Игра в убийство - Людмила Мартова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он написал прекрасную мелодию! – крикнула Вера.
– Он ее украл. Твой захребетник-муж не имеет ни малейшего таланта, Вера. Он не мог написать музыку к фильму, зато именно у него валялась старая пластинка с той самой мелодией, которую тридцать с лишним лет назад подарил мне Антонио. Валентин просто украл эту мелодию, слегка изменив с помощью аранжировки. А я узнала об этом, только когда сериал уже был готов и даже трейлер крутили по телевизору.
– Так вот почему мелодия Антонио показалась мне знакомой! – воскликнула Инна. – Я просто не один раз видела трейлер по телевизору. Господи, так это все из-за нарушения авторского права!
– Да. Видит бог, я долго терпела это ничтожество, потому что в него много лет назад угораздило влюбиться мою подругу, но это было последней каплей. Я сказала, что все расскажу, заставлю убрать его фамилию из титров и ославлю на весь свет. Просто сначала я заболела, а потом поняла, что меня хотят убить, и стало не до какой-то там музыки.
– Но откуда у папы цианиды? – со слезами в голосе спросила Ирина.
– С комбината хлебопродуктов, разумеется, – любезно пояснила Миронова. – Ты же сама его там видела, девочка. На комбинате хранят средства для борьбы с грызунами, например цианплав. Как любезно пояснил нам твой отец, на этом предприятии у него трудится одноклассник, так что, я думаю, у следствия будет к нему несколько вопросов.
– Вы ничего не докажете, – хрипло сказал Воронцов. – На бутылке нет отпечатков моих пальцев.
– А мне и не надо ничего доказывать. – Бунин вдруг рассмеялся. – Я же сказал: я согласился участвовать во всем этом цирке только потому, что хотел уберечь любимую писательницу моей жены от смерти. Поэтому я с самого начала вечера наблюдал за всеми вами, уважаемые. И я, господин Воронцов, просто видел, как вы всыпали что-то в бутылку с вином. Кстати, только в этот момент затея Аллы Мироновой перестала казаться мне безумной.
– Маски сорваны, все тайное стало явным, – задумчиво сказал Гридин. – Убийца среди нас один, а привычная жизнь разрушена у всех. Мастерски ты нас разделала, Аллочка!
– Может быть, – именинница пожала плечами. – Просто я уверена в том, что правда гораздо лучше лжи, какой бы горькой она ни была. А еще в том, что каждый человек, выбирая, совершить ему какой-то поступок или нет, сразу думает о его возможных последствиях. Я не заставляла тебя спать с Мариной, Володя, и не верю, что ты не смог бы устоять. Переночуй сегодня у себя, пожалуйста, а завтра забери свои вещи.
Гридин уныло кивнул.
– Митя, Сашок, пойдем домой. Иринка, если хочешь, тебя это тоже касается.
– Я сегодня побуду с мамой, – прошептала девушка.
– Хорошо. Сынок, ты идешь? Мить, а ты? Еще не передумал возвращаться?
Застывший столбом посреди зала Дмитрий Миронов отмер и кинулся помогать своей бывшей-будущей жене надеть шубу.
– Не передумал, – сказал он. – Сын, смотри, у меня получилось!
Младший Миронов подошел и обнял их обоих.
– Пап, я рад за тебя. Мама, с днем рождения!
Калач с изюмом
Чудное в этом году выдалось лето – чу́дное и чудно́е.
Раскачиваясь на деревянных качелях (перекинутая через прибитую к двум врытым в землю столбам перекладину толстая витая веревка, так и норовящая перевернуться под попой дощечка на ней) и кусая большое красное яблоко, Елка задумчиво размышляла, как сильно ударение меняет смысл слова.
Вот чу́дное лето означало, что с середины мая установилась жара. Днем температура воздуха поднималась до двадцати пяти – двадцати восьми градусов, а ночью не опускалась ниже восемнадцати. Как следствие, река прогрелась для их широт довольно рано – купаться они как начали в двадцатых числах мая, так и делали это с тех пор ежедневно, хотя июль уже плавно катился к концу. Еще неделя – и Ильин день, после которого купаться нельзя – вода от камушка стынет.
Так говорила Варькина бабушка, и Елке, выросшей в интеллигентной, а точнее, как она сама осознавала, снобистской семье, очень нравился ее напевный говор, полный поговорок, прибауток и народных речевых оборотов. К примеру, Варькина бабушка, которую, к слову, звали тоже очень по-народному, Марфой Васильевной, ни за что не сказала бы про качели «дощечка». В ее устах это прозвучало бы как «досочка» или «досточка». И студентке филфака Елке Резановой, свободно владеющей английским и сносно говорящей по-китайски, этот разговорный русский отчего-то ужасно нравился.
Ей и в доме Марфы Васильевны нравилось тоже, пусть даже он не шел ни в какое сравнение с особняком в принадлежавшем Елкиной семье имении Резановых. Оно год назад досталось ее отцу в наследство от тетушки Инессы Леонардовны, жестоко убитой прямо у находящегося там озера[3].
По этой причине Елка, ранее обожавшая бывать в Резанке, теперь всячески избегала туда ездить. Если раньше она была уверена, что в старом доме обитает привидение, то теперь знала – все это чушь. Привидений она не боялась. Просто воспоминания о тете Инессе, внимательно слушающей рассказы про Елкину жизнь, оплачивающей репетитора по китайскому, подливающей горячий ароматный чай, были болезненными, словно свежий ожог. Тетя ее любила, и этой любви Елке не хватало так сильно, что о ледяное одиночество осиротевшего дома она обжигалась каждый раз, когда туда приезжала.
Ее родители так обожали друг друга, что для Елки места в их сердцах уже не оставалось. Нет, разумеется, они заботились о своей единственной дочери и сильно бы удивились и рассердились, если бы им вдруг сказали, что их девочка чахнет от недостатка любви, но это было действительно так. Раньше компенсировала тетя Инесса, но год назад ее не стало, и Елка осталась одна. То есть с родителями, конечно, но все равно одна. И в Резанке бывать разлюбила, потому что без тети там стало все не так.
Именно поэтому предложение однокурсницы и лучшей подружки Варьки провести два летних месяца в деревне у ее бабушки Елка приняла с радостью. Сидеть в душном городе глупо, родительский отпуск запланирован на сентябрь, да и собирались они туда вдвоем, без повзрослевшей дочери. Поездки на заграничное море превратились в такой квест, что проходить его не хотелось, да и компанию Елке составить некому: для большинства ее знакомых цена на
