Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын

Но тогда, в июле 1944 года, мы об этом еще ничего не знали. Естественно, ни в городе, ни в крепости тогда, после освобождения Бреста, нам не довелось побывать. Да и вообще все подробности мне удалось узнать и увидеть только, когда я был приглашен на юбилейное празднование 60-летия освобождения Бреста в 2004 году. Обошел тогда всю территорию крепости, поклонился памятным монументам и братской могиле. Перечитал на ее камнях фамилии 270 увековеченных из более 900 похороненных там павших героев.

Увидел потрясшие меня экспонаты всех залов Музея обороны цитадели. Детально знающая всю историю крепости милая девушка-гид Юлия Александровна Ярошик-Скворцова в течение нескольких часов показывала все экспозиции, подробно рассказывала о тех, кто героически больше месяца не сдавал крепость врагу, и о том, как и какие воинские части сражались, чтобы изгнать фашистов со священной земли. Но ни слова, ни намека на то, что в уничтожении многотысячного войска гитлеровцев, окруженных в Бресте, принимал участие и немало голов сложил за это наш 8-й штрафбат. Я подарил музею свою книгу «Штрафной удар», и теперь, вероятно, хоть какой-нибудь «намек» об участии офицерского штрафбата в освобождении Бреста там есть.

А в тот день, 26 июля, немцы шли плотной массой в очередную из атак, предпринятых с самого утра, пытаясь прорваться через наш участок. Теперь, уже без прежней спеси, шли они не в полный рост, а ползли, прижимаясь к земле, то ли под угрозой расстрела своими же офицерами (а их грозные голоса доносились до нас), то ли в отчаянии. Им удалось приблизиться к нашим позициям на расстояние броска гранаты, однако, несмотря на их шквальный огонь, гранатами забросали фашистов мы.

И когда я поднялся из окопа и швырнул в эту ползущую массу очередную гранату, рядом со мной был убит пулеметчик. Бросился я к замолкшему «дегтяреву» и в этот момент почувствовал сильный удар, будто мощным электротоком, в правое бедро и, падая, как-то странно полностью перестал ощущать правую ногу, и она потеряла способность двигаться. Я не мог сдвинуть ее с места, не то чтобы сделать хоть один шаг. Это было «слепое пулевое ранение в верхнюю треть правого бедра с повреждением нерва», как потом было записано в справке о ранении. А если проще – то практически в правый пах, причем, оказывается, был перебит какой-то нерв, и нога поэтому мне уже не повиновалась, я вообще перестал ее чувствовать.

Атака была отбита. Фрицы, оставшиеся в живых, поползли назад. В образовавшемся затишье мой верный ординарец Женя оттащил меня с обильным кровотечением в какое-то углубление вроде воронки и побежал искать полковую санитарку. Тут я обнаружил и обильное кровотечение, значит, поврежден еще и какой-то крупный кровеносный сосуд. Моих скромных медицинских познаний хватило догадаться, что для того, чтобы хоть немного уменьшить кровотечение, нужно как можно сильнее большими пальцами обеих рук давить на место ранения. Вскоре Женя тащил за руку совсем юную, почти девочку в военной форме, санитарку с огромной сумкой, на которой от руки намалеван большой красный крест.

Здесь мне хочется высказать одно очень важное наблюдение о том, как штрафники заботились о своих командирах. И не только ординарцы, коим по должности вменялось это в обязанности. Даже когда у походных кухонь выстраивалась очередь за пищей, то сами штрафники разыскивали ординарцев, чтобы им первым наполнили котелки для командиров. Да и примеры моего зама Петрова, командира отделения Пузырея, как и многих других, говорят сами за себя.

Моего индивидуального перевязочного пакета (ИПП) и перевязочного материала, который был у санитарки, явно не хватало для тугой, давящей повязки, так как жгут на это место никак нельзя было наложить, хотя миловидная и, видимо, еще совсем малоопытная сестричка милосердия безуспешно пыталась это сделать. Место для наложения повязки было весьма неудобным, тем более что эта юная девушка заметно стеснялась моего оголенного тела в этом пикантном месте. От предложенного мне Женей его перевязочного пакета я отказался. Ведь никто не застрахован, что он ему самому не понадобится! Пришлось использовать мою пропотевшую, просоленную нательную рубаху. Закончив перевязку, поволокли они меня на полковой пункт сбора раненых, который был метрах в двухстах от линии огня. Бросив прощальный взгляд на столь памятное мне поле боя, я понял, что это вовсе не поле, а лес, но какой-то изломанный, изуродованный этим кошмарным боем. Разрывные пули и осколки мин и снарядов, прилетавших от противника, как жуткий смерч расщепили не только ветки, но и стволы деревьев, опустивших в смертельной печали свои перебитые верхушки и повисшие ветви.

По данным архивных материалов ЦАМО РФ, после завершения боев по окружению брестской группировки противника в батальоне из числа переменного состава (630 человек), вступивших в операцию «Багратион», осталось всего 376 человек, в том числе:

Замкомполков и им равных – 3

Начштабов и им равных – 20, а было 43

Комбатов и им равных – 11, а было 20

Замкомбатов и равных – 7

Комрот, батарей, эскадрилий – 65, а было 103

Замкомрот и им равных – 13

Комвзводов и равных – 116, а было 202

С других должностей – 141, а было 219

Получается, что 245 человек – боевые потери, но сколько из них ранено, а сколько погибли, такими данными я пока не располагаю, но если принять соотношение 2:1, то получится: раненых 163, погибших 82. Вполне правдоподобно.

После того как я осознал, что выведен из строя серьезно и надолго, ординарца я отослал к своему заместителю Семену Петрову, который, кажется, еще был цел, чтобы передать ему: теперь он полностью отвечает за взвод. Наверное, через час подъехала повозка, на которую и погрузили нас, человек 15. Лошадь была трофейная, эдакий здоровенный битюг-тяжеловоз. Он бы, конечно, увез не одну такую телегу. Рядом со мной сидел боец моего взвода со страшным ранением лица. Разрывная пуля попала ему сбоку в переносицу и превратила его левый глаз в зияющую кровоточащую дыру. Сколько мужества и терпения было в его до меловой бледности сжатых кулаках. И молчал он как-то неестественно, отрешенно, преодолевая, видимо, неимоверную боль и боясь разжать плотно стиснутые зубы, чтобы не дать вырваться стону или крику.

Доставили нас на ПМП (полковой медпункт), а там заполнили на каждого первичный документ о ранении, так называемую «Карточку передового района», которая подтверждала, что ранение получено в бою. Оттуда, уже на грузовичке, забитом до предела лежачими и сидячими ранеными, отвезли нас в ближайший медсанбат.

Разместили всех в почти «под завязку» заполненном, очень длинном сарае на толстом слое расстеленной на земляном полу свежей, ароматной соломы и сена, строго-настрого предупредив, чтобы никто не вздумал курить. Сгорим ведь все! Ощупав свои карманы, я понял, что трубку свою где-то в этом бою потерял. А жаль, она мне долго и верно служила.