Багровое око - Даниэл Уолмер

— Алмена моя сестра? Ха-ха-ха! Что за выдумщица! Она не сестра, она — моя дочка!

— Дочка?! — ошарашено переспросил Шумри.

Девочка перестала смеяться. Глаза ее приняли задумчивое, нездешнее выражение. Глядя на ее худые руки и плечи, на платье, представлявшее собой ворох серых лохмотьев, Шумри вдруг понял, что этот ребенок — деревенская сумасшедшая, маленькая юродивая. Но в то же время у него не было никаких сомнений, что это именно та, кого Алмена называла своей сестренкой.

— Пусть будет дочка, — сказал он покладисто. Порывшись в своем мешке, он протянул девочке последний оставшийся в нем фрукт.

— Это тебе от Алмены.

Девочка с удовольствием вонзила в него зубы и мигом перемазалась душистым соком. Не доев, половину она протянула своему зверю. Волк обнюхал предложенное, но есть отказался. Тогда девочка съела все сама.

— Я тоже хотела бы передать кое-что Алмене, — сказала она, тряхнув волосами. — Вот, смотри.

Она протянула немедийцу раковину. Самую обыкновенную раковину, сотни которых валялись на берегу.

— Очень красивая, — вежливо сказал тот.

— Глупый! Посмотри, как она закручивается! Все раковины закручиваются направо, а моя — налево. Попробуй найти еще такую же!

Шумри честно поискал глазами вокруг. Все раковины, которые он мог видеть, и впрямь закручивались направо.

— Передай ее, пожалуйста, Алмене! Мне не жалко. Я могу найти очень много таких, левых. Они сами сползаются ко мне.

— Но я не увижу больше Алмену, — грустно сказал Шумри.

— Как жаль! — вздохнула девочка. Но унывала она недолго. Разглядев на шее немедийца ожерелье, она протянула к нему руку. — Подари мне свои камушки! Я поиграю с ними, а потом брошу в море, и оно станет еще синее!

Шумри вздрогнул. Рука его непроизвольно сжала подарок Алмены.

— Тебе жалко!.. — изумленно протянула девочка. Ресницы ее задрожали, а рот горестно приоткрылся.

Она поднялась с песка и потянула за шею своего волка.

— Подожди! — крикнул Шумри. Он испугался, что она исчезнет, и он никогда не сумеет попасть на родину. Что толку от камней, если он не встретится с Илоис? — Я дарю тебе их. Только в море бросать не надо, оно и без того синее всего на свете. Лучше носи на шее, — он снял с себя и перевесил на худенькую шейку прохладные камни. — Ты станешь очень красивая.

Девочка радостно засмеялась и бросилась вдоль прибоя, наперегонки с волком. Но смех ее внезапно резко замолк, словно отрезанный. Она бегом вернулась к немедийцу. По щекам ее катились слезы.

— Зачем ты дал их мне? Они жгутся! — Она сорвала с шеи ожерелье и бросила ему. — Ты не сказал мне, что эти камни будут жечь! Они не хотят висеть ни на ком, кроме тебя!..

Шумри с ужасом увидел на ее шейке, там, где она соприкасалась с камнями, волдыри от ожогов. Девочка плакала навзрыд, уткнувшись в шерсть зверя. Волк, покосившись на немедийца недобрым желтым глазом, угрожающе зарычал.

— Я не знал, что они будут жечь… — бормотал совершенно ошарашенный Шумри.

— Нет, ты знал! Ты знал, что это не простые камни!.. Рыдания утихли так же резко, как и начались. Девочка запрокинула голову, и волк бережно и сосредоточенно стал зализывать ее ожоги.

— Эти камни дала мне Алмена, — сказал Шумри. — Я должен буду подарить их девушке, которую люблю.

— Какой же ты глупый! Любишь девушку, а чуть не подарил их мне!

— Но только ты можешь помочь мне добраться до нее.

— Ты глупый вдвойне! За плату я не помогаю никому.

Девочка встала с песка и быстро пошла от него вдоль кромки прибоя. Зверь трусил подле ее ног, то и дело задирая голову и утыкаясь носом в ее пальцы. Шумри не знал, что ему делать. Вскочить и бежать за ней? Хватать за руки, умоляя и заклиная всеми богами?.. Но кто может угадать логику сумасшедших? Может быть, она рассердится еще больше…

Немедиец не тронулся с места. Обхватив колени руками, он сидел и смотрел на медленно набегающие на песок волны. Идти ему было некуда и не к кому. Ни языка, ни местных обычаев он не знал. У него не осталось ни одной веселой золотой монеты, звон которой мог бы растопить суровые сердца поселян. Поэтому он решил ночь провести тут же, на берегу. Быть может, утром маленькая юродивая снова придет сюда, и её непредсказуемый, как прибрежный ветер, нрав взыграет в другом направлении.

Чтобы голодные спазмы в желудке не так терзали, Шумри покусывал горьковатую ветку вереска. Ночь надвинулась на глаза легко и бесшумно, как темное покрывало на голову певчей птицы. Было прохладно. Намного прохладней, чем в джунглях и саваннах, и даже на плато Алмены. Близость океана давала о себе знать.

Глубокой ночью ему послышался сквозь дрему детский смех совсем рядом с собой, шорох босых ног по песку и запах хищного зверя. Но звуки были негромкие, и проснуться он не сумел.

Рано утром тот же смех и шорох с легкостью вытащили его из сна.

— Вставай, пока я не ушла! — звенел над ним детский голосок. Открыв глаза, Шумри увидел, что девочка протягивает ему кусок белой лепешки. — Держи скорей! Бонго украл это для меня, когда пекарь зазевался. Ешь скорей и давай играть!

— Играть? — Шумри виновато улыбнулся. — Мне некогда играть. Я должен спешить на мою родину.

— Послушай! — Она присела перед ним на корточки, натянув платье на худые коленки. — Зачем тебе уходить? Останься! Никто из детей не играет со мной. Когда я подхожу к ним, они кидают в меня водоросли и называют глупыми именами. Они кричат, что я родилась не от женщины, не от человека. Только Бонго играет со мной! Бонго очень хороший, но человек тоже бывает иногда нужен. Живи здесь! Бонго будет красть для нас обоих лепешки и козий сыр. Я научу тебя отыскивать раковины, закрученные налево. Ты соберешь их много-много! Я научу тебя бегать по воде. Вот так, смотри!

Она понеслась наперерез прибою и взлетела на гребень волны. Ноги ее не проваливались, но держались на поверхности воды, словно она ничего не весила. Бонго, помчавшийся вслед за ней, с беспокойством заметался у ее ног, завыл и зубами принялся тянуть за край платья на берег.

— Бонго ужасно не любит, когда я так делаю, — вернувшись, сказала она, смеясь и трепля зверя за уши. — Но я научу тебя! Тебя он не будет хватать зубами за ноги и тянуть на берег. А еще я построю тебе дом из песка. Какой ты захочешь! Захочешь — он будет рассыпаться от малейшего дуновения ветра, и так весело будет вновь его строить и бросаться друг в друга песком! Захочешь — он будет прочный-прочный. Такой стойкий и прочный дом для самых ленивых…

— Я бы очень хотел остаться, — сказал Шумри (и сказал почти искренне), — но девушка, которую я люблю, умирает. Она умрет, если я ей не помогу.