Сердце бройлера - Виорэль Михайлович Ломов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не знаю, – с легким раздражением сказала Настя. – Он ведет себя, как половозрелый мальчик.
Подошел Дерюгин.
– В трусах, – сказал Суэтин. – А Настя сказала: голый.
– Ей виднее.
– Ой, было бы на что смотреть! – хмыкнула Настя. – Ты почему без трусов распрыгался?
– Что же я потом, в мокрых сидеть буду? Ты, значит, в сухих, а я в мокрых?
– Дачу-то продал? – спросил Суэтин.
– Продал. Третью начал строить.
– Зинаида подвигла?
– А кто ж еще?
– Это ты два полета проданным дачам посвятил? – спросила Настя.
– Очко воздвиг! В нем надежней, чем в танке! За баню думаю взяться…
– Лучше бы на море съездил, – посоветовал Суэтин. – Сколько лет не был на море?
– Да все пятьдесят.
– Вот видишь. Но ничего. Отстроишь, Толя, новую дачу, взберешься на конек крыши и увидишь оттуда Гибралтар, чаек и паруса.
– Забраться-то можно, – усмехнулся Дерюгин, – вот только дача моя на двадцать пять метров ниже уровня моря.
9. «Сто лет с зерном на коньяке»
Гурьянов загорал на камне с «самой надежной» из своих знакомых – Алевтиной Кругловой, дикторшей телевидения.
– Вот про нашего нудиста байки рассказываю Аллочке, – сказал он Суэтину. – Хочет репортаж сделать о полетах Дерюгина.
– Не согласится он. В трусах не согласится летать. Лишнее сопротивление воздуха.
– Можно и без трусов. На телевидении сейчас все сойдет. Правда, Алла?
На свежем воздухе в виду сразу двух берегов, вдоль которых расползся город, на аппетит не жаловался никто. Гурьянов читал шутливые стишки, Суэтин рассказывал анекдоты из жизни ученых, Алевтина Круглова знакомила с жизнью городской богемы и приглядывалась к Дерюгину, Зинаида с Настей пели русские песни, а Дерюгин делился своими нескончаемыми историями. От мероприятий было не продохнуть. Собрались уже ехать домой, Дерюгин стал рассказывать последнюю историю.
– Самую последнюю. И домой. О Селиверстове. Как назначили его руководителем группы. В нашем КБ его малахольным всю жизнь зовут. Чуток плесните. Вот так… Прошу прощения у дам за некоторые слова и подробности, от коих вы, быть может, и покраснели бы двадцать пять лет назад, исключая вас, Аллочка, – так необыкновенно красноречиво начал Дерюгин историю о Селиверстове, что Гурьянов даже крякнул, а Аллочка блеснула глазами.
***
Судьба сводит людей порой никак не сводимых друг с другом: с совершенно противоположными принципами, жизненными установками, всем образом жизни. Побеждает при этом, как правило, более здоровая позиция, а победителем оказывается наиболее гнилая.
Селиверстов был старый холостяк и трудоголик, вследствие чего застрял на должности ведущего конструктора. Он всю жизнь жил на отшибе от столбовой дороги социального прогресса и связанных с ним социальных катаклизмов, и ему было наплевать на все, кроме своей работы и своего здоровья. В рабочее время он работал над работой, а в нерабочее время – над собой: бегал, плавал, ходил рысцой и приседал по сто раз на дню. Разве что не летал, за неимением крыльев. («Это только я могу», – похвастал Дерюгин). Все знали его и почитали за человека, ведущего исключительно трезвый и здоровый образ жизни. То есть за ненормального. Последний год Селиверстов (как нарочно!) стал страдать мучительными запорами. Опробовал массу диет, но ни одна не помогла. Однако же веру в здоровый образ жизни не утратил. Достал несколько книг культового оздоровителя Малахова, прочел их на одном дыхании. Уринотерапию, как человек брезгливый, отверг, но остальные методы стал пробовать.
Коллеги, разумеется, всех нюансов не знали. Знали, что он чего-то там жует. Жует и жует. Жив, и слава богу! Признаться, надоел своими причудами.
Как-то утром Селиверстов сказал:
– Сегодня загубил много семени.
Коллеги не знали, что и подумать. Тут заходит начальник и машинально спрашивает у Селиверстова: «Как дела?» А тот со вздохом отвечает ему:
– Погубил уйму славных мальчиков и девочек!
Ну, тут уже и женщины захлопали глазами, и мужчины стали ухмыляться. Все решили, что Селиверстов грешен рукоблудством, для подтверждения чего всякого новенького, заходившего в комнату, где сидело тринадцать конструкторов, тут же подначивали:
– Спроси у Селиверстова о делах.
– Зачем?
– Спроси, спроси!
– Как дела? – спрашивал новенький.
– Погубил уйму славных мальчиков и девочек! – вздыхал простодушный Селиверстов.
Женщины розовели от удовольствия, а мужчины, пользуясь разрядкой, шли курить на площадку и делиться анекдотами. Их дружный смех слышен был даже в приемной, а дымом провонял весь корпус.
Селиверстов же о догадках коллег не подозревал ни сном, ни духом. Утром он съел горсть проросших зерен пшеницы – это и был весь его завтрак. Эти зерна он и имел в виду, когда говорил: «мои славные мальчики и девочки». А вечером Селиверстов подлил еще масла в огонь – поглаживая себя по животу, как некогда Диоген, он добавил:
– Все во имя здоровья!
В конце работы, когда уже все разбежались кто куда, конструктор первой категории Оксана Пятак вдруг сказала Селиверстову:
– Оздорови и меня! – и посмотрела на Селиверстова в упор и многозначительно, близко придвинув свое лицо к его лицу. Оксана пользовалась славной репутацией девушки «ищущей», но чертежница была шустрая и аккуратная. Коллеги ее ценили за это.
– Серьезно?! – обрадовался Селиверстов и отодвинулся от Оксаны, чтобы лучше рассмотреть еще одного сторонника здорового образа жизни. – Ты тоже решила вести здоровый образ жизни?
– Я давно уже его веду! – призналась Оксана. – С тринадцати лет.
– Так давно?
– Подумаешь, десять лет!
– О, для меня это целая вечность. Я перед тобой совсем младенец.
– Посмотрим, – пообещала, как терапевт, Оксана.
– Денек надо подождать, – сказал Селиверстов. – Чтоб проросло.
– Неужели надо целый день ждать? – не поверила Оксана.
– Да, сутки, если в тепле. А то и все двое.
– Двое?
– Нет, мы за сутки справимся. В тепле. Надо, чтобы корешок вырос на один-два миллиметра, не больше.
– Как на один-два миллиметра?
– Иначе вся жизненная энергия уйдет в корень.
– Ну и что?
– И никакого эффекта не будет!
Оксана озадаченно посмотрела на Селиверстова. В чем же тогда эффект, как не в корне?
Когда же Селиверстов сказал ей, что ждет ее дома послезавтра перед работой, она и вовсе озадачилась.
– Может, все-таки лучше оздоровляться на ночь? – спросила она.
– Нет, это такая инъекция всей иммунной системе, что не заснуть до утра.
– Это же прекрасно!
– А на работе что будешь делать? Спать? Ведь все это для того и делается, чтобы повысить эффективность нашего труда.
У Оксаны в ее двадцать три года сложились несколько иные приоритеты, но со старшим коллегой хотелось не спорить, а доказать ему свою точку зрения на практике.
– И потом, Оксана, с утра организм, как струна. Натощак – самое то! Звонкая струна!
Селиверстов
