Но вернемся к рисункам.
Казалось, что может быть проще по затрате материала и объему работ, чем рисунок? И, однако, белый лист бумаги, и свинцовый карандаш, уголь, сангина составляют основу жизни изобразительного искусства, ибо без рисунка нет и самого изображения.
Иллюстрация к роману А. Н. Толстого «Петр I». Юный Петр на Перес-лавском озере.
Рисунок определяет конструкцию и огромного станкового полотна, и миниатюрной гравюры на дереве. Художник раскрывает все свои личные качества — оригинальность взгляда, свежесть и первичность ощущения натуры — именно в рисунке. Рисунок — альфа и омега искусства.
Это аксиома.
И надо признаться, что Шмаринов владеет рисунком в совершенстве, что позволяет ему с такой внешней легкостью решать самые трудные задачи.
Но за кажущейся простотой — огромная школа, культура и самодисциплина труда этого на редкость волевого и устремленного художника.
Сам мастер, его всегда собранная, подтянутая фигура, корректность сочетаются с железным характером и упорством в достижении цели.
Дементий Алексеевич крайне вежлив и деликатен, но порой жесток и непримирим, когда разговор заходит о принципах высокого реалистического искусства. Его полувековое служение в мире нашей графики стало некой константой, призывающей соблюдать законы творчества, чувствовать пропорцию, гармонию человека и природы. Шмаринов в юности изучал музыку, играл на фортепиано. Музыкальность, чувство ритма остались у него на всю жизнь.
И еще одна поразительная по своей простоте истина. Хороший рисунок, исполненый мастером-реалистом, будь то Гольбейн или Дега, Александр Иванов или Валентин Серов, понятен любому зрителю, слесарю, академику и не натуралистичностью вовсе, а потому, что такой рисунок прежде всего ясен, конструктивен и четко выражает объем, движение, состояние.
Рисунок, по существу, это одна из форм общения, разговора художника с натурой, школа мастерства. Мы восторгаемся рисунками Леонардо, Тициана, других великих живописцев Ренессанса, но, как правило, рисунок служил тогда лишь этапом к подготовке холста либо фрески.
Сегодня мы воздаем должное Микеланджело или Тинторетто за ту мощь, раскованность и очарование, которые несут их рисунки.
Рисунок уже сам по себе является произведением искусства. Начало этому было положено давно такими мастерами, как.
Иллюстрация к роману Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол»
Гольбейн и Рембрандт, Гойя и Энгр, Кипренский и Александр Иванов.
В наше время станковый рисунок получил широкое и оправданное развитие.
Вопросы профессионализма, умения, мастерства необычайно остро стоят в наши дни, когда дилетантизм и пустое формотворчество пустили свои корни не только в живопись, но и в графику.
